Нет. Я предпочел вывести его в море, и, действительно, корабль выдержал нешуточный шторм. При первой же возможности мне надо будет откренговать его и осмотреть.Несколько минут оба молчали, и все это время в каюте раздавался мерный стук помп и, чуть ли не в унисон с ним, лай сошедшего с ума матроса.— Надо будет дать этому человеку еще опиевой настойки, — произнес Стивен, обращаясь, главным образом, к самому себе.Джек все еще думал о болтах, шпангоутах и других предметах, удерживающих корабль на плаву.— Что вы скажете о плече Паркера? — спросил он. — Надеюсь, он еще не скоро сможет исполнять свои обязанности? Может быть, высадить его, пусть полечится на водах?— Это совершенно излишне, — отвечал Стивен. — Он идет на поправку. Жидкая кашица по рецепту доктора Рамиса и низкокалорийная пища — великолепное лекарство. Если сделать ему надлежащую перевязку, то он может выйти на палубу уже завтра.— Ах вот как, — отозвался Джек Обри. — Выходит, ни увольнения по болезни, ни продолжительного отпуска не предвидится? Вы же не думаете, что воды помогут ему вылечиться от глухоты?Он задумчиво посмотрел в лицо Стивена, но без особой надежды: в вопросах, которые он считал относящимися к своему профессиональному долгу, как врача, Стивен Мэтьюрин не отступил бы ни на йоту ни перед силами земными, ни перед силами небесными. Они никогда не обсуждали сотрапезников доктора по кают-кампании, однако желание Джека отделаться от старшего офицера, его нелестное мнение о мистере Паркере не было секретом. Но Стивен упрямо посмотрел на него с непроницаемым видом, взял скрипку и пробежался по грифу.— Где вы раздобыли этот инструмент? — спросил он.— Я нашел его в лавке старьевщика возле Салли-Порт. Заплатил двенадцать фунтов и шесть шиллингов.— Вас не надули, дорогой. Мне очень нравится ее звучание — мягкое, нежное. Конечно же, вы большой знаток скрипок. Давайте же начинать, нельзя терять ни минуты. Когда пробьет семь склянок, у меня начнется обход. Раз, два, три, — воскликнул он, отбивая ногой такт, и каюта наполнилась звуками вступления к сонате Корелли — сочинению Боккерини — великолепному образцу высокой гармонии. Волшебный голос виолончели взмывал ввысь, заставляя забыть скрип помп, неустанный лай умалишенного и скверный характер мистера Паркера. Отвечая друг другу, соединяясь, разделяясь, переплетаясь, звуки уносились к небесам — в родную стихию.
Свежее, пасмурное, ветреное зимнее утро в Дюнах; нижние чины завтракают, капитан расхаживает по шканцам взад и вперед.— Адмирал набирает наши позывные, сэр, — докладывает мичман службы связи.— Прекрасно, — отвечает Джек Обри. — Выделите гребцов на командирскую шлюпку. — Этого вызова он ждал с самого рассвета, когда доложил о своем прибытии. Шлюпка уже стояла у борта, а лучший мундир лежал на койке. Вновь выйдя на палубу, уже в парадной форме, под трели боцманской дудки капитан полез через борт.Море было спокойно, как никогда; прилив достиг наивысшего уровня, и вся свинцовая водная поверхность, над которой нависло студеное небо, словно чего-то ждала. На море не было ни морщинки, дыхание мертвой зыби почти не ощущалось. Позади Джека, за уменьшавшимся на глазах «Поликрестом», раскинулся город Дил, а еще дальше — Норт-Форленд. Впереди возвышалась громада семидесятипушечного «Кемберленда», на бизань-мачте которого был поднят синий флаг. В двух кабельтовых от него стояли «Мельпомена» — красавец фрегат, два шлюпа и тендер; а поодаль, между эскадрой и песчаным берегом Гудвина, весь флот, ведущий торговлю с Вест-Индией, Индией, Турцией и Гвинеей, — сто сорок торговых парусников, целый лес мачт, замерших на рейде в ожидании ветра и формировки конвоев. Каждый рей и каждая деталь рангоута отчетливо прорисовывались в холодном воздухе. Почти лишенные цвета, они выглядели как отрезки линий, но эти линии обладали четкостью чертежа.Однако Джек наблюдал картину гавани с самого рассвета, и во время приближения к флагманскому кораблю ум его был занят другими мыслями: когда он поднялся на борт, отдал честь шканцам, поприветствовал капитана «Кемберленда» и был препровожден в адмиральский салон, выражение его лица оставалось серьезным и сосредоточенным.Адмирал Харт ел копченую рыбу, запивая ее чаем, по другую сторону стола находились секретарь и кипа бумаг. С тех пор как Джек видел его в последний раз, Харт невероятно состарился. Его пустые и без того близко посаженные глаза, казалось, сблизились еще больше, а маска фальшивой учтивости будто приросла к лицу адмирала.