Владей же мной — я буду только рад.— Я знаю, — ответила она с такой же прямотой. Гнев ушел куда-то сам собой, а особы из прошлой жизни ее мужа, подобные Джанет Линдсей, отодвинулись на задний план, где им и надлежало пребывать. Лишенная любви на протяжении многих лет, Элизабет сейчас гораздо острее, чем большинство женщин, испытывала блаженный прилив этого чудесного чувства.— А ты действительно уверена? — шутливо спросил он.— Абсолютно.— Кто знает? — задумчиво улыбнулся он, склонившись над ней так низко, что его дыхание коснулось се губ. — Быть может, мы становимся законодателями новой моды… моды на супружескую верность?
Свирепые зимние штормы, ставшие в ноябре полновластными хозяевами Северного моря, означали полный штиль в торговом судоходстве. Редкий корабль осмеливался выйти в плавание в такую погоду. А потому Джонни и Элизабет под Рождество окончательно осели в Голдихаусе. Незадолго до праздников они с распростертыми объятиями встретили Робби, который вернулся из поездки в Роттердам. Праздничные торжества отличались особой пышностью, несмотря на то что Керк пытался возражать против бурных церемоний, считая их пережитком «папства и язычества». Но Кэрры издавна отмечали Рождество с размахом. Эта традиция велась еще с тех пор, когда в этих местах не было монастырей.В каждый из двенадцати рождественских вечеров Джонни дарил своей очаровательной супруге какую-нибудь драгоценность, хотя уже на третий вечер она начала протестовать против подобного расточительства, утверждая, что муж вконец избаловал ее.— К чему эти излишества, дорогой? — нежно бормотала она, доставая из шкатулки серьги с жемчужинами огромных размеров. В их спальне было очень тихо, и эту необычную, уютную тишину не могли нарушить даже пьяные выкрики, доносившиеся снизу, из большого зала, где в разгаре была праздничная пирушка. Комната была наполнена ароматом ветвей сосны и остролиста. Элизабет нежно улыбнулась мужу, лежавшему рядом на кровати. — Ведь они стоят целую кучу денег…— Это шотландский жемчуг, — пояснил он, — к тому же никто не может мне запретить покупать моей жене подарки по собственному выбору. — Его улыбка была поистине ангельской. — Примерь их, я хочу посмотреть, идут ли тебе эти побрякушки, когда ты раздета.— Распутник, — прошептала она.— Какой уж есть… — Черная бровь едва заметно дрогнула. — Но признайся, разве не прекрасно мы ладим между собой?Она тихонько засмеялась.— Ты развращаешь меня.Его глаза светились добротой и нежностью.— Но разве не в этом заключаются мои супружеские обязанности?— Не слишком ли многого я требую от тебя?Теперь уже он не смог удержаться от смеха.— Не беспокойся, дорогая. Кажется, я пока еще в силах исполнить все твои требования.
В этот морозный день Элизабет нежилась в постели. Казалось, весь Голдихаус поеживается от холода, и ее неумолимо клонило в дрему. Джонни был в отъезде — вместе со слугами он отправился в Келсо на скачки. Два его берберских жеребца участвовали в праздничном заезде.Когда Элизабет проснулась, солнце уже село. Она лежала на подушках и мягких перинах, задумчиво вглядываясь в сумерки, сгущавшиеся за окном. Элизабет было скучно без Джонни — со времени свадьбы они были практически неразлучны, и каждый из его редких отъездов превращался для нее в невыносимое испытание.Зарывшись поглубже в мягкую перину, она принялась мечтать о том, как хорошо было бы, если бы Джонни был сейчас возле или, вернее, внутри ее. Бесстыдные мечты розовым туманом обволакивали ее полусонное сознание. Ее чувства, тело, кожа, нервы, казалось, пребывали в вечной готовности к наслаждению. И она не могла не спрашивать себя, все ли беременные женщины столь же безраздельно сосредоточены на собственной чувственности, почти полностью забывая об остальном, что их окружает. К сожалению, ей некого было спросить об этом — уж, во всяком случае, не Хелен или госпожу Рейд. А Джонни эта проблема вряд ли могла беспокоить — ее сексуальный аппетит был для него просто источником наслаждения.Сладко потянувшись в постели, Элизабет с удовольствием ощутила прикосновение теплых гладких простыней к своему обнаженному телу. Переведя взгляд на каминную полку, она увидела, что тонкие золотые стрелки часов показывают половину пятого. Было уже совсем темно. Скачки должны были вот-вот закончиться. Нетерпеливая жена беспокойно заворочалась под одеялом.Еще пять минут она следила за тем, как минутная стрелка лениво ползет по затейливо расписанному циферблату. Что же делать? Может, позвонить в колокольчик, чтобы Хелен зажгла свечи, принесла поесть или помогла одеться? Интересно, запланировал ли Джонни что-нибудь на вечер? Ждать ли гостей? В бешеной кутерьме рождественских праздников она совершенно забыла о том, в какой день какое увеселение их ожидает. Впрочем, вряд ли нашелся бы человек, которому было бы под силу запомнить столь насыщенное «праздничное расписание». Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни просто видеть Хелен. Сейчас ею владели беспокойство, раздражение, странное возбуждение.Ей нужен был Джонни.И тут на се губах появилась улыбка. На этом роскошном ложе ей пришла неплохая идея, как скоротать время в ожидании мужа. А заодно доставить удовольствие и ему, и себе.Решительно откинув одеяло, она быстро поднялась с пуховиков, затем сама, чтобы обойтись без помощи Хелен, зажгла несколько свечей и подбросила угля в камин. Нужно было хорошенько натопить спальню.Холод ей был вовсе ни к чему. Он мог только все испортить.При свете свечей Элизабет собрала все драгоценности, которые подарил ей Джонни на протяжении последних дней, и вышла в туалетную комнату.Запалив вощеный фитиль от жарко пылавшей в углу небольшой шведской печки, обложенной изразцами, она зажгла две свечи, стоявшие по обе стороны от венецианского зеркала, и лукаво улыбнулась собственному отражению. Ее кожа была до сих пор розовой от сладкого сна, а над растрепанными волосами предстояло как следует потрудиться, чтобы соорудить из них нечто похожее на прическу. «Ничего, успею еще», — лениво подумала красавица, отвернувшись от зеркала и направившись к массивному узорчатому канделябру, стоявшему на туалетном столике. От стоявших в нем пяти свечей и еще двух — в хрустальных бра по обе стороны двери — в небольшом помещении стало светло как днем.Элизабет прикрыла дверь, но не плотно, оставив небольшую щель, чтобы услышать, когда вернется Джонни. Бросив в печку остатки фитиля, она приступила к осуществлению созревшего у нее плана. Развернув зеркало так, чтобы видеть в нем себя у туалетного столика, она вытащила из возвышавшейся на его поверхности груды сокровищ жемчужные серьги.Однако крупные жемчужины не были видны под пышными локонами, ниспадавшими на плечи. Поэтому в конце концов ей все-таки пришлось заняться своей прической, прибегнув к помощи яшмовых заколок, подаренных любящим супругом предыдущей ночью. Великолепные вещицы, покрытые цветочным орнаментом и принадлежавшие в давние времена одной из принцесс китайской династии Тан, были гладкими на ощупь, как атлас. Одно лишь прикосновение к ним доставляло наслаждение.«Ну вот, так лучше», — с удовлетворением подытожила Элизабет, разглядывая в зеркале результаты своего труда. Теперь шотландский жемчуг был на виду — словно две гигантские слезинки свисали с зажимов, украшенных бриллиантами. Она несколько раз повернулась перед зеркалом, и прекрасные жемчужины засияли в мягком свете свечей.Затем Элизабет повесила на шею небольшой медальон — первый рождественский подарок Джонни. Одна его сторона была усыпана бриллиантами, а другая представляла собой увенчанное короной сердце в обрамлении инициалов «Э» и «Д». По краю золотого сердечка была выгравирована французская надпись: «Fidel jusqu a la moil» — «Верность до гроба». Она задумчиво провела пальцем по этим шершавым буквам, заключавшим в себе нежную клятву ее Джонни — того самого, который совсем недавно скорее предпочел бы такому обещанию немедленную смерть. В следующую секунду медальон занял свое место между обнаженными грудями.На пальцы Элизабет надела два перстня: один — с редким золотым бриллиантом, другой — с еще более редким сиамским рубином. В той стране, где был добыт этот кроваво-красный камень, носить подобную драгоценность имели право лишь короли. Во всяком случае так сказал ей Джонни.Покопавшись в горке драгоценных камней, мерцавших ча столе, она выбрала пояс из балтийского янтаря. Эти ярко-желтые камешки обладали магнетической силой. При их прикосновении к коже Элизабет почувствовала легкое покалывание. И ей сразу же пришел в голову вопрос о том, какой выдержкой должны были обладать те женщины, которые носили этот великолепный пояс до нее. Пряжка, выполненная из золота и бирюзы, была египетского происхождения. Ее поверхность украшал тонкий орнамент, стилизованный под пальмовую ветвь.Налюбовавшись вдоволь античной красотой полупрозрачного пояса, она обернула им свои бедра, а на запястья нанизала по браслету. Один из них, золотой, был покрыт эмалью, другой — фиолетовыми сапфирами. Третий браслет, представлявший собой массивную золотую цепь на застежке в виде сердца, был предназначен для лодыжки. Повернув ногу, Элизабет увидела, как вспыхнуло в зеркале золото тусклым огнем. В этой цепи, неумолимо давившей своей тяжестью на нежную щиколотку, заключалась какая-то особая, варварская красота, заставлявшая сердце учащенно биться, а душу — изнывать от желания.