Она всегда приходила так. Ильхан знал — к полудню жар поднимется от ног, охватить все тело, помутнеет сознание и разум. Он с трудом овладел собой. Время для дел еще было, и потому Кулагу продолжил свою речь:— За подобную преданность я решил назначить тебя главным над туменом. Отныне ты отвечаешь за десять тысяч храбрых воинов. — Ильхан поочередно повернул голову к визирю и писцу. — Повелеваю записать это.Глаза Адак-нойона засияли. Он выхватил из ножен саблю и, не вставая с колен, поцеловал клинок:— Какими словами мне благодарить вас, о великий хан! Клянусь всегда честно и преданно служить вам!..Кулагу внимательно посмотрел на молодого нойона. Нет, он не ошибся. Этот будет действительно служить преданно. Что значит для настоящего монгола смерть отца, если под твое начало дается тумен? Ведь это совсем иная жизнь, чем прежде. Это почет и слава, это сладкое, ни с чем не сравнимое чувство власти над людьми.Щеки Адак-нойона пылали от счастья.Кулагу поднял руку.— Хорошо, — сказал он. — Теперь, эмир Адак-нойон, слушай наш второй приказ. Ты возьмешь тумен, состоящий из монгольских и кипчакских воинов, и выступишь навстречу Ногаю. Объединив все наши отряды, ты дождешься его близ Шемахи и заставишь бежать с поля битвы.Адак смело посмотрел в глаза ильхана:— Я выполню ваш приказ, но у меня есть одна просьба.— Говори.— Разрешите мне вместо кипчаков взять воинов из местных народностей.Ильхан нахмурился:— Почему?— Кипчаки — мусульмане. Я видел их при взятии Багдада и в битвах с Бейбарсом. Они теряют мужество и сражаются без должного усердия. Войско Ногая почти все состоит из мусульман…— Я понял тебя, — сказал Кулагу. — Пусть будет по-твоему. А теперь иди. Да не покинет тебя бог войны Сульдэ.Адак в сопровождении нукеров ушел из шатра, а Кулагу еще долго сидел в задумчивости, прислушиваясь к тому, как медленно и неумолимо поднимался по ногам от горящих ступней жар все выше и выше.Время уходило. И не так уж много его осталось до той поры, когда жар охватит все тело и начнет мутиться разум. Ильхан посмотрел в сторону Ель-Ельтебира.— Приведите сюда беглецов. * * * Шатер был просторным, и пленников, запыленных, в изорванных одеждах, со связанными волосяными арканами руками, поставили у входа. Со всех сторон их окружили молчаливые суровые нукеры с обнаженными саблями.Свободными были руки только у Кундуз. Она вошла в шатер, поддерживая ими свои сказочные косы. И сам ильхан, и собравшиеся здесь нойоны не могли оторвать глаз от девушки.За время скитаний Кундуз исхудала, потемнела лицом, но даже это не могло скрыть ее удивительную природную красоту.Из бокового, закрытого шелковой занавеской входа неслышно вышла Тогуз-хатун и остановилась в стороне. Ее внимательные глаза изучали лицо то Кулагу, то лицо молодой женщины. На миг в них мелькнула искорка ревности, но тотчас погасла. Мягкая улыбка тронула ее полные, красивые губы.— Великий хан, — сказала почтительно Тогуз-хатун, — я хотела бы поговорить с этой беглянкой, прежде чем вы решите ее судьбу. Если будет на то ваша воля, я уведу девушку пока к себе…Кулагу усмехнулся. Тогуз-хатун что-то задумала, и отказывать ей не было причины.— Пусть будет так, как этого хочешь ты…— Пойдем, — сказала Тогуз-хатун и взяла Кундуз за руку.Девушка не сдвинулась с места, в отчаянии глядя на Коломона.Тот чуть заметно кивнул.— Иди за мной, — властно приказала Тогуз-хатун, и нетерпение послышалось в ее голосе.