Вместе со своими джигитами, ненавидящими нас, он нападал на монгольские отряды, угонял скот. Он поднял великую смуту в Орде. Тогда я приказал Менгу взять столько войска, сколько он сочтет нужным, и живым или мертвым доставить мне Бошпана. Двести парусников снарядил Менгу. Он прошел Итиль от устья до истоков, и наконец его воины захватили непокорного батыра. «Склони голову! Опустись на колени!» — приказал Менгу. «Я не верблюд, чтобы падать на колени, а голова моя не склоняется перед врагами», — ответил Бошпан. Один из нойонов, разъяренный такой дерзостью, надвое разрубил батыра. Всех его джигитов закололи как овец. Бошпан убит, но я знаю: по-прежнему в душах многих тлеет искра бунта. А теперь опять об орусутах. Если им удастся объединиться, если они встанут в один ряд, тогда увидишь, что они могут! Сейчас их сила разобщена, но страха уже нет. Я помню Евпатия Коловрата из сожженной нами Рязани. Я видел его мертвым… В свое время он собрал вокруг себя тысячу семьсот ратников. Они пришли из разных княжеств с неутоленной жаждой мести и были похожи на барсов — смелых и быстрых. Тысячи моих воинов остались в заснеженных лесах орусутов. Монголы сложили о Евпатии Коловрате и его людях легенду. В ней говорилось, что орусуты имеют крылья, а каждый ратник может биться против сотни воинов. Так это было… Не верь, что, завоевав страну, ты победишь ее народ. Будь зорким. Совсем недавно черниговский князь Андрей, не желая отдавать лошадей для нашего войска, перегнал их в другое место. Вину его доказать не удалось, но я, чтобы никто из князей не осмелился поступать так, велел забить его до смерти палками. А галицкий князь Даниил Романович… За то, что бояре вздумали помогать монголам, разграбил их вотчины, отнял земли, а самих привязал к хвостам необъезженных коней… Покоренные земли кипят, как вода в казане… Бунт в Твери, недовольство среди булгар, кочующих по берегам Итиля под водительством Бояна и Жеку… Десять тысяч монгольских воинов сложили свои головы, приводя в покорность восставшую Бухару. Ты не помнишь, тебя в то время еще не было на свете… Но случилось такое, что мои воины вынуждены были отступить, не сумев подчинить себе кавказских лезгин и черкесов… В трудное время остаетесь вы, мои дети, править Золотой Ордой. Сильна Орда, велика, но неспокойно в ее владениях. Нужен ум зоркий, рука железная… Теперь скажи: разве я мог поступить иначе, оказавшись в кольце врагов? Только я да самые преданные нойоны понимали, что нам не удержать завоеванные земли. Враг был повсюду. Даже женщины становились воинами и шли на смерть без страха. Казалось бы, мадьяры разгромлены, сожжены их города и растоптаны нивы, но те, кому удалось спастись от монгольского меча — воины, ремесленники, хлебопашцы, — словно потеряли разум и перестали дорожить жизнью. Они появлялись из лесных дебрей как призраки, вершили месть и исчезали, не оставив следа. Много бед принес нам отряд, которым руководила девушка по имени Ланка. Монголы называли ее красавицей Куралай. Это было под городом Чернхазе. Самому лучшему совему нойону Субедэй-бахадуру поручил я борьбу с этим отрядом. Ты знал Субедэя — хитрого и умного, как лиса, и отважного и кровожадного, как тигр. Его тумены окружили воинов Ланки, и она, чтобы не попасть в наши руки, бросилась на монгольские копья. Субедэй-бахадур привез мне ее голову. Ланка, даже мертвая, действительно была прекрасна. Тогда я подумал, что такая женщина могла бы родить богатыря, не знающего страха, но война есть война, а враг — это враг… Верные люди доносили мне, что, оценив по достоинству силу Золотой Орды, покоренные государства и те, которых еще не достиг монгольский меч, начали вести переговоры о союзе для борьбы с нами. Теперь тебе понятно, почему я, воспользовавшись смертью Угедэя, повернул тумены?— Да, — сказал Улакши. — Но вы забыли сказать о втором своем наказе…— Нет, — возразил Бату-хан. — Тот, кому принаждлежит трон Золотой Орды, до самого последнего своего часа должен помнить все.Улакши заметил: отец неотрывно следит за парящим орлом и в его глазах, уже подернутых тусклым туманом смерти, вспыхивают порой искорки восхищения царственным полетом птицы.— Сейчас, — сказал Бату, — сейчас я скажу тебе свой второй наказ. Помнишь, я уже говорил о кипчакской пословице: «Умен не тот, кто добыл скот, а тот, кто его вырастил». Так вот, умен не тот, кто напал на врага и победил его, умен тот, кто добился у него послушания и ловко накинул узду покорности. Мой второй наказ: «Побежденный враг должен стать твоим народом. Сумей до конца сделать его своим».Дерзость проснулась вдруг в Улакши, и ему захотелось спросить у отца, почему же он не сделал то, о чем говорил сейчас, но он догадался, что хан сказал еще не все. Бату понял, о чем думает сын:— Ты хочешь спросить, почему я сам не поступил так? Я должен был сделать это и делал насколько умел. Завоевано столько народов и земель. Разве мог бы это совершить мой отец Джучи с теми четырьмя тысячами монгольских воинов, которые дал ему Чингиз-хан? В моих походах принимали участие воины из Каракорума, но только с ними я никогда бы не создал Золотую Орду. Всю жизнь я стремился силу захваченных народов превратить в свою силу. Это удалось мне в Мавераннахре Мавераннахр — междуречье Амударьи и Сырдарьи.

