Хотя ее волосы сильно похожи на Женевьевины.
Ахилл нахмурился, глядя, как приятные воспоминания придают мечтательное выражение глазам маркиза. В глубине души Ахилла мелькнуло подозрение. «Абсурд», – подумал он, отметая мысль прочь.
Улыбка Дюпейре стала шире.
– Помню, как я впервые увидел ее волосы распущенными, озаренными светом огня в камине. О Боже, она была прекрасна. А ее улыбка… – Дюпейре откашлялся. – Знаете, это было так давно. В зелени юности.
– Вы любили ее, – заметил Ахилл, возвращаясь к своей мысли. – Вы любили свою собственную жену.
– Шшш… кто-нибудь может услышать вас, – сказал Дюпейре. Он повернул голову направо, потом налево, проверяя, нет ли кого поблизости. Потом понизил голос до шепота: – Нет, конечно, нет. Разумеется, нет. Что вы такое говорите? У меня есть любовница, Д'Ажене. Вы это знаете. Все это знают. Та, толстая жена шевалье. Да, толстая жена. – На верхней губе маркиза выступили капли пота.
– Я не прав, – сказал Ахилл. – Вы не любили свою жену.
Дюпейре заметно успокоился.
– Конечно, нет.
– Вы любите ее.
– Д'Ажене! – приглушенно воскликнул маркиз. – Я должен вызвать вас за это.
– И потерять жизнь, защищая ложь.
Дюпейре достал платок и вытер пот с лица.
– Пожалуйста, не говорите ей. Она умрет от смущения. Она любит находиться на волне моды, вы видите. А это то, что делают в свете.
– Я не скажу ей, Дюпейре. Я предпочитаю игнорировать то, что модно, и не принимаю во внимание.
Дюпейре на мгновение задумался и спросил:
– Ч-что вы имеете в виду, говоря «не принимаю во внимание»?
– Любить жену – это новая мысль, так ведь? – Ахилл не мог вспомнить, говорили ли ему об этом раньше. Конечно, ему доводилось слышать об одном живущем в дальней провинции бароне и о других людях, но их, как и прочие слухи о говорящих лошадях и жабах, падающих с неба, никто не мог подтвердить. Поэтому он пожал плечами и добавил: – И то, что ново сегодня, часто становится модным завтра.
– Вы так думаете? – Дюпейре пожевал свою нижнюю губу, его глаза смотрели на жену в другом конце комнаты, которая, грациозно кивая гостям и время от времени останавливаясь поболтать минутку, медленно продолжала свой путь к герцогу, ла Рашан и Элеоноре. Маркиз вздохнул. – Она все еще аппетитненький кусочек, не правда ли?
Ахилл не ответил. «Кусочек, – подумал он, глядя на Элеонору. – Нет, моя графиня, вы не кусочек, а пир, на котором я скоро погуляю». Мадам Дюпейре весело улыбнулась трио и похлопала свою племянницу по руке. Когда она что-то сказала герцогу и ла Рашан, дежурная улыбка Элеоноры вдруг стала великолепной, и обе – тетя и племянница – попрощались и отошли.
– Возможно, Женевьеве нужна моя помощь, – предположил Дюпейре, когда обе женщины медленно двигались к ним. – Пойду посмотрю какая… – Слова маркиза ушли вместе с ним, когда он поспешил к своей жене.
Звук знакомых шагов заставил его повернуться к Боле. Управляющий поклонился.
– Ваша куртка, месье. – И разгладил бархатную ткань, перевешивающуюся через его руку.
Ахилл огляделся и увидел маркиза и маркизу Дюпейре, живо идущих по направлению к нему. Элеонора шла более медленно и смотрела куда угодно, только не на него.
