После этого разговор перешел на темы, связанные с архитектурой и стал гораздо более серьезным. Монро истово выполнял обязанности дуэньи, которые добровольно принял на себя чуть раньше, и отделаться от него не было никакой возможности. Ближе к полуночи, осознав и примирившись с этим фактом, Джонни прекратил все попытки спровадить кузена и, потребовав для себя новую бутылку, принялся терпеливо слушать беседу Элизабет и Монро, которые в мельчайших деталях обсуждали затеянное ею строительство. За этим занятием он осушил еще одну бутылку кларета. Но, в конце концов, была еще только суббота.
Гораздо позже, когда Элизабет ушла в отведенные ей комнаты, он добродушно заметил, обращаясь к кузену:— Ну и силен же ты болтать, зануда!— Я предупреждал, что буду держать тебя на коротком поводке.— Она великолепна!— И не только в кровати — ты это имеешь в виду?Джонни кивнул.— Она настоящая умница.— Если бы ты провел с нею побольше времени, ты понял бы это гораздо раньше.— Я избегал ее из-за Робби и сложившихся тогда обстоятельств. Вот почему у тебя было больше возможностей узнать ее.— Не из-за того ли, что я не пытаюсь затащить в постель каждую симпатичную женщину, которую вижу?— Извини… Привычка — вторая натура.— Дело не в привычке, а в том, что ты никогда не пытался себя обуздать.— Если не считать вчерашнего вечера, — ухмыльнулся Джонни.Монро застонал.— Да-а, похоже, меня ожидают три очень долгих дня!Джонни поднял свой бокал в приветственном жесте.— Три долгих, но очень интересных дня, братишка. Я уже жду не дождусь утра.
В течение двух последующих дней приготовления к свадебным торжествам шли полным ходом, Джонни преследовал Элизабет, Монро вдохновенно изображал из себя дуэнью, и при этом все трое испытывали растерянность. Для развлечения гостей Грэмы устраивали пикники на свежем воздухе, лодочные прогулки по озеру, импровизированные скачки, танцы, которые продолжались до утра, а венцом всех этих увеселений должна была стать церемония бракосочетания, назначенная на середину понедельника.Джонни старался не нарушать своего обещания быть настоящим джентльменом, однако это не мешало ему предпринимать попытки затащить Элизабет в свою постель. Он, правда, хотел, чтобы это произошло по ее собственной воле. Поскольку все его усилия неизменно оставались бесплодными, к концу второго дня он понял, что находится в отвратительном настроении.Для того чтобы противостоять постоянному искушению со стороны лэйрда Равенсби, Элизабет призвала на помощь весь свой здравый смысл, однако контролировать силу своих эмоций все же была не в состоянии. Именно поэтому каждую ночь она лежала без сна и мечтала о том, как замечательно было бы дать волю своим потаенным чувствам и греховным порывам, которые одолевали ее подобно сонму дьяволов.Монро, в свою очередь, считал часы, в течение которых ему приходилось парировать атаки на добродетель девушки. С утра до поздней ночи он занимался только тем, что защищал Элизабет Грэм от изощренных приставаний своего братца и от… нее самой. Ранним утром во вторник кто-то бесцеремонно разбудил его, грубо тряся за плечо.— Она исчезла, — резко раздался над его ухом голос Джонни. Полностью одетый, будто он и не ложился спать, Кэрр стоял у изголовья кровати. — Она уехала на заре. Еще вчера у нее этого и в мыслях не было.Пальцы Джонни еще крепче сжались на плече Монро. Тот сморщился и застонал от боли.Джонни посмотрел на кузена, и на его лице появилось удивленное выражение, словно он только что осознал, что причиняет ему боль.— Извини, — сказал он, разжимая пальцы, и, повернувшись на каблуках, подошел к окну. Он глядел на луг, который полого спускался к югу — в сторону Англии, и пальцы его беспрерывно отбивали тревожную дробь по подоконнику. Затем, резко повернувшись к кузену, он решительно сказал: — Ты можешь ехать, а можешь оставаться. Мне наплевать, что ты подумаешь, что подумает кто угодно…— Как это не похоже на тебя, — с сарказмом фыркнул Монро.— Это — хорошо известное тебе помрачение ума, — огрызнулся Джонни, озлобленный невезением, преследовавшим его на протяжении последних дней. — Можешь считать, что я сорвался с короткого поводка, Монро. Я еду за ней. И не смотри на меня так! — Возбужденно взъерошив волосы руками, мятежный, закусивший удила, он, казалось, взбунтовался после трех дней насилия над собственным характером, когда ему приходилось изображать из себя благовоспитанного господина. — Благодаря твоим проповедям относительно хороших манер у меня я находился в возбуждении целых три… нет, считай, четыре дня. Это же ад кромешный! Держать Элизабет в объятиях во время танцев, мечтать поцеловать эти чудесные губы, вдыхать этот чертов аромат клевера от мыла госпожи Рейд, который всегда напоминает мне о днях, проведенных вместе с ней в Голдихаусе, лежать бессонными ночами и думать, что на ней надето сейчас, когда она лежит в постели, надето ли вообще что-нибудь и делит ли она с кем-нибудь эту самую постель…Брови Монро удивленно полезли вверх.