В золотистом свете лампы золотые тигры рвали на части британского офицера, лежащего на пятнистой земле с бутылкой бренди в руке. Иногда в правой, иногда в левой, поскольку рисунок имел несколько вариаций.— Как ты поздно, Мэтьюрин, — произнесла Диана, появившаяся из спальни; поверх пеньюара она набросила две шали. Лицо у нее было утомленное, она даже не поприветствовала гостя. — Я собиралась лечь спать. Однако присядь на пять минут. Фу, у тебя башмаки в грязи.Стивен снял обувь и поставил ее возле двери.— Возле кроличьего садка собралась целая шайка воров. Поэтому я и сошел с дороги. У тебя есть особенный дар ставить меня в неловкое положение, Вильерс.— Так ты снова шел пешком? Тебя не выпускают ночью из дома? Можно подумать, что ты состоишь в браке с этим мужчиной. Кстати, как его дела? Нынче вечером он казался довольно веселым, все хохотал с этой гусыней Анни Строуд.— К сожалению, нет никаких улучшений. Его стряпчий — просто алчная скотина, без мозгов, без чувств, без здравого смысла, без мужества. Невежественная жадность — бескрылый стервятник, который может лишь погрузиться в бездну позора.— Но леди Кейт… — Диана смолкла на полуслове. Письмо от леди Кейт пришло в Мелбери утром, и о нем не упоминалось во время обеда. Стивен взял сари в руки, заметив, что вытканный на нем британский офицер выглядит так, словно вот-вот заговорщически ему подмигнет. — Полагая себя вправе требовать от меня объяснений, — продолжала Диана, — ты ошибаешься. Мы встретились во время верховой прогулки случайно. Да, я позволила тебе поцеловать меня раз или два — но лишь потому, что тогда я была готова броситься в колодец или в чем мать родила бежать от этой унылой однообразной жизни, из этого дома, где все общество составляет пара беззубых слуг. Я никогда не была твоей любовницей и не намерена ею становиться!— Я знаю, — отозвался Стивен. — Я не требую никаких объяснений и ни на что не претендую. Принуждение — смерть дружбы, радость моя. — Пауза. — Ты не дашь мне чего-нибудь выпить, дорогая моя Вильерс?— О, прошу прощения, — воскликнула Диана, без труда мгновенно возвратясь к прежней учтивости. — Что тебе предложить? Портвейн, бренди?— Бренди, если можно. Слушай, — поинтересовался он. — А ты когда-нибудь видела тигра?— Ну конечно, — рассеянно ответила Диана, ища глазами поднос и графин. — Я даже подстрелила пару штук. Здесь нет подходящих стаканов. Разумеется, я стреляла, находясь в безопасности, в кресле под балдахином на спине у слона. Тигры часто попадаются на дороге из Магаринджи в Бахию. Эта стопка подойдет?.. Они переплывают с одного острова на другой. Однажды я увидела зверя, который входил в воду медленно, словно конь. Они плавают, целиком погрузив туловище, задрав кверху голову и вытянув хвост. С тех пор как я вернулась в Англию, я никак не могу согреться. Я лягу в постель, это единственное теплое место в доме. Можешь посидеть рядом, когда допьешь бренди.
Дни мелькали один за другим — золотые, пахнущие душистым сеном дни раннего лета, — причем, как считал Джек, понапрасну. Или почти что понапрасну. Хотя его карьерные и судебные дела становились все безнадежнее и сложнее, он дважды ездил в Бат, чтобы повидаться со своим старинным другом леди Кейт, нанес визит миссис Уильямс, пребывающей в лоне своего семейства, и встретил Софи. Это произошло случайно, на галерее минеральных источников. Он вернулся домой, испытав и радость и муку; примирившись с жизнью, Джек вновь стал тем неунывающим жизнелюбом, которого прежде знал Стивен.«Я решил все это прекратить, — писал в дневнике Стивен. — Я не приношу счастья и не получаю его. Эта одержимость желанием — не счастье. Я вижу жесткость, от которой стынет мое сердце, и не только мое. Жесткость и многое еще: властолюбие, ревность, гордыня, тщеславие — и все это, вкупе со смелостью, в избытке. Неумение мыслить, разумеется, невежество, неверность, непостоянство. Я б еще добавил: бессердечие, если бы смог забыть наше прощание ночью в воскресенье, невероятно трогательное для такой необузданной натуры. Конечно же, ее стиль и грациозность до определенного порога заменяют в ней добродетель, но сами по себе эти качества отнюдь не добродетельны. Так не пойдет! Нет, нет, не надо так со мной. Если эта связь с Джеком продолжится, я уйду. И если Джек будет ее длить, то он соберет себе на голову горящие уголья. То же может произойти и с ней самой: с ним шутки плохи. Ее нынешнее легкомыслие удручает меня больше, нежели возможно выразить. Поведение Д. противоречит тому, что она называет своими принципами; более того, я полагаю, оно противоречит и ее подлинной натуре. Она не может желать его себе в мужья сейчас, зная его обстоятельства. Что же тогда? Ненависть к Софи, к миссис У.? Непонятная месть? Восторг от игры с огнем в пороховом погребе?»
