— Во всяком случае, — произнес Стивен, — ничто не указывает на то, что мы расстались навсегда.Очень осторожно затворив дверь, он спустился в залу; остановил часы, наложив свою печать на дом, и вышел в сад. Заперев замок, пошел по усыпанным павшими листьями, заброшенным дорожкам и, выйдя через зеленую калитку, очутился на пролегавшей вдоль берега моря дороге. Заложив руки за спину и не отрывая глаз от убегавшей вниз дороги, пока она была видна, он шагал по ней до тех пор, пока не увидел огоньки Диля. Вспомнив, что оставил шлюпку в Дувре, до которого было несколько миль, повернулся и пошел назад.— Вот и ладно, — проронил доктор. — А то сидел бы в гостиной какого-нибудь отеля, а затем отправился спать, не поговорив и не обменявшись любезностями ни с кем. Все вышло очень удачно. Я наслаждаюсь этой гладкой, песчаной дорогой, которой нет конца.
Утром произошло много событий, к примеру более близкое знакомство с мистером Флорисом, судовым врачом, который предложил ему посетить лазарет, оборудованный сконструированным им виндзейлем, подававшим свежий воздух в нижние помещения. Мистер Флорис рассыпался в любезностях и страстно желал услышать мнение доктора Мэтьюрина относительно операции, которая предстояла Уоллесу. Такой операции по поводу надлобковой кисты доктору Мэтьюрину наблюдать еще не доводилось. Вторым событием было появление миссис Миллер с ребенком. Этим ясным, ранним утром «Резвый» стоял на одном якоре, и на мачте развевался синий с белым квадратом отходной флаг.Миссис Миллер была миловидная молодая, решительного вида женщина, умевшая распорядиться той толикой свободы, которую дают обручальное кольцо и ребенок. Ничего этого, конечно, не было видно, когда Джек Обри поздоровался с нею на шканцах. Налицо была лишь сдержанная благодарность и извинения за вторжение. Маленький Брайджес совсем не будет помехой, уверяла молодая женщина. Он уже освоился на море, плавал до Гибралтара и обратно, никогда не страдал морской болезнью и не плакал.— Что ж, мадам, мы польщены вашим обществом и были бы рады наслаждаться им далее Портсмута. Как же не подвезти жену и сестру своего брата офицера? Хотя я надеюсь, что мы будем иметь удовольствие видеть вас продолжительное время. Ветер дует как раз в те богом забытые южные края.— Дядя Джон, — произнес юный Брайджес. — Зачем вы киваете и подмигиваете маме? Она совсем мало разговаривала с капитаном и, полагаю, сейчас перестанет с ним говорить. А я вообще не сказал ему ни слова.
— Стивен, — произнес капитан. — Можно войти? Надеюсь, я вас не разбудил? Вы спали?— Нет, — отвечал Стивен. — Не спал.— Видите ли, кают-компания волнуется. Выяснилось, что нынче утром тысячи ваших жадных тварей утопились в их какао. Они покончили с собой, забравшись в кофейник через горлышко. Обитатели кают-компании заявляют, что еще один такой завтрак заставит их отказаться от тягот и лишений флотской службы.— А они отметили, в какое точно время это произошло?— Думаю, да. Уверен, что не было заботы важнее, даже вахтенные офицеры бросили свои посты: они торопились определить точный момент события по двойным хронометрам штурмана, ха-ха.— Не сомневаюсь, что вы иронизируете. Но это пример поразительной мудрости пчел. Я кормил их сиропом из какао и сахара. Запах какао для них связан с едой. Они обнаружили новый источник запаха какао и тотчас известили об этом открытии своих подруг. Так что вся эта суматоха — вполне убедительное доказательство моего тезиса. Надеюсь, завтра кают-компания заметит время их первого появления. Готов биться о заклад, что это произойдет в пределах десяти минут до или после семи склянок — в это время пчел впервые здесь покормили.— Вы хотите сказать, что они прилетят снова?— Пока в кают-компании будут пить чересчур подслащенное какао, я не вижу причин, почему они должны прекратить свои вылазки. Интересно будет выяснить, передадутся ли эти знания последующим поколениям пчел. Я благодарю вас, Джек, за то, что вы мне сообщили: за многие годы ни одно открытие не доставило мне такого удовлетворения. Спустя несколько недель или месяцев после того, как оно будет тщательно проверено, я доложу о нем месье Юберу.Его восковое, утомленное лицо так сияло от удовольствия, что Джек Обри не смог выполнить обещание, данное кают-компании. Моряки могли заделать все щели в переборках, замочных скважинах, световых люках, могли пить чай или кофе, закутаться в москитные сетки на день или два — разве такие пустяки помешают им нести службу? Капитан сказал доктору:— У меня для вас сегодня сюрприз, Стивен: с нами будет обедать миловидная молодая женщина! Нынче утром на судне появилась сестра Дэшвуда — очень симпатичная молодая дама. Глядеть на нее одно удовольствие, причем она очень воспитанная. Тотчас спустилась в каюту брата и с тех пор так и не появлялась.