— Ладно, ладно, — ворчливо согласился Джонни, поднимая руку, словно желая предупредить возмущенную реплику кузена. — Согласен, она спит в девственной постели, черт бы ее побрал. А известно ли тебе, — мягко осведомился он, неподвижно замерев на месте, — что я чуть было не залез на дерево, растущее у нее за окном, только чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее? — Сказав это, Джонни скорчил гримасу отвращения к самому себе. — Я — как подросток, охваченный любовным жаром. В таком состоянии, в котором я нахожусь сейчас, — зубы Джонни блеснули в усмешке, а одна бровь приподнялась, — я ни за что не ручаюсь. Поэтому я получу ее прямо сейчас или, по крайней мере, попробую это сделать. Я хочу быть мужчиной, а не жеманным хлыщом, и ты не сможешь меня остановить!— Да тебя никто теперь не сможет остановить. Ты — как взбесившийся конь, — пробурчал Монро, потирая все еще болевшее плечо и изучающе глядя на своего кузена из-под полуприкрытых век.— Ну вот, хоть в этом мы договорились. — В голосе Джонни снова появились столь присущие ему командные нотки. — Ты едешь со мной? Иначе я отправлюсь один. — Уже более приличным тоном, как бы делая уступку благочинному характеру своего родственника, он добавил: — Если тебе не хочется, ты можешь не ехать.Со вздохом откинув простыни, Монро свесил ноги с постели и, заставив себя сесть, задумчиво поглядел на разбушевавшегося кузена.— О, черт… Я поеду. Вот уже три дня я выступаю в роли твоего сторожа. Несколькими часами больше, несколькими — меньше… По крайней мере, если телохранители юной леди прикончат тебя на месте, я смогу привезти домой твои останки. Впрочем, — добавил он с легкой улыбкой, — ты ведь не думаешь, что она бежала из-за того, что считает тебя отталкивающим ?— Она бежала по той же причине, по которой я сейчас отправляюсь вслед за ней, — потухшим голосом ответил Джонни. — Она не может ручаться за себя. Как и я…— Ты можешь ошибаться.— Ну, вот я и хочу выяснить это.— Возможно, ценой собственной жизни.Поднаторевший в чтении женских чувств, Джонни не собирался вступать с родственником в спор по поводу того, насколько пылко и искренне Элизабет относилась к нему. Тем более что его больше волновали собственные чувства. Охрана Ридсдейла — дело другое! Но все же он сомневался, что, защищая свою добродетель, Элизабет Грэм зайдет настолько далеко, что позволит прикончить его.— Я думаю, ничего подобного не произойдет, — проговорил он, желая рассеять страхи Монро. — Она, помимо всего прочего, еще и очень разумная женщина.— В таком случае она тебе непременно откажет.— Посмотрим… — Теперь, когда после трех дней угнетающей и непривычной для него самодисциплины Джонни вновь стал хозяином самому себе, в его голосе снова появились насмешливые нотки, а на лице расцвела улыбка — свежая, словно утренняя заря. — А может, случится наоборот — я откажу ей. Конечно, если прежде она не велит заживо содрать с меня кожу.
Не в силах провести еще один день рядом с Джонни Кэрром в постоянной борьбе с самой собой, Элизабет уехала ранним утром. Растерянная, мятущаяся, напряженная из-за необходимости каждую секунду противостоять его чарам, она поняла, что единственным шансом на спасение для нее является побег. В противном случае ей пришлось бы пустить скандально знаменитого лэйрда Равенсби в свою постель на глазах у всех любопытных гостей семейства Грэмов, после чего слава о ее грехопадении распространилась бы по всей Шотландии.Однако причиной ее бегства стали не только нескончаемые попытки Джонни соблазнить ее, но и еще кое-что. В последнюю ночь, лежа без сна в своей постели, Элизабет поймала себя на том, что напряженно размышляет над тем, в каких укромных местах в Хоувике могли бы происходить их любовные встречи, чтобы о них не узнали ни любопытные гости, ни слуги Грэмов. А утром она не пошла в комнату Джонни только потому, что не знала ее расположения. dot почему, напуганная силой своих чувств, которые грозили выйти из-под контроля, Элизабет сочла за благо как можно скорее уехать из этого дома. Ей приходилось выбирать из двух возможностей: либо продемонстрировать свое отношение к лэйрду Равенсби перед всем Хоувиком, либо бежать. Она выбрала последнее.