Пробило десять; через полчаса он должен встретиться с Джеком в Плимптоне на арене для петушиных боев. Покинув темную библиотеку, доктор оказался на солнечном дворе, где его ждал начищенный до блеска серый мул. Животное с укором уставилось в конец дорожки за конюшнями. Проследив за его взглядом, Стивен увидел, как почтальон срывает в саду грушу.— Вам двойное письмо, сэр, — официально доложил почтальон, вытянувшись во фрунт, но не замечая, как сок неправедно съеденной груши течет у него из уголка рта. — Извольте два шиллинга и восемь пенсов. И два письма для капитана — одно франкированное, второе из Адмиралтейства. — Про себя он прикидывал — заметили ли его? Расстояние было очень большое, авось пронесет.— Спасибо, любезный, — произнес Стивен, уплатив за письмо. — Вижу, вам достается.— Ну а как же, сэр, — отвечал почтальон с облегчением. — Сначала дом священника, Кроукер, затем доктор Вайнинг, он получил письмо от брата из Годмерсхема. Так что, думаю, в это воскресенье он уедет. Потом доставил письмо молодому мистеру Сэвилу — от его невесты. Я никогда не видел, чтобы молодая дама писала так красиво. Буду рад, когда они поженятся, так я ему и сказал.— Вам жарко, вас явно мучит жажда. Съешьте грушу, только не заглатывайте ее сразу целиком.К началу главного поединка Стивен опоздал. Вокруг арены сгрудилась возбужденная толпа фермеров, торговцев, цыган, барышников, помещиков. Схватка обещала быть достойным зрелищем.— Ставим на пестрого! Ставим — не прогадываем! — надрывался высокий цыган с красным шарфом, обмотанным вокруг шеи.— Есть такое дело! — отозвался Джек. — Ставлю пять гиней на пестрого петуха.— Забито! — произнес цыган, озираясь. Глаза его сузились, и ерническим, заискивающим тоном он продолжил: — Пять гиней ставите, джентльмен? Это ж какие деньжищи для бедного путешественника, капитана на половинном жалованье! Я кладу свои деньги, ладно? — Он положил пять блестящих кружков на край ограждения арены. Джек, выпятив челюсть, выложил столько же монет — одну за другой. Владельцы птиц поставили их на арену и, прошептав напутствие, отпустили забияк. Прежде чем сойтись, бойцы кидали друг на друга косые взгляды, вышагивали и кружили. Затем оба петуха взлетели и, сверкая стальными шпорами, сшиблись грудью. Посередине арены вился вихрь, а вокруг нее раздавался дикий рев.Пестрый петух уже шатался. Один глаз у него был выбит, второй кровоточил, но он не отступал, сквозь кровавый туман ища врага. Увидев его тень, он кинулся вперед, чтобы получить смертельную рану. Но пестрый погиб не сразу; он еще стоял в то время, как враг бил его шпорами по спине. Потом рухнул на землю под тяжестью обессиленного, израненного противника, который вскочил на ноги и закукарекал.— Давайте выйдем отсюда и посидим в сторонке, — предложил Стивен. — Официант, принесите нам пинту хереса, мы будем на скамейке. Вы не возражаете, Джек?
— Ну и херес, черт бы меня побрал! — признал Мэтьюрин вскоре. — Только наглая молодая потаскушка осмелилась бы назвать это пойло хересом. Вот ваши письма, Джек.— Пестрый петух на самом деле не хотел драться, — заметил Джек.— Это точно. Хотя это была определенно боевая птица. Почему вы на него поставили?— Он мне понравился. У него была походка вразвалку, как у моряка. Он вовсе не жаждал крови, но, когда ему бросили вызов, он не сплоховал. Это был редкий храбрец, он продолжал драться даже тогда, когда у него не оставалось никакой надежды. Я не жалею, что поставил на него. Доведись этому бою повториться, я бы поставил на него снова. Вы сказали о письмах?— Два письма. Давайте без церемоний, прошу вас.— Спасибо, Стивен. Адмиралтейство подтверждает получение письма мистера Обри от седьмого настоящего месяца. А это из Бата. Посмотрим, что сообщает нам Куини… О боже!— Что случилось?— Боже мой, — повторил Джек, колотя кулаком по колену. — Давайте выйдем отсюда. Софи выходит замуж.Джек кипел и булькал как котел; лишь отшагав добрую милю, он смог произнести нечто членораздельное:— Куини пишет из Бата. Один малый по фамилии Адамс — у него большое имение в Дорсете — сделал Софи предложение. В два счета обтяпано, клянусь душой. Никогда не ожидал от нее такого.— Может, леди Кейт повторяет сплетни?— Нет, нет! Она навестила матушку Уильямс по моей просьбе. Я рассчитывал, что она меня примет, если я к ним приеду. Куини знает там всех.— Конечное дело. Миссис Уильямс, поди, была польщена таким знакомством.— Да. Так что она их навестила, и миссис Уильямс, радостно чирикая, все ей рассказала, даже описала во всех подробностях имение женишка. Вы могли ожидать от Софи подобное, Стивен?— Нет. И я сомневаюсь в правдивости этой истории, поскольку следует предположить, что предложение было сделано непосредственно невесте, а не через ее родительницу.— Черт бы меня побрал, жаль, что меня нет в Бате, — тихим голосом произнес Джек, потемнев от гнева. — Кто бы мог ожидать от нее такое? Это чистое лицо… Я готов был поклясться… Эти милые добрые слова, которые она говорила совсем недавно. А теперь дело дошло до предложения руки и сердца! Вспомнить только, как ее рука держала мою, гладила ее… А какое чистое, небесное лицо, боже ты мой!Стивен вновь заявил, что нет никаких доказательств, он напомнил, что миссис Уильямс способна лгать чрезвычайно разнообразно. Человек умный и даже мудрый, Стивен утешал друга как мог, но с таким же успехом он мог разговаривать с мулом. Джек замкнулся, лицо его приобрело жесткое, решительное выражение. А он-то полагал, что нашел свой идеал — не из тех, что все делают тишком да с вывертами. Больше он не скажет об этом ни слова. Когда они добрались до перекрестка Ньютон Прайорс, Джек проговорил:— Стивен, я знаю, что у тебя самые добрые намерения, но я, пожалуй, поеду через холмы в Уайвенго. Я сейчас даже для коня неподходящая компания. Вам моя лошадка не нужна? К ужину меня не ждите, перекушу где-нибудь по дороге.