и Хорасане, в Хорезме и Дешт-и-Кипчак. Мужчины многих других, менее многочисленных народов тоже стали моими воинами. Сегодня вся Золотая Орда держится на них. Я дал им своих нойонов, и они стали похожи на монголов.— А может быть, это мы становимся похожи на них? Ведь мы так далеко ушли от земли предков…— Может быть…— задумчиво согласился Бату-хан. — Глубина затягивает… Их много… Но хозяевами Золотой Орды остаемся мы, монголы, и рука наша еще крепко держит повод. Пока так будет, добрыми поступками или страхом мы заставим следовать их туда, куда захотим. Для победы нужны сила и оружие, для управления — хитрость и умение. Ведь неспроста утверждают кипчаки: «Мягко будешь говорить — выманишь даже змею из норы. Станешь говорить грубо — даже мусульманин отречется от своей веры». Умей принуждение сгладить мягкостью, тогда завоеванная страна станет покорною, как становится взятая силою женщина твоею женою. Третий мой наказ вытекает из второго.Улакши склонил голову.— Я слушаю, великий хан…— Прежде чем двинуться на орусутов, монголы пошли войной на Ибир-Сибир, Северный Китай, Среднюю Азию, кипчакские степи и Кавказ. Со дня своего сотворения мир не знал такой жестокости, какую проявил к встречающимся на его пути народам великий Чингиз-хан. Его доблестные воины не жалели никого. Врагами считались все: женщины, старики, дети. Ни одно живое существо не знало пощады. Мой дед был жесток. Но если бы все происходило иначе, я не знаю, сумел бы он объединить бесчисленные монгольские племена, разбросанные на огромных пространствах степей и гор, искоренить вековую вражду между ними и превратить их в один народ — всесильный и свободный. Потомки никогда не забудут того, что совершил Чингиз-хан. И мы, его внуки, во всем хотели походить на нашего деда —мы разрушали, жгли, убивали. Волчонок не может не делать того, чему его научили в стае.Бату-хан замолчал, устало прикрыл глаза. Ему трудно было говорить. Продавленная болезнью грудь судорожно вздрагивала от частого, неровного дыхания. Наконец, справившись со слабостью, он сказал:— Прежде чем дать тебе очередной наказ, я долго говорю. Я начинаю издалека, потому что хочу, чтобы ты понял истоки моего опыта. Мудрые слова только тогда западают в сердце, когда они подтверждены примерами. Так слушай дальше. В год зайца (1219) отважные нойоны Чингиз-хана Джебе и Субедэй, утопив Азербайджан и Грузию в крови, осветив небо этих государств огнем пожарищ, через горные ущелья вышли в степи, лежащие у подножья Кавказских гор. Здесь путь монгольским туменам преградили племена аланов и кипчаков. Джебе и Субедэй пошли на хитрость. Они отправили к кипчакам послов и велели сказать: «Мы с вами братья по крови. И монголы, и вы — кочевники. Отступитесь от аланов, и мы вас не тронем». Кипчаки послушались и ушли, предав аланов. Наши тумены смели с лица земли войско аланов и, догнав кипчаков, устроили им кровавую резню. Путь в привольные степи Дешт-и-Кипчак был открыт. Это об этих землях сказал мой отец Джучи: «Воздух здесь источает аромат, вода сладка как мед, а сочные травы скрывают коня с головой». Преследуя разрозненные отряды кипчаков, на южных границах степи монголы впервые столкнулись с орусутами. В те времена орусуты и кипчаки находились в крепком союзе. Степняки не раз брали в жены орусутских девушек, а князья — дочерей кипчаков. Трепетавший от страха хан Котян послал к своему зятю галицкому князю Мстиславу Удалому верного человека со словами: «Сегодня монголы отняли у нас наши степи, а завтра возьмут ваши города». Котян просил у Мстислава помощи. В Харманкибе на военный совет собрались орусутские князья. Они не знали нас, не знали нашей силы. Князья услышали просьбу Котяна и порешили двинуться нам навстречу. Но раньше, чем они собрали войско, хитрому Субедэю уже были известны планы орусутов. И тогда он решил поступить так же, как поступил накануне первой битвы. Он послал к князьям гонца: «Мы собираемся биться не с вами, а с кипчаками. Они не раз устраивали набеги на ваши земли. Они наши и ваши враги. Не мешайте нам свершить над кипчаками месть». Но князья орусутов не попались на эту хитрость. Их дружины близ острова Кортук Остров Кортук — Хортица

