Деревянные планки и кожаные петли. Она облегченно вздохнула. Кожаные петли не заскрипят, к тому же их можно перерезать, если засов будет заперт. Элеонора поднесла фонарь ближе.
Она еще раз помолилась святым, надеясь, что пропустила тех, которым поклоняются монахи Рансе, и подняла простой засов. Дверь бесшумно отворилась.
Сразу же за стенами в одном конце огороженной территории она ясно увидела темный контур башни с колоколом часовни, очерченной на фоне неба, тогда как в другом находились ряды крохотных окошек, где были монашеские кельи.
Где-то там, внутри, ей следовало искать Ахилла. Темная арка прямо перед нею обозначала вход в здание, и Элеонора долго смотрела на него, часто и неглубоко дыша. Оставив в покое святых, Элеонора обратилась к своим мадьярским предкам, взывая к накопленным за тысячелетия силе духа, смелости и отваге.
Лунный свет подвел Элеонору к двери, она все так же тихо вошла, плотно прижимая к своему боку шпагу в ножнах. Она ступила в темноту, пахнущую молотым зерном, рискнула приоткрыть крохотную полоску света и обнаружила, что попала в убогую кухню. Отсюда было относительно просто проскользнуть по коридору, подняв фонарь, чтобы проверить кладовые, мимо которых она проходила.
Где же монахи обычно держат своих пленников? Элеонора прошла по коридору с крохотными кельями, все они имели маленькое окошко для передачи пищи. У каждого окошка Элеонора прислушивалась к звуку непрерывного дыхания, доносящегося изнутри, потом подняла фонарь. Все монахи, плохо укрытые рясами, выглядели одинаково. И вдруг Элеонора поняла, что в этих кельях содержатся не заключенные монахов, а находящиеся под епитимьей.
Элеонора почувствовала страх, а потом замерла, когда из кельи, возле которой она стояла, донесся шепот. Голос монотонно повторял слова, словно человек бормотал их снова и снова до тех пор, пока они не станут бессмысленным звуком. Неспящий монах за своими молитвами?
Она подумала, чтобы вернуться назад тем же путем, каким пришла. Возможно, здесь есть другие места, где может находиться такой человек, как Ахилл… Редкое слово достигло ее слуха. Оно было французским, архаично французским.
Элеонора напряглась в направлении звука. Мужской голос был сухим и горьким.
– Теперь внимай, и может, к подвигам…
– Отважного человека, – закончила она беззвучно, не обращая внимания не слезы. «Ахилл!» Дрожащей рукой Элеонора открыла дверь и вошла, быстро закрыв ее за собой. Она повернулась и чуть не захлебнулась криком.
На дальней стене лицом к ней висел Ахилл, толстыми веревками привязанный за запястья к металлическим кольцам. Ряса из грубой ткани была порвана на спине. От ударов кнута остались следы запекшейся крови. Его запястья кровоточили и были в синяках от попыток освободиться – горка каменной пыли лежала на полу под каждым железным кольцом.
Элеонора подбежала к Ахиллу.
– Ахилл, – прошептала она ему в ухо, потом поцеловала в висок и провела рукой по длинным волосам. – Мой отважный…
– Элеонора? – Голос Ахилла был неуверенным, таким же, каким он декламировал «Тристана». Он нахмурился и потряс головой. – Нет, – резко и более сильным голосом произнес он. Ахилл оперся лбом о стену и позволил себе полюбоваться лицом Элеоноры. – Но я делаю, делаю это…
– О прелестная и желанная любовь… – начал он цитировать другую песнь трубадуров, – с прекрасно сложенным, гибким и стройным телом и прекрасной…
– Ахилл, это не сон. Я здесь.
Глаза Ахилла смотрели на нее.
