Все понимали, что на балу каждой разрешалось преподнести себя в лучшем свете. Но если у двух женщин вкус, фигура и осанка одинаковы, та, которая может израсходовать на свой наряд пятьдесят гиней, будет выглядеть привлекательнее той, что вправе потратить всего десять фунтов.— Надо занять наши места, — проговорила Диана, несколько повысив голос, поскольку в дело вступили вторые скрипки, и бальная зала наполнилась звуками музыки.Нарядная зала была украшена флагами, причем один сигнал, который понимали лишь моряки, означал: вступить в близкое соприкосновение с неприятелем. Блестя начищенными пчелиным воском башмаками и озаряемые светом свечей, гости устремились в залу, где уже двигалась вереница танцующих пар: красивые платья, яркие мундиры, белые перчатки. И все это великолепие отражалось в высоких, от пола до потолка, окнах и трюмо, установленном позади музыкантов. Собралась вся округа, и, кроме того, можно было заметить десятка два новых лиц — из Портсмута, Чатама, Лондона и других, более отдаленных мест. Джентльмены в самых франтовских мундирах были полны решимости предаться удовольствиям. И восхищенные дамы не обходили их вниманием. Все были довольны не только редкостным событием (в тех краях, кроме Ассамблеи, устраивалось не больше трех балов за сезон), но и тем, как красиво и необычно оно обставлено, тем, что вместо неопрятных наемных официантов гостей обслуживали матросы в синих куртках, с косицами, тем, что в кои-то веки мужчин было больше, чем дам. Мужчин было множество, и всем им хотелось танцевать.Миссис Уильямс сидела вместе с остальными родителями и компаньонками, приведшими юных подопечных на бал, у двойных дверей, ведущих в столовую, откуда она могла наблюдать за танцующими парами. Раскрасневшись, она кивала и улыбалась: это были многозначительные улыбки и кивки. Она сообщила своей кузине Симмонс, что с самого начала поддерживала устройство этого празднества. При переходе во время танца Диана увидела ее торжествующую физиономию. Затем возникло лицо Джека, он направлялся к молодой особе, чтобы подхватить ее в следующем туре.— Славный бал, Обри, — произнесла она с ослепительной улыбкой.В алом мундире с золотым шитьем, капитан мог удовлетворить самый взыскательный взор. Лоб его был влажен от пота, глаза сияли от возбуждения и удовольствия. За похвалу своему начинанию он на ходу сердечно отвесил встречный комплимент и начал кружить новую партнершу.— Присядь и отдохни, — сказал Диане Стивен, когда заканчивался второй танец. — Ты очень бледна.— Неужели? — воскликнула она, внимательно разглядывая себя в зеркало. — Я выгляжу уродиной?— Вовсе нет. Но тебе нельзя переутомляться. Выйдем на свежий воздух. Пойдем в оранжерею.— Я обещала побеседовать с адмиралом Джеймсом. Лучше встретимся после ужина.Выйдя из-за стола, трое моряков, среди которых был адмирал Джеймс, направились вслед за Дианой в оранжерею. Увидев, что Стивен ждет ее, держа в руках шаль, они удалились.— А я и не знал, что доктор такой бойкий кавалер, — произнес Моуэт. — На «Софи» мы всегда его считали кем-то вроде монаха.— Черт бы его побрал, — сказал Пуллингс. — А я-то думал, что на хорошем счету у нее я!
— Ты не озябла? — спросил Стивен, накидывая на ее плечи шаль. Прикосновение его руки к обнаженным плечам словно бы установило между ними какую-то связь, так, что доктор без слов понял: Диана хочет сказать ему что-то неприятное. Однако, вопреки интуиции, он произнес:— Диана…— Скажи мне, — она резко оборвала Стивена, — этот адмирал Джеймс женат?— Да.— Так я и думала. Ты чуешь неприятеля издалека.— Неприятеля?— Конечно. Не строй из себя дурака, Мэтьюрин. Ты должен знать, что женатые мужчины наихудшие враги женщин. Будь добр, помоги мне утолить жажду. Я умираю от этой духоты.— Вот «силлери». Это охлажденный пунш.— Спасибо. Они мне предлагают то, что называют покровительством или чем-то вроде дружбы — название не имеет значения, — и все, что они требуют за столь великое благо, — это твое сердце, твоя жизнь, твое будущее, твою… не хочу быть вульгарной, но ты знаешь, что я имею в виду. Под дружбой они подразумевают десерт из «клубнички». Здесь нет ни одного «кавалера», начиная со старой перечницы адмирала Хеддока и кончая этим сопливым щенком викарием, который не попытался бы предложить мне такую сделку. А в Индии и подавно было то же самое. Кем они меня считают, черт их побери? — воскликнула она, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Единственным честным мужчиной оказался Саутгемптон, который прислал ко мне из Мадраса старушку, передавшую его слова: он был бы счастлив взять меня на содержание. Честное слово, знай я, какова будет моя жизнь в Англии, в этой грязной дыре, где нет никого, кроме лакающей пиво деревенщины, то я бы, пожалуй, согласилась с таким предложением. Как ты полагаешь, что у меня за жизнь — без гроша за душой, да еще под пятой вульгарной, надутой, невежественной бабы, которая ненавидит меня? Сам посуди, на что это похоже, когда видишь впереди лишь идиотизм деревенской жизни, когда блекнет моя красота — единственное мое богатство. Послушай, Мэтьюрин, я говорю с тобой так откровенно, потому что ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься, и я полагаю, что ты относишься ко мне по-доброму. Ты, пожалуй, единственный мужчина в Англии, на которого я могу положиться.