— Иди, — прошептал Салимгирей. — Случится то, что должно случиться…С самого начала, когда кончилась их свободная жизнь и они, напоровшись на засаду, оказались в руках монголов, беглецы договорились во всем слушаться Салимгирея.Придерживая руками тяжелые косы, Кундуз покорно пошла за Тогуз-хатун.В шатре стояла пугающая тишина, и свет, падающий через отверстие в куполообразной крыше, сделался вдруг тяжелым и тусклым.Ильхан в упор посмотрел на Салимгирея, угадывая в нем главного.— Рассказывай. Кто ты? Откуда?Салимгирей почтительно опустил голову.— Я был сотником в Золотой Орде, — сказал он тихо. — Я из рода кереев. Узнав, что глава нашего рода Саиджа служит вам, о великий хан, я захотел стать его воином.Кулагу, словно одобряя услышанное, закивал головой.— А этот человек, — Салимгирей кивнул на Коломона, — ромей. Он непревзойденный мастер, строитель. Когда Журмагун-нойон захватил город Гянджу, он попал в неволю, затем был отдан Менгу-Темиру и как раб отправлен в земли Золотой Орды. Какой раб не мечтает стать свободным? Поэтому он и бежал. Люди говорят, что церковь, которую он строил в Гяндже, все еще не завершена…Ильхан оживился:— Это правда. Я видел эту церковь.В глазах Кулагу вдруг мелькнул огонек. Он вспомнил о том, о чем еще недавно думал, — объединить вокруг себя христиан, сделать их главной опорой трона.Ильхан прищурился и испытующе посмотрел на Коломона:— Ты мог бы ее достроить?— Да, великий хан.— Я дарю тебе жизнь. За это ты выполнишь свое обещание.Помолчав некоторое время, словно забыв о ромее, Кулагу вновь нахмурился и спросил:— Почему бежали остальные?— Они жители гор и в свое время тоже оказались в неволе, — сказал Салимгирей.Ильхан всмотрелся в лица пленников. И, хотя все они были одеты в кипчакские одежды, он легко узнал среди них грузин и армян.— Но я вижу здесь и кипчаков…— С нами пятеро воинов из Золотой Орды. Они не захотели больше служить хану Берке.Кулагу брезгливо поморщился.— Значит, им стало тяжело? А убегая к ильхану Кулагу, они считали, что будут растить здесь брюхо и валяться на мягких коврах с белотелыми женщинами?Салимгирей не успел ни ответить, ни возразить. Кулагу резко вскинул голову.— Да услышат все мое решение. Ты, — он посмотрел на Салимгирея, — спешил к Саидже, чтобы стать его воином. Пусть исполнится твое желание. — Кулагу перевел взгляд на Коломона. — Ты завершишь строительство церкви. В Гяндже много христиан. Пусть это будет нашим подарком им. Грузин и армян возьмешь с собой. Научишь их обращаться с глиной и камнем.Ильхан замолчал, прислушиваясь, как жар все выше поднимается по телу. Он дошел уже до поясницы, и скоро должно было начать жечь в желудке.— Кипчаков убить! — резко сказал он. — Пусть это станет примером для всех. Неблагодарные по отношению к своему хану рано или поздно предадут и того, кто их приютил.— Великий хан! — крикнул Салимгирей. — Они хорошие воины. Пошлите их со мной, и они станут первыми в битве и прославят ваше имя.— Не убивайте их! — добавил Коломон. — Пошлите вместе со мной строить церковь!Не то усмешка, не то гримаса боли исказила лицо Кулагу. Затапливающий больное тело жар вызвал в нем чувство бешенства. Ему, ильхану, которому подвластны сотни тысяч людей, предстоит умереть, а ради чего останутся на земле эти пятеро кипчаков? Пусть умрут раньше! Если бы можно было отвести собственную смерть ценой чужих жизней, Кулагу, не задумываясь, уничтожил бы всех до единого из живущих на земле.И вдруг тишину нарушил мягкий вкрадчивый голос:— Разве ильхан когда-нибудь говорит дважды?Это уронил слова визирь Ель-Ельтебир. И всем стало ясно, что участь кипчаков решена.