Она взглянула в его темные глаза, бездонные в лунном свете, и позволила слабой улыбке появиться на губах.
– Да, спасибо, – солгала она. – Я не ожидала такой предупредительности.
– Любой другой француз сделал бы то же самое, уверяю вас, мадам.
– Француз, конечно. Но вы… – Ее взгляд скользнул с лица графа в подернутый пеленой сад внизу, словно ей наскучило смотреть на него.
Элеонора почувствовала, что Д'Ажене на мгновение оцепенел, и молчаливо порадовалась, что ее намек на то, что он не француз, достиг цели, но медлительность слишком быстро вернулась к нему.
– Вы думаете, что я венгр, как вы? – Казалось, он шутил.
– Как я? – Вопрос застал Элеонору врасплох. Искаженные образы – как будто смотришь в игольное ушко камеры-обскуры – пронеслись в ее голове, образы дьяволов, кошмаров и бурь разметали ее семью в разные стороны. Ее глаза загорелись злостью в ответ на его оскорбление, и она в своем голосе не смогла скрыть нанесенную ей рану. – Мы с вами абсолютно разные.
Ножка флейтообразного бокала хрустнула в руке Д'Ажене, и бокал выпал, разбившись вдребезги о статую, стоявшую внизу в саду. Раздался резкий звук.
В ту же секунду Д'Ажене оказался позади Элеоноры, его руки обхватили ее и сжали ладони там, где она опиралась ими на балюстраду. Его тело придавило ее.
– Что… – начала Элеонора.
Рот Д'Ажене оказался возле уха Элеоноры.
– Вы ошибаетесь, мадам графиня. У нас очень много общего. Я тоже не терплю оскорблений. – Его пальцы сплелись так, что скоро ее ладони целиком оказались в его руках. – К тому же вы слишком свободно оскорбляете человека, которому еще не были представлены соответствующим образом.
Дыхание Элеоноры стало неглубоким и участилось.
– П-представлена… – заикаясь, произнесла она. Стыд охватил ее. Первым ее желанием было завопить и вырваться, но вместо этого она почувствовала приступ страха, сразу же парализовавшего ее так, что даже, казалось, сердце остановилось. «Держаться. Ты должна владеть собой. Подумай о своем долге. Сейчас не время позволить страшным историям детства завладеть твоим разумом».
Мускул за мускулом Элеонора заставила расслабиться свое тело, тем же самым способом, которому она научилась во время верховой езды, чтобы скрывать свои дурные предчувствия от лошади. Она откинула голову назад на плечо графа. Собрав все свое мужество, Элеонора посмотрела ему прямо в глаза. Даже при тусклом свете она увидела удивление в их темной глубине.
– Представлена, месье? – Элеонора томно рассмеялась. – Если желаете. Я – Элеонора София Юлиана, графиня Баттяни. И я не только венгерка, месье, но еще и мадьярка.
Стальной пресс его тела, сдавивший ее, почти совсем ослаб. Д'Ажене освободил руки Элеоноры, и его длинные пальцы покрыли ее ладони.
– И я не только венгерка, монсеньор, но еще и мадьярка, – эхом отозвался он. – Последнее из древних племен. – Мягкий голос графа резонировал через Элеонору. – Яростное. Неистовое. Неукротимое. И такое бесстрашное, что даже язычники за сто пятьдесят лет войн не смогли покорить его. И прекрасная графиня – одна из них. Мадьярка. Мадам, вы меня предупреждаете или соблазняете?
Контролируя каждое движение мускулов своей руки, Элеонора пальцами погладила руку Д'Ажене, которой он держал ее за плечи.
– Да, месье.
Д'Ажене вздохнул, и его хватка усилилась.
– А я, мадам, Ахилл Антон Август, граф Д'Ажене. Французская династия, которая поставляла на службу королям шевалье – и прекрасных женщин тоже – с тех пор, как Валуа впервые взошли на трон.
Элеонора ощутила его дыхание на своей шее и с силой, приобретенной годами верховой езды, высвободилась из его рук.
– И теперь, спустя четыре сотни лет, – задумчиво произнесла она, – вы… продолжатель рода Д'Ажене.
Чувственные губы Д'Ажене сложились в улыбку, показывавшую, что он по достоинству оценил ее колкость. Без каких-либо следов неловкости его гибкое тело вновь оперлось на балюстраду.
– Может, будем продолжать вместе? – спросил он. Элеонора приложила пальцы к вискам, искусно притворяясь.
– Ах, месье, вы совсем закружили мне голову. Одно оскорбление разожгло вас, в то время как другое всего лишь позабавило. – Она опустила руку и прямо посмотрела на него, давая понять, что с головой у нее все, что угодно, кроме того, что она закружилась.
– Вы хорошо играете, мадам.
– Играю, месье?
– Лунный свет может придавать такую невинность зеленым глазам. – Кончики его пальцев прошлись по блестящему мокрому следу еще не полностью высохших капель шампанского на ее груди. – Играете, мадам. В игру, в которой приз не золото, а великолепный символ страсти, мерцающий на коже женщины.