– Элеонора? – снова спросил Ахилл, немного более ясным голосом, хотя все еще недостаточно резким. – Элеонора, ты пришла за мной. Дама рыцаря. Папа… папа знал, что однажды я встречу тебя. Он верил в меня и в любовь. Он говорил мне, что я найду тебя. Только… только он забыл сказать, что, когда я найду тебя, ты не сможешь быть моей дамой, потому что я уже больше не буду рыцарем.
Несвязная речь Ахилла испугала Элеонору.
– Шшш, моя любовь. У меня есть лошади, которые увезут нас отсюда. Ты можешь стоять?
Ахилл потряс головой, пытаясь прийти в себя.
– Да. Да, я могу стоять. – Он выпрямился, перенеся тяжесть тела на ноги, но резкая боль заставила его побледнеть.
Принесенным с собой ножом Элеонора разрезала державшие Ахилла веревки. Он взял ее лицо в свои руки и губами стер слезу, хотя она знала, что соль может причинить боль его запекшимся губам.
Ахилл ласково посмотрел Элеоноре в лицо:
– Я всегда желал тебя, другие мне были не нужны. Я не хочу другой любви.
Слова трубадура согрели Элеонору и защитили от страха.
– Ты можешь идти? – спросила она, стараясь не задеть ворсистой ткани, прилипшей к засохшей крови на спине. – Я могу тебя немного поддерживать. Мы должны идти.
– Сначала позволь мне напиться из твоих губ. – Ахилл мягко и нежно поцеловал ее, потом еще раз – более крепко. – Так много снов о тебе. – Не отрывая взгляда от Элеоноры, Ахилл развел руки в стороны, наклонился, потянул ноги. Он немного хромал, и Элеонора попыталась его поддержать, но Ахилл выпрямился и завернулся в одеяло, которое она накинула ему на плечи. Элеонора побледнела от мысли, какую боль ему пришлось перенести.
– Выведи меня отсюда, моя Изольда.
Каждый шаг, казалось, был длиною в жизнь. Только они молча закрыли дверь кельи Ахилла, как начал гнусавить монах в соседней келье, словно отсутствие монотонного голоса Ахилла мешало ему спать.
Элеонора и Ахилл неподвижно застыли, взявшись за руки – их единственное звено к благоразумию и надежде, – и ждали, пока дыхание монаха снова станет равномерным. Как только это произошло, Ахилл сжал пальцы Элеоноры, и они продолжили свой путь в темноте коридоров к кухне, потом наружу.
Шаги Ахилла сразу же стали более уверенными, и скоро уже он вел ее к дверям в стене – и к свободе. Элеонора слышала, как он с жадностью заглатывал свежий воздух, и ее сердце разрывалось от боли, которую, как она знала, он испытывает при каждом вздохе.
Они добрались до двери, и Ахилл снова потряс головой, затем нетвердой рукой потянулся к засову, потихоньку открывая его. Засов громом зазвучал у нее в ушах, но Ахилл, казалось, не замечал этого. Он толкнул дверь, вышел и… плечом задел ржавый колокол. Небеса отозвались протестующим звоном.
Ахилл выругался и побежал, таща Элеонору следом. Из-за деревьев донесся шум, когда Эрве и лошади появились им навстречу.
Эрве хохотнул и придержал лошадей. Одной рукой Ахилл обнял Широна, а другой крепко держал Элеонору. Он закрыл глаза.
– Я забыла о колоколе, – сказала Элеонора. – Я должна была предупредить тебя.
Ахилл рассмеялся.
– Напомните мне, чтобы я сообщил о вас в рапорте, лейтенант Баттяни. – Ахилл привлек Элеонору под защиту своих объятий и быстро поцеловал.
– Позже я достойно отблагодарю вас.
Эрве фыркнул.
– Я вижу огни, месье. Вы нарушили их сны о шоколаде и засахаренных фруктах.
Ахилл отпустил Элеонору, и она увидела, как он сжал зубы, садясь на коня. Он качнулся, обрел равновесие, затем сел в седло.
Внутри у Элеоноры что-то судорожно сжалось.
– Ахилл?