– Д'Ажене, – позвал Дюпейре, потом его глаза задержались на Боле. – Отлично, ваш человек здесь, с сухой курткой. Прибытие де Касьяна все поломало, и моя бедная Жен должна будет к ужину рассаживать всех по-новому. – Он похлопал жену по руке, а мадам Дюпейре лучезарно улыбнулась своему мужу. – Но моя Жен, то есть мадам моя жена, разумеется, со всем справится. Если вы не передумаете сидеть с моей племянницей.
Улыбка мадам Дюпейре стала сползать с ее лица, и Ахилл заметил ее быстрый извиняющийся взгляд в сторону Элеоноры.
Элеонора ободряюще улыбнулась.
– Все в порядке, тетушка. Я несчетное число раз ужинала с моими тремя вспыльчивыми братьями. Месье Д'Ажене, право, будет трудно сравняться с ними. Ахилл галантно поклонился Элеоноре:
– Я постараюсь сделать невозможное, мадам графиня. Женевьева потрясенно воскликнула:
– Элеонора!
Ахилл улыбнулся пожилой женщине:
– Мне доставит удовольствие быть кавалером мадам Баттяни на этот вечер.
Мадам Дюпейре нервно вцепилась в рукав мужа:
– Ох, не на весь, месье Д'Ажене! Я хочу сказать… только на ужин…
– Пойдем, пойдем, Жен, – поторопил ее Дюпейре. – У нас есть и другие гости, и потом, скоро пригласят к ужину. – Он наклонился ниже и прошептал ей в ухо что-то о «быть законодателем моды». Она на мгновение очаровательно смутилась, затем кивнула и позволила мужу увести себя.
Боле слегка кашлянул.
– Месье…
– Помоги мне сменить куртку, Боле. Я уверен, мадам Баттяни простит меня за те несколько мгновений, что я предстану перед ней в одной рубашке.
Элеонора слегка присела и сказала:
– Конечно, месье. Говорят, что одежда делает человека. Сейчас я посмотрю как.
Боле потребовалось несколько секунд, чтобы водрузить сухую куртку на плечи Ахилла. Управляющий разгладил угольно-серый бархат и удалился.
– Я… – начала Элеонора, но у нее не было ни единой мысли, что сказать человеку, который прошлой ночью был… был… Она хотела спросить, что он такое сказал Дюпейре, заставившее того быть таким внимательным к тетушке Женевьеве, но она, казалось, не могла вымолвить ни слова.
Ахилл поднял руку, как бы желая остановить Элеонору, хотя она уже давно замолчала.
– Нет необходимости вести со мной светские разговоры, мадам Баттяни, – сказал он и кивнул проходящей паре. – Я устал.
– Да, хорошо, месье, – ответила Элеонора, пораженная его дружелюбностью. – Я буду рада следовать вашим желаниям.
– Конечно, будете, мадам, – заметил Ахилл.
В этот момент двери в зал распахнулись и метрдотель вошел со всей пышностью и великолепием королевского достоинства. Он поклонился маркизу и маркизе Дюпейре и величественно пригласил их проследовать через открытую дверь.
Это был сигнал к началу приема с ужином. Ахилл предложил Элеоноре свою руку, и после секундного колебания она согласилась. Они начали медленно продвигаться к комнате, где были накрыты столы. Мужчины проворно сновали среди огромных кринолиновых юбок, каждая из которых требовала больше пространства, чем его имелось, в то время как женщины отклонялись и изгибались, стараясь избежать повреждения своих нарядов.
У скопления диванов и кресел в центре комнаты Элеонора увидела, как сестра маркиза жеманно подталкивает одного дворянина, который оказался слишком близко к ней, чтобы тот помог ей подняться, нарочито выпячивая свой слегка выдающийся вперед колокол. Элеонора почувствовала приступ дергающей за душу зависти. Может иметь ребенка…
Справа от Элеоноры раздалось издевательское фырканье, и она повернулась, чтобы увидеть одну из солидных матрон, которой тетя представляла ее.
– Осмелюсь сказать, что она не будет такой же жеманной, когда придет время родов, – заметила мадам де ла Шейляр. – Знаете, у меня было пятнадцать.