И впрямь, чем дальше удалялась Элизабет от дома Грэмов, тем менее беззащитной она себя ощущала. После того как они выехали из деревушки, дорога сузилась, и, велев кучеру ехать помедленнее, девушка откинулась на мягкие подушки и успокоилась.Она была в безопасности. Ей больше не угрожали ухаживания Джонни Кэрра, перед которыми нельзя было устоять, она оказалась вне досягаемости его волшебной улыбки и свойственных лишь одному ему манер, извилистая дорога уносила ее прочь от его необузданной чувственности.Сделав глубокий вздох, Элизабет набрала полные легкие свежего летнего воздуха, что свободно влетал в открытые окна кареты. День был хоть и солнечным, но прохладным. Изменение атмосферной температуры совпадало с изменением температуры ее души после того, как она приняла решение уехать. Безмятежность и тишина сельской местности еще больше успокоили Элизабет и отрезвили ее рассудок. После трех дней, в течение которых бешеное желание бушевало в ее крови, в душу Элизабет снова возвращался мир.Да, уехав из Хоувика, она поступила совершенно правильно. Дикий и необузданный Джонни Кэрр до основания разрушил бы ее спокойный домашний мир, к которому она уже успела привыкнуть.
Зная каждую пядь Приграничья как свои пять пальцев, Джонни и Монро, игнорируя дороги, гнали своих коней крупной рысью прямо по пересеченной местности. Они не сомневались в том, что без труда догонят карету. Тем более что шотландские проселочные дороги можно было лишь с натяжкой назвать так. Они были лишь жалким подобием главных путей, ведущих к Эдинбургу, Глазго и Лондону. Карета могла продвигаться по ним не быстрее, чем пешеход на своих двоих.Милях в пяти от границы, где дорога шла по неширокому полю, впервые распаханному предыдущим поколением здешних землевладельцев, до слуха всадников, сопровождавших карету Элизабет, донесся топот копыт. Машинально потянувшись за оружием, они остановили коней и прислушались. Дорога впереди была пустынной и выглядела мрачновато. От широкого деревенского приволья ее отделяли целые акры сосновых зарослей, возвышавшихся до самого неба. Если бы кто-то хотел устроить засаду, более подходящего места было не найти. Они настороженно подали кучеру знак остановить карету.Почувствовав, что карета остановилась, Элизабет выглянула из окна, оглядела мирный пейзаж и крикнула кучеру:— В чем дело?— Сопровождающие, миледи, — откликнулась ее служанка, сидевшая рядом с последним. В это чудесное утро она сама решила пересесть на козлы, чтобы наслаждаться свежим воздухом и живописными пейзажами. — Они что-то услышали.Еще раз оглядев окрестности, Элизабет не обнаружила ничего подозрительного — лишь деревья да пыльная лента дороги.— А вы сами что-нибудь слышали?— Пока нет, леди Грэм, — ответил кучер, — но Майкл что-то слышал, иначе он не поднял бы тревоги. Вы лучше оставайтесь в экипаже, пока мы не разберемся, что к чему.Летнее утро выглядело слишком идиллическим для какой бы то ни было опасности. В хрустально-чистом воздухе раздавались птичьи трели, солнечный свет, пробиваясь сквозь густые ветви сосен, падал на дорогу широкими светлыми полосами, в которых хороводом кружились невесомые пылинки, а вдоль нее нескончаемым пестрым ковром рассыпались полевые цветы. В такой живописной обстановке даже сама мысль о каком-либо нападении казалась невероятной.Однако в следующее мгновение звук скачущих галопом коней сделался еще более явственным. Телохранители заняли оборонительную позицию, превратившись в грозный щит, готовый отразить любую опасность.А через несколько секунд в отдалении показались два всадника. Не было никаких сомнений в том, что она направляют своих коней к карете. Увидев, что ее охранники повернули свои мушкеты на приближающихся наездников, Элизабет еще дальше высунулась из окна, охваченная не столько испугом, сколько любопытством. Разбойники редко орудовали по утрам, да еще в такой пустынной местности, кроме того, они вряд ли стали бы так открыто приближаться к путникам.Сузив глаза, чтобы лучше видеть, Элизабет вглядывалась в незнакомцев, однако те находились еще слишком далеко. На несколько секунд все замерли в молчании, и девственную тишину леса нарушал лишь тяжелый топот копыт. И в тот момент, когда начальник ее охраны приказал своим людям приготовиться к стрельбе, Элизабет различила длинные черные волосы, которые трепал ветер, узнала могучую фигуру всадника, что скакал первым, цвет его костюма и истерически закричала:— Не стрелять!Редмонд резко повернулся к своей госпоже.— Это Равенсби, — задыхаясь, сказала она, ошеломленная драматическим появлением Джонни. — Не стреляйте в него!— Поглядим, что ему нужно, — буркнул Редмонд и, обращаясь к своим людям, скомандовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65