– Сожалею, но вам придется удовлетвориться блеском вина. – Элеонора отступила вне досягаемости его рук и подошла к двери в зал. – Но, без сомнения, это достаточно похоже.
Глава 2
Хотя Ахилл остался на балконе, через дверь он видел мелькание очаровательной ненапудренной головки мадьярской графини, когда па танца проносили ее мимо.
«Необычная красота, – подумал он. – Такие женщины редкость». Она к тому же обладала интригующей красотой, а это встречалось еще реже. Ахилл прислонился к балюстраде, скрестив ноги. Он не был уверен, что верит в подобную исключительность.
Конечно, у нее есть все для достижения успеха. Сообразительность, чтобы выжить в салонах, проворные ножки для неожиданного танца и – Ахилл был готов побиться об заклад – умение играть в карты, и чувствовать себя уверенно за игровым столом.
Ахилл увидел, что партнер Элеоноры подвел ее к дверям, когда танец закончился. Кавалер элегантно поклонился и, судя по жесту, предложил ей еще игристого. Элеонора отрицательно покачала головой, потом с обаятельной улыбкой легким касанием веера к его руке отослала.
Ахилл почти пошел к ней. Он знал, что произойдет дальше. Это было такой же существенной частью любовной игры, как практическое разучивание любых танцевальных движений. Она начнет искать в толпе другого подходящего партнера. Будет изучать его одежду: достаточно ли она дорога, чтобы свидетельствовать о богатстве? Достаточно ли элегантна, чтобы говорить о положении?
Элеонора стояла одна, вне смеющейся, флиртующей толпы, лениво играя цветами оранжерейного апельсинового дерева. Ахилл нахмурился. Вместо разглядывания мужчин Элеонора смотрела на свою руку и легкими прикосновениями расправляла лепестки белого бархатного цветка. Она поднесла пахнущий цветок к лицу, закрыла глаза и сделала глубокий вдох.
На ее губах заиграла мягкая улыбка. На мгновение ее собственные мысли преобразили тщательно удерживаемую светскую маску. Ахилл почувствовал, как напрягся его живот. Лицо Элеоноры, словно зеркало, отражало хранимые в памяти чувства, смех… удовольствие…
Потом маска вернулась. Элеонора бросила на двери порывистый виноватый взгляд. Ахилл знал, что дрожащий свет свечей скрывает его от ее взора. Кроме того, Элеонора уронила цветы апельсинового дерева и быстро отвернулась. Она нервно вертела веер, бросила еще один быстрый беспокойный взгляд на двери и начала вежливо, но целенаправленно пробираться сквозь толпу.
Возможно, было бы любопытно убедиться в ее исключительности, по крайней мере, до тех пор, пока не приедет курьер с его назначением.
Ахилл через дверь проследил взглядом за черноволосой графиней в толпе. Она была красивой. И интригующей. В нем мелькнул призрак надежды, что, может быть, однажды он постигнет глубину женской страсти. Но он тут же отбросил эту глупую мысль, как всего лишь след своих мальчишеских фантазий.
К дверям подошел слуга, тщательно заученной походкой вошел на балкон и поклонился Ахиллу.
– Прошу прощения, месье. Но месье Дюпейре просит вас пройти в игорную комнату.
Ахилл махнул рукой в знак того, что понял, и спросил:
– Увидеть, как он проигрался в пух и прах или много выиграл? – Затем выпрямился, зная, что ответа не получит. – Скажи ему, что ты точно выполнил поручение.
– Месье?.. – неуверенно начал слуга, затем откашлялся и снова поклонился. – Как вам угодно, месье.
Снова оставшись в одиночестве после ухода слуги, Ахилл закрыл глаза от мерцания свечей, пробивающегося сквозь стекла двери. Он изнывал от скуки. Почти год прошел с той ночи в Париже, а он еще не освободился от мыслей о ней. Он приехал в замок де Жемо, чтобы попытаться избавиться от воспоминаний, но в том темном месте, совсем не похожем на светлый и веселый замок Дюпейре, он только приумножил свои грехи.
Ахилл вздохнул и напряг правую руку. Там, около плеча… и сейчас гнездилась немая боль от раны, полученной в Жемо, словно отзвук его мучительного оскорбления. Быть пойманным, как мальчишка… Он отбросил воспоминания. Жемо был ошибкой.
Ахилл подумал о графине. Было ли глупостью обратить на нее внимание? Не имеет значения. Возможно, он решил, что она развлечет его, но существует поле боя, которое прогонит внутреннюю скуку, грозящую поглотить его; свое спасение он найдет на поле брани. Он понял это еще в юности.
Ахилл прошел через танцевальный зал в игорную комнату. Стены комнаты были обиты ярко-красным шелком, бросавшим блики на нервно-возбужденные и без того красные от излишне выпитого вина лица. Ахилл собирался извиниться, но, оказавшись за спиной пожилого маркиза Дюпейре, когда тот выиграл еще одну партию у сплетника Виньи, заметил более достойную внимания игру. За Виньи через дверной проем можно было видеть графиню Баттяни, сидевшую в покрытом позолотой кресле и любезно болтающую с хозяйкой дома, женой Дюпейре.