А Кулагу вдруг спросил:— Кто эта девушка, которая была с вами?Коломон сделал шаг вперед, и тотчас в руках стражи блеснули клинки. Ромей невольно попятился.— Она кипчачка. Моя жена.— Хорошо. — Ильхан о чем-то сосредоточенно думал.— Девушка останется в ставке. Ты увидишь ее только после того, как закончишь строить церковь.— Но почему, великий хан?— Ты сумел убежать от Берке. Что помешает тебе убежать от меня, если она будет с тобой рядом?Коломон опустил голову. Ханы не говрят дважды… * * * В шатре Тогуз-хатун рабыни и служанки окружили Кундуз. Ханша велела принести ей еду, но девушка ни к чему не притронулась.Тогуз-хатун пристально рассматривала ее.— Ты покинула родные степи и бежала в чужие земли с мастером-ромеем… Почему? — спросила она.Кундуз вскинула глаза. В них стояли слезы — словно плавились светлые льдинки.— Он любит меня! И я люблю его!Тогуз-хатун понимающе улыбнулась:— Как ему не любить… Девушку, у которой такие волосы, полюбит любой мужчина. Все они падки до необычного… Я знаю это…Ханша вдруг протянула руку, и рабыня, угадав ее желание, вложила в ладонь Тогуз-хатун нож.Дважды блеснуло широкое лезвие, и тяжелые черные косы упали на пол, застланный ярким, как весенний луг, ковром.Кундуз, рабыни, служанки пораженно молчали.Неслышно ступая, подошла старая рабыня, подняла косы и понесла из шатра. Морщинистые руки ее гладили шелк волос, словно они были живыми.— Зачем? — давясь слезами, тихо спросила Кундуз. — Зачем вы это сделали?На губах Тогуз-хатун застыла злая улыбка. * * * При жизни Чингиз-хана все его войско было разделено на два крыла — правое и левое. К правому относились воины, живущие в западных землях, к левому — воины из восточных аймаков.Согласно этому правилу, было устроено и войско Золотой Орды. Чингизиды со своими воинами на правом бергу Итиля входили в правое крыло, все левобережье и земли вплоть до Мавераннахра составляли левое крыло. Главой первого считался Ногай, вторым руководили младший брат Берке — Беркенжар и сын Туки — Менгу-Темир.В захвате новых земель обычно участвовало только то крыло, к которому они находились ближе, и лишь в очень больших походах оба крыла выступали совместно. После смерти Бату-хана Орда ни разу не решалась на большой поход на запад, и поэтому, когда было решено вернуть Кавказ, против Кулагу выступило правое крыло под предводительством Ногая.Не было в это время в Золотой Орде более умного нойона, чем Ногай. По законам, установленным Чингиз-ханом, он не имел права на наследование ханской власти, но влияние его среди чингизидов было велико.После смерти сыновей Бату, когда решалось, кому быть отныне повелителем Золотой Орды, Ногай принял сторону Берке, и это определило исход спора.Нойон знал, что Берке не обладает многими качествами, которые необходимы хану, но другие претенденты имели еще меньше достоинств. Это и определило его выбор.Сразу же, как только Берке, вопреки воле Каракорума, стал ханом, состоялся разговор, о котором одинаково не могли потом забыть ни Ногай, ни новый хан.Оба они думали о будущем Золотой Орды, но мысли их были разными.Они сидели в юрте одни, пили кумыс и вели разговор.— Как ты думаешь поступить с орусутами? — спросил Ногай. — Будем по-прежнему натравливать друг на друга их князей и собирать с народа лисьи и заячьи шкуры? Или у тебя другие мысли?Берке молчал, любуясь тем, как играли золотые пылинки в солнечных лучиках, падающих в отверстие свода юрты.