– Ничего. Поехали, – сказал он, хотя даже в лунном свете в его глазах отражалась боль.
Колокола на часовне били тревогу. Элеонора взобралась в седло.
– Ему нужно воды и поесть, – сказала она Эрве и направила свою лошадь прочь из Бранау. «И хирурга, обработать раны, – добавила она про себя, – и пару недель хорошего отдыха, и… и чтобы отец, которого он знал, вернулся к нему, и его имя осталось незапятнанным…»
Мысли обжигали, словно крапива. Элеонора пригнулась к шее лошади и отдалась воле порывистого ветра. Она скакала, как в детстве: разум, окунувшийся в море чувств, удары копыт, приводившие в движение ее тело, – лошадь и всадница стали неразрывным единством плоти и духа.
Элеонора слышала стук копыт других лошадей на некотором расстоянии позади себя и придержала лошадь. Они проехали мимо нескольких крестьянских домов за Бранау, не останавливаясь до тех пор, пока не добрались до отдельно стоящего амбара, рядом с которым имелся колодец.
Эрве неуклюже спешился и прокрался внутрь каменного здания, откуда призывно помахал им рукой. Как только Элеонора проехала мимо кучера, он улыбнулся и произнес:
– Мадам, конечно, знает, как отвлечь мужчину от его тревог…
Элеонора спрыгнула с лошади и улыбнулась в ответ. Она смотрела, как Ахилл спрыгивает с лошади с лицом, искаженным болью и напряжением, и громко обругала себя:
– Какая я бестолковая, самолюбивая негодница! – И бросилась к Ахиллу. – Я должна была ехать медленнее.
Ахилл улыбнулся краешком рта и одной рукой погладил ее по щеке, держась другой за седло.
– Если бы ангелы так скакали, им бы не требовались крылья.
Элеонора покраснела, довольная комплиментом, а Ахилл наклонился поближе к ее уху и прошептал:
– Мне не доставляет удовольствия, когда со мной нянчатся, но я люблю наслаждаться видом прелестной всадницы, скачущей в лунном свете. Особенно той, которая в моем пылком воображении несется обнаженной с развевающимися за спиной волосами.
– Ахилл! – Краска залила лицо Элеоноры.
Эрве боком, словно удирающий рак, прошмыгнул мимо них.
– Я пойду принесу воды, – пробормотал он и исчез за дверью.
– Посмотри на себя! – сказала Элеонора Ахиллу тихо и яростно. – Ты был связан, тебя били кнутом и Бог знает что еще делали. Как ты можешь думать о раздетой женщине на лошади?
Ахилл громко рассмеялся, потом поморщился от боли, но его улыбка не исчезла.
– Раздетой Элеоноре на лошади, – поправил он. – А как, ты думаешь, я выжил связанным и под кнутом? Пылкое воображение – великое благо для мужчины, попавшего в тюрьму.
Элеонора помогла Ахиллу добраться до свободного стойла и перевернула ведро, чтобы он сел, но Ахилл покачал головой и прислонился к простенку.
Эрве вернулся с водой и куском копченого мяса, которое он украл из крестьянской коптильни, бормоча угрозы, что один из этих чертовых монахов, должно быть, имеет быстрого мула. Он нервничал, и Элеонора посмотрела на него, когда влажным батистовым платком нежно протирала спину Ахиллу.
– Что-то не так, Эрве? – тихо спросила она. Кучер бросил быстрый взгляд на двери амбара и, пожав плечами, ответил:
– Не нравится мне это. Дом пустой, но в кухне свеже-принесенная вода, и уголь в очаге не остыл. Может быть, завтра базарный день, и хозяева пораньше ушли. – Он вгляделся в темноту, прищурив глаза, и тихо сказал: – Чертова рань, – потом отмахнулся от озабоченности. – Вероятно, ерунда. Лишь бы удрать от всей этой епископской гвардии, рыщущей возле Бранау, лишь бы выбраться.