— Наконец-то вы прибыли! — воскликнул он с неожиданной для Джека улыбкой и с каким-то оттенком заискивания протянул руку. — Должно быть, вы прохлаждались, идя Каналом. Я ждал вас три прилива назад, клянусь честью. — Честь адмирала Харта и то, как прохлаждался капитан Обри, не стоило обсуждать, поэтому Джек лишь сдержанно поклонился. Во всяком случае, на замечание не следовало отвечать — это была машинальная колкость, — и Харт продолжал, натужно делая вид, будто между ними установились фамильярные, дружеские отношения: — Присаживайтесь. Что это вы с собой сделали? Вы выглядите лет на десять старше. Наверное, это девицы из Портсмут Пойнт постарались. Хотите чашку чая?Смыслом жизни, всепоглощающей страстью Харта были деньги. На Средиземном море, где они вместе служили, Джек Обри был поразительно удачлив по части призов; его отправляли в одно крейсерство за другим, и он положил в адмиральский карман свыше десяти тысяч фунтов. Харт, который был тогда комендантом Порт-Магона и имел капитанский чин, разумеется, не получил из этой суммы ничего, так что его нелюбовь к Джеку не претерпела никаких изменений. Но теперь положение стало совсем другим, ныне толщина именно его кошелька зависела от удачливости Джека Обри, поэтому он и был намерен улучшить отношения со «счастливчиком Джеком».Когда баркас возвращался назад, рассекая неподвижную воду, лицо Джека было не столь суровым. Он не понимал причин перемены отношения к нему Харта; от этого ему было не по себе; тепловатый чай не согревал его желудок. Но с открытой враждебностью он не встретился, а его ближайшее будущее было понятным: «Поликрест» не должен отплывать с первым же конвоем, некоторое время он будет базироваться в Дюнах: пока эскадра пополняется личным составом, «Поликрест» будет гонять французские суда.Выстроившиеся на шканцах офицеры ждали его; койки были убраны на палубу и аккуратно — аккуратнее не бывает — сложены в сетки, палубы выдраены, тросы побелены, морские пехотинцы выстроились геометрически ровно, беря ружья на караул, все офицеры отдали честь. И все-таки он чувствовал: что-то не так. Нездоровый румянец на лице Паркера, потупленный упрямый взгляд Стивена, озабоченность на лицах Пуллингса, Гудриджа и Макдональда заставили его предположить, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Предположение это подтвердилось через пять минут, когда старший офицер вошел к нему в каюту и заявил:— Я вынужден доложить об очень серьезном нарушении дисциплины, сэр.Выяснилось, что вскоре после завтрака, пока Джек находился на флагманском корабле, Стивен вышел на палубу. Он сразу же увидел бежавшего на корму матроса, которого преследовал помощник боцмана, лупивший его, — зрелище вполне обыкновенное для военного корабля. Но у этого матроса в зубах была зажата тяжелая железная свайка, привязанная куском каболки. Он кричал, и с обоих концов рта у него струилась кровь. На уступе квартердека он остановился, и Стивен, достав из жилетного кармана скальпель, подошел к нему, перерезал каболку и, вынув свайку, швырнул ее в море.— Я стал увещевать его, объяснив, что матрос наказан по моему распоряжению, но он с невероятной яростью набросился на меня.— Доктор позволил себе рукоприкладство?— Нет, сэр. Но я был оскорблен. Он подверг сомнению мою храбрость и мою способность командовать. Мне следовало бы принять решительные меры, но я знал, что вы должны вскоре вернуться, и помнил, что он ваш друг. Я дал понять доктору, что ему следует удалиться к себе в каюту. Он не счел нужным повиноваться, но продолжал расхаживать по правой стороне квартердека, хотя ему было указано, что в отсутствие капитана находиться там могу только я.— Наша дружба с доктором Мэтьюрином не имеет никакого отношения к служебной дисциплине, мистер Паркер. Я удивлен тем, что вы упомянули о ней. Вы должны понимать, что он ирландский джентльмен, имеющий большие заслуги перед медицинской наукой, но доктор почти ничего не понимает в службе и оттого возмущается, когда над ним подшучивают. Он не всегда может определить, когда мы серьезны, а когда нет. Помню, как мистер Мэтьюрин рассердился на штурмана «Софи» по поводу неуместной, по его мнению, шутки насчет триссельной мачты.— Штурман — не старший помощник капитана!— Вы, сэр, вздумали учить меня табели о рангах? Пытаетесь сообщить мне нечто такое, что понятно даже новоиспеченному мичману? — Джек не поднимал голоса, но побелел от гнева не столько из-за петушиной дерзости Паркера, сколько из-за глупости уже произошедшего и серьезности того, что должно произойти. — Разрешите указать вам, сэр, что ваши способы наведения дисциплины не устраивают меня. Я хотел избежать подобного объяснения, полагая, что, когда я указал вам на незаконность наказания вами Айзека Барроу, вы поймете намек. Были и другие случаи. Я не из тех капитанов, которые проповедуют и в то же время порют. У меня будет на корабле порядок, если нужно, то и с помощью порки, но я не потерплю излишней жестокости. Как зовут матроса, которому вы вставили кляп?