Теперь наступила очередь нити жемчуга, подаренной ей Джонни на восьмую ночь. Это украшение было словно специально создано для белой шеи пышнотелой красавицы. Затем по очереди были надеты все остальные ожерелья. Крупные матовые жемчужины южных морей каскадами спускались на грудь Элизабет, делая ее похожей на восточную богиню. Она свила сверкающие гирлянды двойными кольцами и расположила их так, чтобы они поддерживали ее тяжелые груди.При каждом движении все тело Элизабет переливалось жемчужным блеском. «Более красивого рождественского подарка не придумаешь», — подумала она, разглядывая себя в зеркало. Груди с розовыми сосками ослепляли своим сладострастным великолепием; янтарь, ставший горячим от прикосновения к ее бедрам, пленял своей первобытной мистической красотой. А обет верности, который принес ей Джонни, хранился меж двух прекрасных холмов. Но и цепь, сковавшая ее ногу, напоминала о том, что Элизабет должна быть верна своему суженому.Огонек, тлевший в ее груди, становился все жарче. Он жег требовательно, неумолимо. Желание стало неотвязным, сосредоточенным. Элизабет нетерпеливо обернулась, чтобы посмотреть на часы, но тут дверь спальни тихонько заскрипела.В следующую секунду она уже стояла во всем великолепии на пороге туалетной комнаты.— С Рождеством, милорд.Подняв глаза, Джонни застыл в немом изумлении. Черная кожаная перчатка так и осталась лишь до половины снятой с его правой руки.По мере того как взгляд изумленного супруга постепенно охватывал пышную красоту нагого тела Элизабет, богато убранного драгоценностями, его улыбка становилась все шире, а глаза наполнялись благодарностью за подобный сюрприз.— Если бы я знал заранее, что ты задумала, милая, — медленно произнес он, — то мои кони участвовали бы сегодня в скачках без меня.— Ты вернулся как раз вовремя, — проворковала она, — и ничего не пропустил. — Элизабет приняла позу молодой Клеопатры, и в ее глазах мелькнул огонек — лукавый и чувственный одновременно.Весело улыбнувшись, Джонни наконец продолжил стаскивать перчатки.— Мне крупно повезло! Но в таком случае томиться ожиданием пришлось тебе.— Ты и так слишком балуешь меня, — успокоила Мужа Элизабет, выходя из туалетной комнаты и грациозной походкой приближаясь к нему. Ее полные груди покачивались в такт жемчужинам, свисавшим с мочек ушей. — Пришла пора и мне побаловать тебя.Его пальцы лихорадочно побежали по накидке, расстегивая пуговицы.— Я полностью к твоим услугам, — галантно поклонился он, небрежно отшвырнув верхнюю одежду в сторону. — Правда, тебе придется подождать буквально минуту, пока не нагреются мои руки, иначе твоя нежная кожа может пострадать.— Пусть они будут холодными, — прошептала она, и в ее шепоте прозвучала мольба.Эти слова — один лишь выдох — пробудили в нем нестерпимое желание. Очарованный ее телом, красивым, как зрелый плод, и чувствуя, как возбуждение в буквальном смысле растет у него между ног, Джонни с нетерпением ждал ее приближения. Он смотрел ей прямо в глаза, в которых жарко тлела страсть. И когда она была уже рядом, он наклонился и подхватил Элизабет обеими руками, так что его сплетенные ладони почувствовали влажный зной ее плоти.Она тихонько охнула. Холод его рук одновременно сковывал и возбуждал, ее соски затвердели, словно к ним приложили по кусочку льда. Но в следующее мгновение ощущение зимнего мороза сменилось жаром пламени, вспыхнувшего в самом низу живота, и все ее чувства увлек водоворот безумного желания, от которого захватило дух. Она в изнеможении положила голову ему на плечо, пытаясь справиться с нахлынувшим на нее ощущением, от которого впору было лишиться рассудка. Низкий, почти неслышный стон вырвался из ее трепещущего рта. Его пальцы неспешно открывали ее. Длинные и холодные, они погружались в Элизабет, сгоравшую от страсти.Ее гортанный, почти животный вопль потряс Джонни. Она всем своим весом опустилась на его ладонь. Ноги уже не держали ее. Он слегка приподнял Элизабет, отчего пульс разгоряченной плоти стал еще резче и нетерпеливее. Его пальцы продолжали раздвигать ее лоно. Податливое тело само открывалось перед ними — их восхитительный напор заставлял Элизабет погружаться в глубочайшие пучины наслаждения, и стоны ее становились все тоньше, едва не переходя в восторженные рыдания.— Обними меня, — прошептал Джонни, подхватывая ее на руки. С готовностью выполняя просьбу мужа, она крепко обвила руками его шею и прижалась к широкой груди.Поднеся Элизабет к кушетке, он осторожно положил ее на мягкие подушки и поцеловал в трепещущие губы, упиваясь их сладостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65