— Смотри, — с чуть заметной угрозой в голосе сказал нойон, — орусуты не кочевые народы вроде кипчаков. И обычаи, и то, как они живут, — все другое. Орусуты многолюдны, они привыкли жить на одном месте, и их будет трудно долго удерживать в повиновении. Если у них появится человек, который сумеет объединить княжества, то первой их добычей может стать Золотая Орда.— У тебя есть что сказать?— Ты хан, и я хотел бы услышать твое слово…— Я не думал об этом. Скажи первым…— Хорошо. — Ногай сощурил глаза, задумался. — Подобно Кубылаю, вступившему в Китай, ты должен войти в земли орусутов и править ими.— Хочешь, чтоб я ушел к ним и потерял Золотую Орду? — подозрительно спросил Берке. — Хочешь, чтобы со мной произошло то же, что с Кубылаем? У него сегодня есть Китай, но уже нет Великого Монгольского ханства… И кроме того, узнав о наших замыслах, орусуты не захотят этого.— Орда никогда не боялась посылать своих воинов в битвы…— горячо сказал Ногай. — Можно ведь поступить и иначе. Надо разделить орусутские земли на аймаки, и править ими станут монгольские нойоны. Пусть вместе с ними по орусутским землям кочуют наши воины с семьями.— Это трудно сделать… Небольшие отряды легко уничтожить…— Да, будет кровь. Но монголы умеют подчинять и властвовать. Ты пошлешь новых воинов. Девятихвостое белое знамя нашего великого предка Чингиз-хана принесло монголам славу и счастье, — жестко сказал Ногай. — И потому каждый из них будет считать себя счастливым, если умрет под этим знаменем.Берке с трудом сдерживал охватившую его ярость:— Так думаешь ты! Но ты забыл, что в свое время не побоялся сказать в глаза самому Чингиз-хану Аргусун-хуурчи.Кто из потомков Потрясателя вселенной не знал об этом случае? Знал об этом и Ногай.В одном из походов на восток Чингиз-хан, завоевав земли корейцев и взяв себе для наслаждений дочь покоренного правителя — девушку удивительной красоты, совсем забыл о монгольских кочевьях. И тогда к нему из родных степей примчался певец Аргусун.— Здоровы ли мои жены, сыновья и весь народ мой? — спросил Чингиз-хан у гонца.И Аргусун-хуурчи ответил ему песней: — Жены твои и сыновья твои здоровы! Но не знаешь ты, как живет весь народ твой! Жены и сыновья твои здоровы! Но не знаешь ты, о чем думает народ твой! Ест он кожу и кору голодным ртом своим! Но не знаешь ты, как жив народ твой! Пьет он воду и снег, как случится, жаждущим ртом своим! Твоих монголов обычаев и жизни не знаешь ты!По глазам Ногая Берке понял, что тот вспомнил слова Аргусуна, и потому с особым наслаждением и злорадством сказал:— То, что дал великий предок нам — его потомкам, он не дал всем монголам. Ты совсем не знаешь жизни и не можешь знать, захотят ли монголы вновь умирать.Сказанное ханом было великой обидой, и лицо Ногая сделалось белым.— Смотри, хан! — уже не сдерживая себя, гневно сказал нойон. — Если ты не сделаешь этого, завтра может быть поздно. Они придут сюда, чтобы властвовать над нами.Берке верил и не верил Ногаю. И от этого накапливалось против него раздражение и думалось, что Ногай говорит так потому, что все монголы мечтают о битвах.— То, что ты предлагаешь, сделать невозможно.— А как же, по-твоему, следует поступить?— Я не умнее Бату, — уклончиво сказал Берке, — я буду идти путем, который проложил он. Если бы я даже пошел в земли орусутов, едва ли это усилило бы Орду…Ногай с недоверием и удивлением смотрел на хана. Он не привык видеть Берке подавленным или нерешительным.— Я не понимаю тебя, хан…В глазах Берке вспыхнули злые огоньки, и расширились, сделались темными зрачки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38