Она наклонила голову в сторону Элеоноры и понизила голос, отчего ее стало трудно услышать в окружающем шуме.
– И я знала всех их отцов и кто отец каждого из них. Что лучше, чем можно сказать о некоторых присутствующих здесь «леди».
– Пятнадцать, – заметила Элеонора. – Они, наверное, доставили вам много счастья. – Ахилл, находившийся с другой стороны от нее, казалось, совсем не обращал внимания на множество суетящихся людей вокруг него. Она почувствовала себя неловко, находясь с ним в паре, боясь, что кто-нибудь прокомментирует это, хотя знала, что во время рассаживания пары, семейные и любовные, обычно разбиваются.
– Счастья! – засмеялась матрона. – Ха! Дети являются погибелью для материнского существования. Они всегда ухитряются разочаровать. – Она печально покачала головой. – У меня осталось только восемь. Пять девочек мы отправили в Клер.
– Это должно быть источником вашей гордости, – сказала Элеонора, потом добавила, когда увидела недоумение мадам де ла Шейляр: – Что, ваши дочери такие набожные и решили стать монахинями.
– Набожные? Какое это вообще имеет значение? Их содержание в монастыре – даже если они доживут до девяноста – пустяк по сравнению с приданым для них. Хотя одна, впрочем, у меня действительно набожная, но мы ее оставили. У вас есть дети, мадам?
Пальцы Элеоноры инстинктивно впились в руку Ахилла.
– Дети? – Он не смотрел на нее, хотя вроде бы позволял толпе приблизить себя к ней. Он был ее якорем в бурлящем окружающем море. – Нет, нет, мой муж и я не имели детей.
– Как долго вы были замужем? – спросила матрона, оценивая сбоку фигуру Элеоноры.
Рука Ахилла, слегка накрывавшая ее руку, грела теплом.
– Почти четыре года.
Женщина сочувственно покачала головой:
– Ах… Ну это, по крайней мере, все объясняет.
– Прошу прощения, мадам, но объясняет что? – спросила Элеонора. Наконец-то они пересекли порог и попали в столовую, хотя она и старалась скрыть свое облегчение.
– Конечно, то, почему ваше приданое так велико. Пятьсот тысяч луидоров! Я почти упала с кресла, услышав об этом. Мужчина обычно женится на дочери откупщика, чтобы получить такую сумму.
– Пятьсот! Нет, оно… – Элеонора замолчала, осознав, что все вокруг нее затаили дыхание. Как они все могли не помогать, а подслушивать? «Приданое – это ничто! – хотелось закричать ей. Разве вы не понимаете? Я никогда не выйду снова замуж. Моя семья никогда не даст той суммы, с которой откупщик выдает свою дочь замуж».
После этого течение толпы увлекло мадам де ла Шейляр в сторону. Облегченно переведя дыхание, Элеонора обвела глазами комнату, чтобы увидеть лакея, который проводил бы ее к месту. Справа впереди один терпеливо ждал, глядя на Ахилла, и она поняла, что граф ведет ее в нужном направлении.
И она позволила ему это сделать.
Все произошло так естественно, так удобно. Она посмотрела на Ахилла. Среди большого количества людей его лицо выделялось замкнутостью, которая делала его недоступным, но она видела это лицо затененным печатью желания, видела его улыбающимся, слышала смех Ахилла, чувствовала обольщение этих темных глаз и прикосновения этих искусных рук… и была рядом с ним, когда он находился так соблазнительно близко.
Смутившись от своих собственных мыслей, Элеонора решила увеличить расстояние между ними, но любое движение, кроме как по направлению к лакею, было бы замечено.
Поток людей на мгновение снова приблизил мадам де ла Шейляр. Женщина хихикнула.
– Ох, дорогая, о чем думала Женевьева?
– Прошу прощения? – спросила Элеонора.
Матрона посмотрела на нее и кивнула в сторону.