— Прошу прощения, но я сейчас не помню его имени, сэр. Из «сухопутных моряков», сэр. Работает на шкафуте в вахте левого борта.— На флоте принято, что толковый старший офицер должен знать матросов по именам. Вы премного меня обяжете, если тотчас выясните, как его зовут.— Уильям Эдвардс, сэр, — через несколько минут сообщил Паркер.— Уильям Эдвардс. Вот именно. Мусорщик из Рутленда, позарился на наградные. Ни разу в жизни не видел ни моря, ни корабля, ни офицера. Не имеет никакого представления о дисциплине. Он, наверно, оправдывался?— Так точно, сэр. В ответ на сделанное ему замечание сказал: «Пришел, когда смог. А что за спешка?»— А за что вы его наказали?— Без спроса отправился в гальюн.— Следует делать различия между людьми, мистер Паркер. Если бы он прослужил достаточно долго, чтобы изучить свои обязанности, узнать офицеров, а офицеры узнали его, тогда можно было бы вставить ему кляп за дерзость. Даже на корабле, наполовину лучше управляемом, подобный случай недопустим. Среди нижних чинов нашей команды почти нет моряков. Бить их, если они не знают, что от них требуется, бесполезно и не в интересах службы. Вы, опытный офицер, совершенно очевидно, неверно поняли Эдвардса: вы считали, что он допустил по отношению к вам неуважение. Вполне возможно, что доктор Мэтьюрин, не имеющий вовсе никакого опыта, неверно понял вас. Будьте добры, покажите мне список провинившихся. Это никуда не годится, мистер Паркер. Глейв, Браун, Стиндолл, Бернет и так далее — все это новички, «сухопутные моряки». Список слишком велик даже для линейного корабля с разболтанной командой. Мы это обсудим позднее. Вызовите доктора Мэтьюрина.Такого Джека Обри Стивен видел впервые — словно ставшего еще выше ростом, жесткого, сурового, опирающегося на вековые традиции, совершенно убежденного в своей правоте.— Доброе утро, доктор Мэтьюрин, — произнес он. — Между вами и мистером Паркером произошло недоразумение. Вы не знали, что кляп — обычное наказание на флоте. Несомненно, вы сочли это грубейшей формой развлечения.— Я счел это образцом чрезвычайной жестокости. Зубы Эдвардса находятся в последней стадии кариеса — я его обследовал, — и этот кусок железа сломал ему два моляра. Я тотчас вынул это железо и…— Значит, вы удалили кляп по медицинским соображениям. Вы не знали, что это обычное наказание, налагаемое офицером. Вы не знали причин такого взыскания?— Нет, сэр.— Вы поступили неправильно: вы действовали необдуманно. И в возбуждении, сгоряча, наговорили лишнего мистеру Паркеру. Вы должны извиниться за свою неучтивость.— Мистер Паркер, — произнес Стивен. — Я сожалею, что между нами возникло это недоразумение. Я сожалею о сделанных мной замечаниях. Если вам угодно, я готов повторить свои извинения на шканцах, в присутствии тех, кто их слышал.Паркер покраснел, одеревенел, стал каким-то неуклюжим; его правая рука, жесты которой обычно помогали ему объясниться, была на перевязи. Он поклонился и пробормотал, что более чем удовлетворен и со своей стороны сожалеет о нелюбезных выражениях, которые, возможно, вырвались у него.Возникла пауза, после которой Джек Обри произнес холодным тоном:— Не стану вас задерживать, джентльмены. Мистер Паркер, прикажите вахте правого борта провести учения с крупнокалиберными орудиями, а левого борта — учения по взятию рифов на марселях. Мистер Пуллингс займется стрелками. Что за шум, черт побери? Хэллоуз, — обратился он к морскому пехотинцу, стоявшему на часах у дверей каюты. — Что происходит?— Прошу прощения, ваша честь, — отвечал солдат. — Это ваш и кают-компанейский буфетчики дерутся из-за кофейника.— Черт бы их побрал, — взорвался Джек Обри. — Я им задам трепку — три шкуры спущу, покажу, как дурака валять. А еще называются старые моряки, в рот им баржа. Мистер Паркер, не пора ли нам навести порядок в этом плавучем притоне?
— Джек, Джек, — произнес Стивен после того, как зажгли лампу. — Боюсь, что я доставляю вам только неприятности. Пожалуй, я упакую свой рундучок и сойду на берег.— Нет, друг мой, не говорите так, — устало отвечал Джек Обри. — Объяснение с Паркером должно было произойти. Я надеялся избежать его, но он не понял моих намеков. Я по-настоящему рад, что это случилось.— И все-таки я, пожалуй, сойду на берег.— И бросите своих пациентов?— Судовые лекари нынче идут по пенни за дюжину.— А как же я?— Честное слово, Джек, я полагаю, что без меня вам будет лучше. Я не пригоден к морской службе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71