– И гвардейцев, которые, возможно, ждут нас на дороге, – заметил Ахилл, нетвердо опираясь на пустое стойло. Он набрал воздуха, когда Элеонора попыталась отодрать рясу у него со спины, и посмотрел на нее.
– Это может подождать, мы должны ехать.
– Черт подери, Ахилл, – бросила Элеонора, – тебе нужно отдохнуть.
– Да, – согласился Ахилл, выпрямляясь. – Но мне не хочется отдыхать в монашеской келье. – Он, шатаясь, пошел, потом покачал головой. – И я не хочу, чтобы пострадала ты. Тем гвардейцам было сказано, что я – человек, который приведет баварских захватчиков в их город. Они… – Ахилл пошатнулся, но нашел силы устоять. – Они не слишком будут беспокоиться… о том, чтобы удержать нервные пальцы на спусковых крючках их… их… – Он внезапно опустился на перевернутое ведро.
– Ахилл! – вскрикнула Элеонора, бросаясь на колени рядом с ним и торопливо вырывая неровный, размером с руку, потертый лоскут из своей юбки, который потом намочила в воде. – Сюда, – сказала она, возвращаясь к нему. И приложила ткань к его губам. – Возьми в рот и дай воде стечь в горло. – Ахилл кивнул и подчинился, а она погладила его по шее. – Представь, что это сладкий сок португальского апельсина, – шепотом добавила она.
Они обменялись долгим и молчаливым взглядом, говорившим больше, чем просто слова.
В двери прошелестел Эрве, нарушив их уединение.
– Неприятности, – сказал он хриплым шепотом. Элеонора подбежала к нему и выглянула в темноту через щель в дверях. – Лошадь, – произнес Эрве, но негромко, – может быть, две. – Он повернулся, чтобы встретиться с нею взглядом, его обычно веселые глаза были очень серьезны. – И я думаю, что слышал, как карета подъехала к дому по грязной дороге.
– Карета? – переспросила Элеонора. – Не телега?
– Карета, – подтвердил Эрве тоном профессионала, знающего свое дело.
Элеонора с минуту подумала, отдаленный хруст ветки подтолкнул ее к действию.
– Безмозглые дураки, – прошипела она. – Они все хитрые, как дикие медведи.
– Медведи с кремниевыми ружьями, – напомнил ей Эрве.
Элеонора кивнула, ненадолго задумавшись, потом положила свою ладонь ему на руку и сказала:
– Может быть, мы сможем удрать отсюда, вынудив их ошибиться. Приготовь лошадей. Не трогай дверь, оставь ее как есть. – Она посмотрела на фонарь, его слабый свет едва освещал внутреннюю часть амбара. – И не проходи между фонарем и дверью. Не стоит им показывать движущиеся тени, которые могут их насторожить.
Лохматые брови Эрве задвигались, и он хихикнул, в его голосе прозвучал легкий налет сумасшествия:
– Ну вы и женщина. Действительно, женщина что надо.
Элеонора подарила ему ободряющую улыбку и поспешила к Ахиллу сообщить об их плане, в то время как Эрве насколько мог тихо подвел бы лошадей к входу.
Ахилл выглядел менее бледным, когда одобрительно кивал, и Элеонора помогла ему встать, когда дикое рычание кучера заставило ее похолодеть.
Элеонора быстро взглянула на дверь. Там стоял гвардеец с ружьем наизготовку, направленным прямо на Ахилла. На мгновение ее сердце, казалось, сжали холодные пальцы, потом она медленно поднялась и встала между солдатом и человеком, которого любила.
– Опусти ружье, ты, дурень, – приказала Элеонора со всей своей надменностью, на которую только была способна. Ствол ружья немного качнулся. Элеонора шагнула вперед, скрывая юбками Эрве, подающего сигнал рукой. Кучер утвердительно наклонил голову, словно он удерживал лошадь, чьи поводья он держал. А держал он Широна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49