– Там, за вашим столом, разве не видите? Это мадам де Тове! – Ее глаза сверкнули в предвкушении. – О-ох, хотела бы я знать, что она будет делать, когда обнаружит, что сидит за одним столом с Д'Ажене?
Элеонора не могла смотреть на изящную блондинку, просто сидевшую за круглым столом, к которому направлялись она и Д'Ажене. Еще одна прежняя любовница? Сначала мадам де Рашан, теперь… Если нет еще более «ранних». В животе у нее все сжалось. Она попыталась выдернуть руку из руки Д'Ажене, но его ладонь сразу же сжалась.
Она сглотнула, не уверенная, чем был комок в горле – страданием или просто гордостью, но ей хотелось, чтобы его вообще не было.
– Мадам де ла Шейляр, – сказала Элеонора, как раз когда матрона уходила. Пожилая женщина задержалась, ее брови удивленно поднялись. Элеонора наклонилась к ней. – Кто?.. Это…
Мадам де ла Шейляр посмотрела с пониманием.
– Не беспокойтесь, мадам, – успокаивающе произнесла она, – вам не придется цапаться с прежними любовницами. – Она на секунду задумалась. – Если подумать, я полагаю, что ни одна из бывших его, ах, пассий не осмелится на такое. Во всяком случае, не с ним.
– Но что?.. – начала Элеонора, но женщина, приглашенная жестом лакея, направилась к своему столу, прежде чем Элеоноре удалось задержать ее.
Ахилл, находившийся рядом, поднял ее руку и грациозно посадил на стул. Он наклонился к ней, почти к самому уху, словно осведомляясь о ее самочувствии. Но Элеонора услышала только то, что он в действительности сказал.
– Но что, мадам графиня? – тихонько спросил он, влажно дыша ей в ухо. – Маленькое недоразумение, ничего больше. Брат мадам де Тове имел удовольствие быть проколотым на дуэли шпагой графа Д'Ажене.
Элеонора едва не вскрикнула. Он выпрямился, а она посмотрела на него.
– Вы убили ее брата? – шепнула она одним дыханием.
Он убрал руку, и ее якорь в движущейся толпе исчез, она поняла, что его забрали у нее в тот момент, когда он выдохнул ей в ухо сказанные слова. Хотя ошеломленными глазами она видела, как Ахилл незаметным жестом пригласил пожилого аббата сесть за соседний стол. Старый прелат выглядел удивленным, пока его взгляд не упал на мадам де Тове. Без всякой суеты мужчины заняли места.
Аббат поклонился Элеоноре и сел рядом с нею, но ее глаза смотрели на мадам де Тове. Ахилл убил ее брата. У Элеоноры похолодели руки при мысли об Эндресе, Габриэле или Кристофе, лежащем мертвым на жесткой земле дуэльного поля. Никогда не услышать снова беззаботный смех Кристофа, не увидеть легкой поддразнивающей улыбки Габриэля, не посмотреть в темно-карие глаза Эндреса, озаренные удовольствием созерцания своей любимой малышки-дочери.
– Прошу прощения, мадам, – галантно сказал аббат. Элеонора заставила свое внимание снова переключиться на стол.
– За что, монсеньор? – Ее губы образовали подобие улыбки. – Это ведь мои мысли блуждали.
– Ваши мысли или ваши глаза, мадам графиня? – Он подарил ей сердечную улыбку. – Я отбираю вас у такого красивого кавалера, как месье Д'Ажене, и ваше невнимание – всего лишь плата за это.
– Нет, это не так, – ответила Элеонора, отрицательно качая головой.
Аббат хихикнул.
– Не беспокойтесь, я не обижаюсь. Я слышал, как леди жаловались, что он игнорирует их, но они, как я заметил, предпочитали смотреть на него и, держу пари, продолжали надеяться получить ответный взгляд.
– Не все леди, монсеньор, – заметила Элеонора. – Он… трудный человек.
Выразительные брови аббата поднялись.
– Вы назвали его трудным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49