— Это не значит, что простые люди не могут пересекать границу, если у них есть какие-то дела.— Но лэйрд — не какой-нибудь простой человек, — заметил Гибсон.— Да, — со вздохом согласилась госпожа Рейд, — и в этом вся трудность. 11 Джонни оказался в Эдинбурге за две недели до того, как шестого июля парламент возобновил свои заседания. Четырнадцать дней и ночей то и дело вспыхивали и так же быстро угасали разговоры на одну и ту же тему — какую тактику изберет Патрик Стейл. Это было затишье перед схваткой — схваткой даже более важной, чем любая военная, поскольку в результате летней сессии парламента могла решиться судьба движения за независимость Шотландии.— Как ты полагаешь, предоставит ли тебе сегодня слово Твидейл? — обратился Джонни к Эндрю Флетчеру. Они направлялись в парламент, который в тот день должен был начать работу.— Не сегодня, так завтра, — отвечал тот, что был постарше.Однако случилось так, что лэйрд из Салтуна получил возможность выступить лишь через неделю. Открытие парламентской сессии было отложено для того, чтобы в Эдинбург успели съехаться аристократы из отдаленных областей Шотландии, затем необходимо было уладить споры за места в парламенте и целый день ушел на то, чтобы зачитать послание королевы Анны. В нем сквозила явная тревога, если не сказать отчаяние. Ведь парламенту 1703 года так и не удалось утвердить два главных вопроса, которые двор считал важнейшими: выделение дополнительных средств на содержание армии и одобрение возведения на трон Ганноверов.Эндрю Флетчер был общепризнанным лидером деревенской партии, человеком, преданным своим идеалам. А они, в свою очередь, не признавали корыстных махинаций, свойственных двору. Он говорил о необходимости независимости для Шотландии в терминах, присущих скорее какому-нибудь древнегреческому трибуну, и хотя многие его соратники были настроены гораздо менее мечтательно, можно было с уверенностью сказать, что большинство шотландцев разделяли его устремления.В течение двух недель, наполненных парламентскими слушаниями и ожесточенными закулисными схватками между представителями двора и оппозицией, когда страсти достигали высшей точки кипения, обсуждались вопросы, имевшие первостепенное значение для будущего Шотландии.Джонни пылко и со знанием дела выступал с обличительными речами, направленными против актов о мореплавании. Они намертво изолировали Шотландию от крупнейших торговых центров мира, запретив выходить в море любому флоту, если только он не состоит из кораблей, превышающих по быстроходности английские военные суда. Помимо этого, Джонни Кэрр также дважды выступал по поводу выделения денег на содержание английской армии, резко обрушиваясь на эту идею. Он в буквальном смысле рисковал своей жизнью, поскольку во время парламентских заседаний страсти накалялись до такой степени, что руки не раз ложились на эфесы мечей и возникала вполне реальная угроза дуэлей. Джонни всем сердцем был предан идее независимости и провел не одну бессонную ночь, расхаживая по комнате и размышляя над тем, как сорвать очередную коварную комбинацию двора.Кульминация двухнедельных попыток собрать воедино раздробленные политические фракции, чтобы наконец одержать верх над противниками, наступила двадцать шестого июля, когда был предложен новый вариант решения вопроса о финансировании армии. Основная суть предложения, выдвинутого Роксбургом, заключалась в следующем: если Шотландия не получает независимость, Англия не получает от нее денег на содержание своей армии. Эта инициатива была поддержана подавляющим большинством.Твидейл, официальный представитель королевы, немедленно прервал заседания парламента на десять дней. Это время было необходимо ему, чтобы съездить в Лондон и доложить о сложившейся обстановке.