— Увы, должен извиниться. Я жду, когда моя настойка опия окажет свое действие на больного, а затем начну оперировать. Мистер Флорис ждет меня, а его помощники в данный момент затачивают бистуры — это такие хирургические ножи. Я бы предпочел подождать, пока мы не доберемся до Хазлара, но при таком ветре, полагаю, на это уйдет двое суток или около того. А пациент ждать не может. Моим коллегам не терпится понаблюдать за операцией; мне тоже хочется удовлетворить их любопытство. Вот почему я даю своим членам расслабиться. При такой операции нельзя допустить ни единого промаха. Кроме того, мы должны учитывать состояние пациента. Это обязательно. Когда мы станем копаться в его внутренностях, он должен быть уверен, что у хирурга твердая рука, поскольку пройдет какое-то время, прежде чем мы обнаружим больное место и закончим работу.Пациент, бедняга Уоллес, был, должно быть, уверен в том, что у врача верная рука, когда его вели, вернее, тащили к операционному столу. Одурманенный опиумом, обалдевший от рома, он чувствовал себя на седьмом небе, узнав о том, какая знаменитость будет его резать. Однако, судя по его бледности, он был мало в чем еще уверен. Товарищи подвели его к столу и закрепили по-морскому: один, схватив его косичку, привязал ее к рым-болту; второй вложил ему в рот пулю, чтобы впиться в нее зубами, а третий внушал ему, что он экономит по крайней мере сотню гиней, попав сюда: ни один знаменитый врач, награжденный тростью с золотым набалдашником, не стал бы возиться с ним за меньшую сумму.— Джентльмены, — произнес Стивен, заворачивая рукава, — вы увидите, что я начну с подвздошной впадины, проведу поперечную линию вот таким образом и найду точку надреза…Между тем, направив острие ножа на углубление в паштете из оленины, Джек Обри произнес:— Позвольте предложить вам этот паштет, мадам. Это одна из немногих операций, которые я могу выполнять таким ножом. Когда у нас на столе появляется мясо, я обычно зову на помощь своего друга, доктора Мэтьюрина, с которым надеюсь познакомить вас сегодня пополудни. По части разрезания он мастер.— Благодарю вас, сэр, — ответила миссис Миллер. — Паштет выглядит аппетитно. Но я не могу поверить тому, что вы плохо орудуете ножом. Совсем недавно вы отрезали у французов «Фанчуллу», а уж такая операция — явное доказательство вашего мастерства.Пока шел этот обмен любезностями, «Резвый» шел через Ла-Манш с поставленными круто к усиливавшемуся зюйд-весту парусами, с закрепленными галсовыми углами правого борта, неся при этом брамсели и достаточное количество стакселей.— Не правда ли, мистер Симмонс, — произнес Джек Обри, выйдя на палубу, — какая красота. Как нравится фрегату идти круто к ветру. — Стоял теплый, ясный день; по небу плыли рваные облака, и сверкающие паруса, белые снасти корабля, кренящегося под ветром, резко выделялись на их фоне. Фрегат нисколько не напоминал увеселительную яхту; окраска его носила строго утилитарный характер, но не портила внешний вид. Однако белоснежный такелаж из редкого манильского троса, который корабль привез с Филиппин, создавал картину непревзойденной красоты, и, разумеется, немаловажной особенностью фрегата было его умение чувствовать себя в море как в родной стихии. С юга шла длинная, пологая волна в сочетании с мелкими волнами, которые ударялись о наветренную скулу, иногда вздымая фонтаны брызг, окатывавших шкафут, над которым на мгновение возникала радуга. Для артиллерийских учений день и вечер будут идеальными.— Скажите, мистер Симмонс, — произнес Джек Обри, — как на практике вы осваивали стрельбу из тяжелых орудий?— Видите ли, сэр, — отвечал старший офицер, — мы стреляли раз в неделю после ввода корабля в строй, но Совет Адмиралтейства так отчитал капитана Хамонда за расходование пороха и ядер, что у него опустились руки. — Джек Обри кивнул головой: знакомая история. Он тоже получал полные «справедливого негодования» письма, заканчивавшиеся странной фразой: «Ваши преданные друзья». — Так что теперь мы стреляем дивизионами раз в месяц. Хотя, разумеется, мы вкатываем и выкатываем пушки по крайней мере раз в неделю по боевой тревоге.Джек Обри расхаживал по наветренной части шканцев. С грохотом вкатывать и выкатывать пушки — дело хорошее, но совсем не то, что стрелять из них. Далеко не то. Однако бортовой залп «Резвого» обойдется в десяток гиней. Он долго размышлял и прикидывал в уме; зашел в штурманскую рубку и принялся разглядывать карты, послал за старшим канониром, который доложил о наличии наполненных зарядных картузов, количестве наличного пороха и дал характеристику каждому орудию. Его любимицами были четыре длинноствольные девятифунтовые пушки, которые главным образом и использовались во время стрельб на фрегате. Их обслуживали он сам, его помощники и старшины-канониры.