переправились через Днепр и соединились с кипчаками. Первое сражение, казалось, было неудачным для монголов. Джебе и Субедэй отступили. Орусуты и кипчаки бросились в погоню, но не знающая усталости монгольская конница легко ушла от них. На восьмой день Джебе и Субедэй остановили свои тумены у реки Калки. Здесь и произошла битва, о которой рассказывают легенды. Воины великого Чингиз-хана победили, потому что знали — отступать некуда, позади разоренные земли с недружественными народами. Кроме того, нас было много и мы были едины. В орусутском же войске не утихали ссоры между князьями, а кипчакским воинам еще памятна была жестокая резня, которую устроили им монголы. Хан Котян с остатками войска бежал в земли мадьяр. Из дружин орусутов лишь один из десяти воинов вернулся в свое княжество. Только город Харманкибе потерял в этой битве десять тысяч мужчин. Опьяненные победой Джебе и Субедэй двинули свои тумены на итильских булгар. Но те не приняли открытого боя, предпочтя ему набеги и засады. Уставшее от бесконечных битв монгольское войско вынуждено было отступить, чтобы однажды вновь вернуться на берега Итиля. Хитрость умного и состоит в том, чтобы не идти по горячим красным углям, а ступить на них лишь в тот миг, когда спадет жар. Еще раньше Джучи овладел частью Мавераннахра и восточными землями кипчакской степи. Теперь вся Дешт-и-Кипчак принадлежала монголам. Девятихвостое белое знамя Чингиз-хана прочно утвердилось на ее западных границах. Джучи-хан был мудр. Он захотел сделать эти земли навсегда своими. Джучи поставил свою ставку на берегу реки Сарыкенгир и прекратил без нужды уничтожать кипчаков. И если другой сын Чингиз-хана — Джагатай безжалостно вырезал побежденные народы, то Джучи был подобен пиявке — не причиняя боли, он пил кровь покоренных. Кипчаки, видевшие как Джагатай сровнял с землею Отрар, Бухару, Самарканд, видевшие реки пролитой им крови, стали преклоняться перед своим властелином, считая его мудрым и справедливым. Обманутый хитростью народ потерял силы к сопротивлению. Он был похож на большую оглушенную рыбу, которая ударилась головой о камни. Кипчаки все больше привыкали к монголам. Когда Чингиз-хан узнал о том, что делает Джучи, он не понял сына. Его хитрость показалась Потрясателю вселенной слабостью. Привыкший править огнем и мечом, он счел дела Джучи отступлением от его заветов. Молва утверждает, что Чингиз-хан велел убить сына. Я до сих пор не знаю, правда ли это. Но это может быть правдой. Ради величия созданного им монгольского государства Чингиз-хан не знал жалости ни к кому. Джучи умер, но то, что он сделал, уже нельзя было изменить. Он оставил нам народ, еще недавно бывший врагом, а теперь многое перенявший от нас, монголов. После смерти отца Потрясатель вселенной разделил принадлежащие Джучи земли на две части. Половину Хорезма и всю Дешт-и-Кипчак он отдал мне, а огромный край Ибир-Сибир, покрытый густыми лесами, с многочисленными реками и озерами, стал принадлежать моему старшему брату Орду. С моею помощью брат через десять лет объявил ханской ставкой город Шанги-тара и организовал Синюю Орду, а я поднял непобпедимое знамя Белой…День умирал. Солнце клонилось к краю земли, и синяя дымка затягивала степные дали. Золотом и кровью играла поверхность великого Итиля, и жарко горели под закатным солнцем золотые крыши столицы Орды — Сарая.— Наша Белая Орда превратилась в Золотую…— нарушил молчание Улакши.Бату-хан кивнул:— Да. Орусуты называют ее Золотой Ордой. Только народы Востока — кипчаки, булгары — все еще считают ее Белой. Мне самому нравится второе название… Когда я слышу его, мне кажется, что на мое государство падает отсвет священного девятихвостого белого сульде Сульде — знамя (монг.).

великого Чингиз-хана. И это прекрасно… А там, где золото, там всегда рядом предательство и коварство. Так было всегда. Я порою боюсь называть свою Орду золотой, потому что мне чудится — это слово ведет за собой зло и вражду… И гибель…Улакши знал — и монгольские нойоны, и простые воины верят в злых духов, верят в приметы и предчувствия, но это, казалось ему, никак не могло относиться к его отцу, великому Бату-хану, на лице которого никто и никогда не видел сомнений и страха. Оказывается, и он верит…— В год лошади (1235), — начал снова говорить хан, — монголы подчинили себе весь Кавказ, разгромили итильских булгар, привели к покорности земли башкир, мордвин и завладели низовьями Днепра и Итиля. На великом курултае было решено двинуть монгольские тумены дальше, на запад, в земли орусутов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38