— Конечно, ты можешь рассчитывать на мою дружбу, — уверенно произнес Стивен. После долгой паузы он попытался принять чуточку шутливый тон. — Но ты несправедлива. Ведь из сильного пола ты можешь вить веревки. В этом платье, с таким декольте, ты возбудила бы и святого Антония. И ты это прекрасно знаешь. Несправедливо провоцировать мужчину, а затем жаловаться на то, что он похотливый сатир. Ты же не девица, движимая бессознательным инстинктом…— Ты хочешь сказать, что я сознательно их распаляю? — взвилась Диана.— Конечно. Именно это я и хочу сказать. Но едва ли тебе в голову приходит, что ты тоже заставляешь мужчин страдать. Во всяком случае, твои аргументы идут от частного к общему. Да, ты встречала мужчин, которые желали воспользоваться тобой, но ты заходишь при этом в своих обобщениях слишком далеко. Ведь не все французские официанты — рыжие!— У них у всех есть где-то рыжие волосы, и рано или поздно это проявляется. Я уверена, что из общего правила ты представляешь собой исключение, Мэтьюрин, и поэтому доверяю тебе. В Мадрасе и, особенно, в Бомбее я была воспитана хоть и распущенными, но просвещенными людьми. Они были по-настоящему умны, поэтому мне так не хватает их общества. И какое облегчение — после общения с этими куклами иметь возможность говорить о том, что думаешь.— Однако у твоей кузины Софи острый ум.— Неужели ты действительно так считаешь? Что ж, если тебе угодно, в ней есть некоторая бойкость ума, но она девица, и уже в силу этого мы разговариваем на разных языках. Признаю, она красива. Да, по-настоящему красива, но она ничего не знает о жизни — откуда ей! И еще я не могу простить ей, что у нее есть состояние. Как это несправедливо! Жизнь вообще несправедлива. — Стивен ничего не ответил, но принес ей мороженого. — Единственное, что может предложить женщине мужчина, это брак, — продолжала она. — Брак равный. Впереди у меня не более пяти лет, и если я за это время не найду себе мужа, тогда… Но как я найду его в этой пустыне? Я тебе очень противна? Ну и пусть, я все равно собираюсь тебя отшить.— Я догадываюсь о твоих намерениях, Вильерс. Но ты мне ничуть не противна — ведь ты говоришь как откровенный друг. Ты охотишься, и ты присмотрела себе добычу.— Молодец, Мэтьюрин.— Ты настаиваешь на равном браке?— Это самое малое. Я буду презирать женщину, которая настолько малодушна, до такой степени лишена храбрости, что согласна на мезальянс. В Дувре коптит небо этакий жидконогий адвокатишка, который, черт бы его побрал, набрался наглости и сделал мне предложение. Никогда еще в жизни я не испытывала такого унижения.Лучше бы я взошла на костер или до конца своих дней прислуживала в трактире.— Какова же должна быть твоя добыча?— Я не привередлива. Разумеется, он должен быть при деньгах. Рай в шалаше меня не устраивает. Он должен быть не слишком глуп, уродлив и стар. К примеру, адмирал Хеддок по последнему пункту мне не пара. Мой муж не должен сидеть на коне, как собака на заборе, хотя это не главное. Мне также хотелось бы, чтобы он умел пить. Вот ты, Мэтьюрин, не пьянеешь, и это одна из причин, по которой ты мне нравишься. Глядя на капитана Обри и половину остальных мужчин, понимаешь, что их придется нести в постель на руках.— Я люблю вино, оно не мешает мне сохранять ясную голову. Но нынче вечером я все же перебрал. Что касается Джека Обри, то не кажется ли тебе, что ты чуточку запоздала со своей атакой? У меня такое впечатление, что нынешний вечер может оказаться для него решающим.— Он тебе что-то сказал? Поделился секретами? Надеюсь, ты не считаешь меня пустой болтушкой. Что касается твоего представления обо мне, то оно верно, но, по крайней мере здесь, ты ошибаешься. Я знаю Софи. Возможно, он и впрямь скоропалительно объявит о своих намерениях, но ей понадобится гораздо больше времени для принятия решения. Брака она боится куда больше, чем возможности остаться старой девой. Как она плакала, когда я ей сказала, что у мужчин на груди растут волосы! Кроме того, она страшно не любит, когда ею помыкают. Но это не то слово, которое мне нужно. Подскажи, Мэтьюрин.