В ту ночь и в Эдинбурге, и в его окрестностях только и было разговоров, что наконец-то найден способ убрать Англию с дороги к независимости Шотландии, ибо Лондону оставалось либо утвердить акт о безопасности, либо лишиться денег на содержание армии, в которых он отчаянно нуждался. Марльборо до сих пор планировал совершить бросок на Бленхайм, поэтому неопределенность в военном балансе сил являлась сильным фактором, удерживавшим Англию от конфликта с Шотландией. Вот почему на званом ужине в доме Роксаны в день ее двадцатипятилетия царило вдвойне праздничное настроение. То и дело поднимались бокалы и произносились тосты за тех, кто приложил столько сил, чтобы воспротивиться яростному давлению со стороны английского двора.— И пусть Куинсберри жарится в аду вместе со своими грязными деньгами! — горячо провозгласил Хаттон, высоко поднимая бокал.— Но прежде пускай расплатится по своим обязательствам здесь, на земле, — весело подхватил Джонни, также поднимая свой заново наполненный бокал.— Мы примем окончательное решение после того, как истекут эти десять дней, — охрипшим после двухнедельного крика на заседаниях парламента голосом заметил лорд Ротс. — Черт бы нас подрал, если мы этого не сделаем! А потом Куинсберри может возместить тс сорок две тысячи фунтов, которые он потратил на взятки.— А если у него не хватит денег, то пусть продаст свою дочь тебе, Ланарк, — с легкой улыбкой в красивом лице проговорила Роксана. — Кстати, чем вы все намереваетесь заняться на эти десять дней отсрочки? Может быть, в перерыве между вашими военными советами и заседаниями клуба Патрика Стоила я смогла бы заинтересовать вас морской прогулкой?Эти слова были встречены с энтузиазмом, и предложенная Рокси прогулка была намечена через два дня. Затем Рокси обворожительно улыбнулась сидевшему напротив нее по другую сторону длинного стола Джонни и спросила:— Я случайно не забыла сказать, что мы отправимся на твоей яхте, дорогой?— Забыла, но, поскольку ты обычно распоряжаешься моей жизнью по собственному усмотрению, я ожидал чего-то в этом роде, — отозвался он с усмешкой.— Ты льстишь мне, Равенсби, — дурачась, сказала она, обращаясь к мужчине, который являлся одновременно ее другом и любовником. — Можно подумать, что ты когда-нибудь позволял хоть одной женщине командовать собой.— Или ты, Рокси, разрешала мужчинам приказывать тебе… — подхватила Элина, лучшая подруга хозяйки.— Именно поэтому у нас с Рокси все так хорошо, — шутливо заметил Джонни, поднимая бокал и приветствуя им прекрасную женщину с огненными волосами, которой он был увлечен не на шутку.— И если ты хочешь, чтобы этот столь гармоничный союз продолжал существовать и впредь, — с веселыми огоньками в фиалковых глазах объявила Роксана, поднимаясь со своего места. — даю вам тридцать минут после того, как мы, женщины, вас покинем, чтобы в последний раз пустить кувшин по кругу, а затем сделайте милость, перенесите свои политические дискуссии в кабинет. — Она с улыбкой обвела глазами всех сидевших за столом мужчин. — Не волнуйтесь, там тоже найдется что выпить.
Джонни ушел от Роксаны ранним вечером, извинившись за то, что не сможет посетить спектакль, на который они все собирались. После нескольких часов пьянства он чувствовал себя немного не в своей тарелке, что, впрочем, начиная с марта было для него обычным состоянием. После одного-двух бокалов память снова возвращала его в комнату в башне Голдихауса. Он, правда, не забывал ее и тогда, когда был трезв, однако алкоголь делал одолевавшие его видения более полными и красочными. Они не виделись уже четыре месяца… нет, даже чуть больше, и не было такого дня, чтобы Джонни не вспомнил об Элизабет. Нынешним вечером он был не в настроении обмениваться светскими любезностями, развлекаться и не хотел чтобы развлекали его. Даже радость в связи с победой в парламенте не изменила его настроения.Впрочем, Джонни не мог возлагать всю вину за свое тоскливое настроение на одну только Элизабет Грэм. Конечно же, она являлась не последним фактором, однако оно было также обусловлено соображениями политического характера. Джонни оценивал перспективы обретения Шотландией независимости с гораздо большим скепсисом, нежели остальные его соратники. Занимаясь торговлей и хорошо зная Сент-Джеймский двор, он не сомневался: английский парламент не намерен предоставлять Шотландии никакой свободы — ни политической, ни экономической, ни религиозной.И вместе с тем Джонни отчаянно хотел ошибиться на этот счет.