Простиравшаяся за левой скулой линия горизонта оказалась разорванной неправильными очертаниями французского берега, и «Резвый» лег на другой галс. Как великолепно слушался рулевого корабль! Он плавно привелся к ветру, увалился на новый галс и набрал скорость на расстоянии всего лишь одного кабельтова, почти не потеряв при этом хода. Несмотря на значительную парусность и большое количество стакселей, с которыми пришлось работать матросам, прошло всего лишь четверть часа между командой «Все наверх!» и моментом, когда мачтовые матросы начали скатывать тросы в бухты и наводить порядок. За это время французский берег успел исчезнуть за кормой.Ну что за корабль! Ни шума, ни суеты, ни тени сомнения в том, что он будет удерживаться на курсе. Он уже развивал скорость восемь узлов; такой фрегат был способен обезветрить любое судно с прямым вооружением. Но какой от этого прок, если он не сумеет разбить врага, когда с ним столкнется?— Пойдем короткими галсами, мистер Норрей, — обратился Джек Обри к штурману, который был вахтенным офицером. — А затем, будьте добры, в полумиле от Бальбека положите корабль в дрейф, оставив одни марсели.— Стивен, — несколько минут спустя спросил он у доктора, — как прошла операция?— Великолепно, благодарю вас, — отозвался Стивен. — Это была самая великолепная демонстрация моего метода, какую только можно было пожелать. Идеальный случай для экстренного хирургического вмешательства, хорошее освещение, есть где развернуться. И пациент выжил.— Молодец, молодец! Скажите, Стивен, не могли бы вы оказать мне услугу?— Может быть, и смог бы, — с лукавым видом посмотрел на него доктор.— Я о том, чтобы перенести ваших насекомых в каюту на раковине. Из пушек, установленных в каюте, будут стрелять. Возможно, грохот плохо скажется на них. Кроме того, я не хочу еще одного мятежа.— Ну разумеется. Я понесу улей, а вы установите карданов подвес. Сейчас же и займемся этим.Когда Джек Обри вернулся, все еще дрожа и обливаясь потом, приспело время объявлять боевую тревогу. Зазвучала барабанная дробь, и матросы «Резвого» сноровисто разбежались по боевым постам. Однако они отлично поняли — не только по необычной взмыленности старшего канонира и многозначительным взглядам, но и по тому, что миссис Миллер приказали спуститься на нижнюю палубу в сопровождении мичмана, несшего охапку подушек, — что предстоит что-то необычное. Когда же ее спросили, не боится ли она грохота, она ответила:— Ничуть, он мне даже нравится.Фрегат скользил по волнам, неся одни только марсели, в полумиле от берега — так близко, что можно было разглядеть овец, сбившихся вокруг пастуха, который удивленно таращился на море. Зато матросы «Резвого», доложившие начальству, что они все налицо и трезвы, ничуть не удивились, услышав команду: «Дульные пробки долой!»Для того чтобы извлечь из стволов дульные пробки у некоторых пушек, пришлось приложить немалые усилия, поскольку их долгое время не вынимали оттуда. Однако, когда фрегат приблизился к батарее, защищавшей небольшой порт Бальбек, все пушки смотрели на него широко открытыми железными зрачками. Батарея из трех двадцатичетырехфунтовиков была расположена на островке в устье небольшой реки и исчезла в собственном дыму, открыв огонь с предельной дистанции. Был виден лишь огромный триколор, развевавшийся над облаком.— Будем стрелять из пушек поочередно, мистер Симмонс, — произнес Джек Обри. — С интервалом между выстрелами в полминуты. Я скажу, когда открывать огонь. Мистер Фаннинг, отмечайте падение каждого ядра и указывайте номер орудия.Французские артиллеристы стреляли точно, но медленно — несомненно, прислуги у пушек не хватало. После третьего залпа, которым они сбили гакабортный фонарь фрегата и пробили отверстие в грота-марселе, корабль оказался на расстоянии, выбранном Джеком Обри для открытия ответного огня. Канониры «Резвого» действовали медленно и неточно — они не имели никакого представления о том, как вести стрельбу самостоятельно, и плохо понимали, что такое угол возвышения. Лишь одно ядро из выпущенных пушками правого борта поразило батарею. А выстрел из последнего орудия был встречен взрывом насмешек со стороны береговых артиллеристов.Фрегат подходил к траверзу батареи, до которой было чуть более четверти мили.— Мистер Симмонс, кормовые орудия выкачены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71