— Манипулируют.— Вот именно. В ней сильно развито довольно глупое, на мой взгляд, качество — чувство долга. Но, несмотря на это, ей все-таки претит наблюдать, как ее мамаша вечно кого-то ловит, что-то пробивает, хитрит, забрасывает удочки. Вы с Обри, должно быть, опустошили не одну бочку кларета обсуждая ее маневры. Мамашины ухищрения очень неприятны Софи; к тому же она упряма и, при всей ее провинциальности, если угодно, наделена сильным характером. Потребуется немало усилий, чтобы разморозить ее. Одного бала тут явно недостаточно.— По-твоему, она еще не испытывает к нему привязанности?— К Обри? Не знаю; не думаю, что она сама себя изучила. Он ей нравится, ей льстит его внимание; конечно же, такого мужа, как Джек, каждая хотела бы заполучить — состоятельного, симпатичного, отличившегося в своем деле, с хорошим будущим, из хорошей семьи, жизнерадостного, с легким характером. Но она совершенно не подходит ему — я в этом убеждена — с ее скрытной, замкнутой, упрямой натурой. Ему нужна женщина более открытая, более живая. Они никогда не стали бы счастливы.— Но, возможно, она наделена пылкостью, о которой ты ничего не знаешь или не желаешь знать.— Чепуха, Мэтьюрин. Во всяком случае, ему нужна другая женщина, а ей нужен другой мужчина. Можно сказать, что ты больше подошел бы ей, если бы смог смириться с ее невежественностью.— Выходит, Джек Обри смог бы подойти тебе?— Да, он мне нравится — в достаточной степени. Но я бы предпочла мужчину более… как бы это выразиться? Более взрослого, а не мальчика, не такого большого ребенка.— О нем во флоте очень высокого мнения — ты сама это только что отметила.— К делу это не относится. Мужчина может быть талантом в своем ремесле и сущим младенцем вне его. Я помню одного астронома, говорят, это был лучший специалист на свете, он приехал в Индию, чтобы глазеть на Венеру. Но в остальном он оказался лишь приложением к своему телескопу. Вот незадачливый школяр! Одним скучным-прескучным вечером он, обливаясь потом, вцепился в мою руку и все о чем-то заикался. Ну уж нет, я предпочту политиканов — те хотя бы знают, как жить; кроме того, все они более-менее начитанные люди. Я хотела бы, чтобы Обри был начитанным, вроде тебя; я знаю, что говорю. Ты очень хороший собеседник, мне нравится находиться в твоем обществе. Но зато он — привлекательный мужчина. Посмотри, — произнесла молодая женщина, повернувшись к окну, — какие па он выделывает. Отменный танцор, не правда ли? Жаль, что ему не хватает решительности.— Ты бы этого не сказала, если бы видела, как он командует в бою кораблем.— Я имею в виду его отношения с женщинами. Он слишком сентиментален. Но все-таки он мне подойдет. Хочешь, я скажу тебе кое-что, что по-настоящему шокирует тебя, хотя ты и медик? Ты знаешь, что я была замужем — я не девушка — и в Индии интриги были столь же обычным делом, что и в Париже. Иногда у меня появляется соблазн — изобразить из себя этакую дурочку. Страшный соблазн. И если бы я жила в Лондоне, а не в этой унылой дыре, я бы, наверное, так и поступила.— Скажи, у тебя и впрямь есть основания считать, что Джек обладает схожей с тобой натурой?— То есть подходим ли мы друг другу? Да. Я вижу немало признаков, которые очень много значат для женщины. Интересно, взглянул ли он хоть раз на Софи серьезно? Полагаю, он не проявляет к ней настоящего интереса. Ведь ее приданое немного для него значит? Кстати, ты давно знаешь его? Мне порой кажется, что вы, моряки, знаете друг друга чуть ли не с пеленок.— Я вовсе не моряк. Я впервые встретился с Джеком в Менорке в восемьсот первом году, весной. Мне пришлось отвезти туда одного пациента, чтобы он подлечился в климате Средиземноморья, но он умер. А с Джеком мы встретились на концерте. Мы нашли с ним общий язык, и он устроил мне назначение на свой бриг корабельным врачом. Я согласился, потому что был без гроша за душой, и с тех пор мы вместе. Я изучил его достаточно хорошо и могу сказать, если речь идет о приданом, что нет человека более бескорыстного, чем Джек Обри. Возможно, я расскажу тебе о нем еще кое-что.— Расскажи, Стивен.— Некоторое время назад у него была неудачная связь с женой одного офицера. В той даме были лихость, стиль и смелость, которые его и покорили, но она оказалась жестокосердой, лживой женщиной, которая в конце концов больно ранила его. Поэтому девичья скромность, правдивость, принципиальность имеют для него гораздо большее значение, чем для многих других.— Ах вот как. Понимаю. Теперь я понимаю. Так ты тоже неравнодушен к моей кузине? Дело бесполезное, предупреждаю тебя. Софи ни на что не решится без согласия матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71