Не в состоянии спать и будучи в слишком сумрачном состоянии духа, чтобы присоединиться к своим разбежавшимся по клубам друзьям, Джонни Кэрр вернулся в Равенсби-хаус и направился прямиком в комнаты Монро. Он застал кузена собирающим вещи.— Я вижу, ты решил воспользоваться отсрочкой в заседаниях, — прокомментировал он увиденную картину. — Решил проверить, как двигаются дела с возведением новых стен Голдихауса? Сделай любезность, посмотри, как там мой новый жеребчик. Адаме пишет, что с моего отъезда он вырос так, что теперь его не узнать. Я не видел его уже… — Джонни задумался, подсчитывая в уме, сколько времени он уже не был дома. — Боже ты мой, целый месяц!— Я еду не в Голдихаус. — Монро на мгновение перестал свертывать плащ и поднял глаза на Джонни. — Я еду в графство Тивиотдейл.— Ты изомнешь себе весь плащ, братишка. Почему бы тебе не поручить все это слуге? И куда именно ты собрался в Тивиотдейле?— Ведь я тебе уже говорил — в Хоувик.— А я был трезв? Что-то я не припомню, чтобы ты упоминал Хоувик. — На серебряном подносе, стоявшем на столе, Джонни увидел графин с коньяком и хрустальный бокал. Налив себе золотисто-янтарной жидкости, Джонни отпил из бокала и, изобразив на лице глубочайшее удовлетворение, откинулся в кресле. — Да, видимо, я был пьян, — ответил он на свой собственный вопрос. — Куда в Хоувик? К кому в Хоувик?— К Жилю Локхарду. В часовне Хоувика у него состоится венчание.— И на ком же женится бедный, пойманный в ловушку Жиль? — сочувственно поинтересовался Джонни.— На Анджеле Грэм.— Из английских Грэмов? — Из голоса Джонни разом пропало ленивое равнодушие. Он знал, что Грэмы жили по обе стороны границы, что все они состояли между собой в родстве и какое малое расстояние отделяло Хоувик от «Трех королей».— Нет, она — из шотландской ветви Грэмов. Но всепроникающий взгляд, которым ты меня буравишь, вполне оправдан: Элизабет Грэм также будет присутствовать на бракосочетании.— Почему ты говоришь с такой уверенностью? Откуда тебе это известно?— Потому что мы с ней постоянно переписываемся в связи со строительством, которое она затеяла. У нее уже все готово.Несколько секунд в комнате висела гнетущая тишина. Атмосфера, казалось, была заряжена электричеством. Монро продолжал паковать вещи, а Джонни вертел в руке бокал.— Я составлю тебе компанию, — внезапно сказал он, и голос его был едва слышим.Монро поглядел на кузена. Одетый в великолепный зеленый кафтан, тот сидел в красном кресле, по спинке которого разметались его длинные, цвета воронова крыла волосы. Во взгляде Монро читалось нескрываемое удивление.— Но ты ведь терпеть не можешь свадебных церемоний, — растерянно заметил он.— В течение нескольких дней мне будет совершенно нечем заняться, — сдержанно ответил Джонни, вытянув ноги и перекрестив носки черных туфель из козлиной кожи. — А в Хоувике в июле хорошо — нет такой вони, как в этом городе. Так что я еду с тобой.— Не думаю, что ей хотелось бы видеть тебя.Джонни даже не думал скрывать, что он понял, куда клонит двоюродный брат.— Не волнуйся, — ответил он, — я не строю в отношении ее никаких коварных замыслов.— Я думаю, она может с тобой не согласиться, — резко произнес Монро, со злостью швырнув в дорожную сумку пару перчаток.— А я так не думаю, — парировал Джонни. Но, ошарашенный столь неожиданным и сильным отпором, быстро спросил: — Она тебе об этом уже говорила?— Наша переписка касалась исключительно вопросов, связанных со строительством.— В таком случае это не более чем твои предположения.— Она слишком чиста и неиспорченна, чтобы ты волочился за ней, Джонни. Она только начала жить по-настоящему — впервые за все свои годы. — Говоря это, Монро продолжал отчаянно швырять в сумку свои веши. — Не надо рушить тот спокойный мир, в котором она теперь обитает.— Ты влюбился в нее? — Нежелание, с которым Монро встретил решение Джонни поехать вместе с ним, открыло последнему глаза и ударило словно обухом по голове. — Ты в нее влюбился! — Джонни казалось, что он видит кузена насквозь.— Даже если бы это было так, мне от этого никакой пользы, — ответил Монро, поворачиваясь к Джонни и тяжело садясь на постель. — Она меня все равно не любит.— Она сама тебе об этом сказала?— Нет.— Тогда ты не можешь этого знать.Тонкие пальцы Монро беспокойно пробежали по золотой филиграни, украшавшей углы его дорожного саквояжа.— Господи, Джонни! — проговорил он, нервно запуская пальцы в свои песочного цвета волосы. — Я ведь родился и могу понять, когда женщина любит, а когда нет.Джонни заметил, что уже несколько секунд не дышит, и медленно выдохнул:— Понятно…Монро поднял голову и встретился глазами со взглядом кузена.— Ты не дашь ей ничего, кроме боли. Ты не способен на постоянство. Если тебе скучно, найди кого-нибудь другого и развлекайся.— Ты рассердишься, если я все же поеду с тобой в Ти-виотдейл?— Скорее, огорчусь. Элизабет Грэм слишком неопытна, чтобы противостоять твоему дьявольскому обаянию, и мне будет горько смотреть, как в конце концов ты затащишь ее в свою постель.— Предположим, я буду вести себя как джентльмен и не стану покушаться на ее добродетель — такой вариант тебя устроит?— На это ты не способен.— Это почему же?— Ты никогда этого не умел.Джонни пожал плечами.— А вдруг?— «Вдруг» для нее — не защита.— А ты не думал, что ей, может, и не нужна никакая зашита?— От тебя — нужна.— Какое неожиданное рыцарство со стороны моего братца-бабника!— Элизабет не такая, как остальные, — медленно заговорил Монро, словно подбирая каждое слово и желая как можно точнее объяснить владеющие им чувства. — Она — как маленькая хрупкая птичка, раненная злобой и жадностью своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65