— Киллик, — произнес Стивен, — отнесите ветчину и кружку пива в комнату капитана. Он, возможно, придет домой поздно. Я ухожу.Сначала он шагал неторопливо, ровно дыша, со спокойным сердцем, но, миновав знакомые мили и поднимаясь на Полкари, пошел быстрее, причем решимости его как не бывало. А достигнув вершины холма, задышал так же часто, как стучал механизм его часов. «Тук-тук-тук, ты дундук, — произнес он, силясь улыбнуться. — Правда, так быстро я еще никогда не поднимался. Это я тренирую ноги, ха-ха-ха. Вот только зачем? Ну и видок, должно быть, у меня. Хорошо, что ночь на дворе».Теперь он замедлил шаг, чувства его обострились: не слышно ли какого движения в лесу, кроличьем садке Гоула или аллее позади него? Вдали по правую сторону послышался зов самца косули, ищущего самку; вдали слева раздался плач кролика, которого терзал горностай. Крик совы. Смутные очертания дома, заснувшего среди деревьев, и в дальнем его конце — одинокий желтый глаз башни.Он спустился к молчаливым вязам, покрытым пышной листвой; дом стал виден целиком. Там, под вязами, он обнаружил знакомую лошадку и привязал ее к кусту орешника. Стивен подкрадывался к дому, но, услышав ржание лошади, вернулся, погладил животное по бархатистому крупу и шее, потрепал ее, по-прежнему разглядывая из-за холки свет, затем отвернулся. Отойдя ярдов на сто, когда башня утонула среди деревьев, он остановился как вкопанный и прижал руку к сердцу. Потом двинулся дальше, ступая тяжело, неуклюже, спотыкаясь о колею, заставляя себя идти вперед нечеловеческим усилием воли.
— Джек, — произнес он следующим утром во время завтрака. — Пожалуй, я должен вас покинуть. Попытаюсь найти место в дилижансе.— С чего вдруг?! — Джек остолбенел. — Неужели вы можете оставить меня, когда все летит в тартарары!— Я не вполне здоров и надеюсь, что на родине приду в себя.— Вид у вас действительно хуже некуда, — озабоченно заметил Джек, внимательно приглядываясь к другу. — Я был настолько поглощен своими собственными злополучными делами, а теперь еще и это. Я не уделял вам достаточно внимания. Я так виноват, Стивен. Вам, должно быть, чертовски скучно здесь, с одним лишь Килликом, без всякого общества. Надеюсь, вы не заболели по-настоящему. Теперь я вспоминаю, что последние несколько недель у вас было плохое настроение, вы были не в духе, даже к инструменту не прикасались. Может, вам стоит проконсультироваться у доктора Вайнинга? Со стороны ему будет проще определить, что с вами. Прошу, разрешите, я схожу за ним. Нужно спешить, пока он не отправился к своим пациентам.Стивен употребил все время между завтраком и приходом почтальона на то, чтобы успокоить друга. Он прекрасно знал природу своего недуга, он болел им и раньше. От такой хвори не умирают, и он знал лекарство от нее. Эта хвороба называется solis deprivatio.— Отсутствие солнца? — вскричал Джек. — Вы смеетесь надо мной, Стивен? Неужели вы собираетесь ехать за солнцем в Ирландию?— Это всего лишь мрачная шутка, — отозвался Стивен. — Я имел в виду Испанию, а не Ирландию. Знаете, у меня имеется дом в горах по ту сторону Фигуэрас. Часть крыши у него провалилась. А в той части, над которой кровля еще держится, живут овцы, но за ней мне все же надо присматривать. Еще там гнездится множество летучих мышей с длинными хвостами. Я наблюдаю их поколение за поколением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71