Виньи громко выругался, проклиная плохую карту. Графиня Баттяни подняла глаза на шум. Ее взгляд встретился со взглядом Ахилла, но она отвернулась, не показав, что заметила его. Ахилл удивился подобной надуманной холодности.
К Элеоноре подошел какой-то мужчина, Ахилл не узнал его, и когда Элеонора, быстро улыбнувшись и качнув золотисто-каштановыми кудрями, отклонила приглашение потанцевать, даже не стал копаться в памяти, чтобы вспомнить его имя, поскольку предложение было отклонено, личность мужчины не имела значения.
Она, казалось, почти во всех отношениях полностью контролировала себя, но что-то в манере обмахиваться веером заставляло Ахилла думать, что она не совсем спокойна. У одной из дверей послышался шум.
Дюпейре с фырканьем бросил перед ним свои карты на стол.
– Вы раздражаете меня, Виньи. Вы играете, как самый неумелый гасконский молокосос. – Дюпейре сгреб свой выигрыш. – Что с вами случилось?
Виньи бросил взгляд на Ахилла, затем его глаза быстро вернулись к картам. Он нервно пожал плечами.
– Я устал, месье. Только и всего.
– Вы становитесь очень нелюбезным, – недовольно произнес Дюпейре.
Ахилл, кивнув в сторону Виньи, сказал:
– Месье маркиз предпочитает, чтобы вы проигрывали более умело.
В шуме смеха за спиной Виньи не спеша встал человек. Смех прекратился. Правая рука Ахилла начала сама по себе сжиматься в кулак. Этот человек должен был умереть в ту ночь в Париже вместе с остальными.
Мужчина сделал притворный поклон в сторону Ахилла, отходя в сторону так, чтобы казалось, что он предназначается Дюпейре.
– Поскольку Виньи не угодил, возможно, маркизу Дюпейре будет угодно посмотреть настоящую игру, – произнес мужчина.
– Рашан, – с неприязнью ответил Дюпейре, – вас сюда не приглашали.
– Безусловно, по недосмотру.
Дюпейре посмотрел на Ахилла, затем вновь взглянул на Рашана.
– Я не хочу неприятностей.
Маркиз де Рашан пожал плечами.
– Что может случиться в таком скромном загородном поместье? – Его глаза встретились с глазами Ахилла. – Сейчас в Париже…
– Вы сейчас не в Париже, – прервал его Ахилл. – Вы значительно восточнее.
– Д'Ажене, будьте добры, немного повежливее, – отозвался Рашан с фальшивой учтивостью. – Сам король считает совершенно правильным, что я приехал сюда, чтобы возобновить нашу… прерванную… игру. Разумеется, вы не будете возражать против этого?
– Против этого я не возражаю. Я возражаю против вашего присутствия.
Повисло гнетущее молчание. Виньи сидел бледный. Дюпейре нервно перебирал карты. В глазах Рашана Ахилл увидел пламя ярости и ненависти и почувствовал прилив удовлетворения.
– Именно я должен… – начал Рашан, а потом разочаровал Ахилла тем, что запнулся, когда осторожность и страх появились в его глазах. Пожав плечами, с натянутой улыбкой Рашан сказал: – Я хотел бы закончить нашу игру, Д'Ажене.
– Она закончилась почти год назад, – ответил Ахилл. – Или месье маркиз забыл?
– Ничего я не забыл, ты!..
– Месье! – закричал Дюпейре. Он приложил руку ко лбу и пробормотал: – Моя жена говорила: «Скромный загородный вечер». – Он жестом приказал слуге принести еще вина. – Пожалуйста, пожалуйста, – повторял он. – Теперь, Рашан, я уверен, что король хотел, чтоб вы отдохнули. Для вас этот год был насыщен событиями…
– Убийство – это событие, не так ли, Д'Ажене? – съязвил Рашан.
Дюпейре раздраженно выдохнул:
– Месье! Мы собрались здесь, чтобы отдохнуть. Пусть вашу ссору с месье Д'Ажене разрешит король. А здесь выпейте немного бургундского.
Рашан выхватил у слуги бокал вини, и влил его в себя. Ахилл следил за его красным лицом. Он, должно быть, видел некоторое родственное сходство в крупных чертах стоящего перед ним человека… с человеком, который когда-то назывался его другом.
Взгляд Ахилла стал отсутствующим. Приступ добродетельности заставил его оцепенеть – словно после укуса ядовитого паука – всего, кроме одного маленького уголка печали в темноте его души.
Размышления прервало фырканье – Рашан вырвал кувшин с вином из рук слуги и до краев наполнил свой бокал.
– Давайте не будем портить месье Дюпейре «скромный загородный вечер», – сказал он, насмешливо произнеся последние три слова. – Партию в фаро? По тысяче луидоров для начала. Я сдаю.
Сумму прокомментировал всеобщий смех. У Рашана никогда не было денег, его земли были заложены и перезаложены, и Ахилл хотел было пройтись насчет его возможностей платить. Но сзади на некотором расстоянии стояла графиня Баттяни. Она, сжимая веер, встала при первом же намеке на стычку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49