Хорошо помнил Берке, как впервые увидел Акжамал. Он гостил тогда у своего брата Орду — повелителя Голубой Орды. Возвращаясь с охоты, они заехали в богатый аул аргынов, чтобы утолить жажду — напится кумыса. Здесь и попала ему на глаза девушка.— Отдай ее мне, — попросил Берке брата.Орду сказал баю:— Ты слышал просьбу хана Золотой Орды? Сделай так, как этого хочет он. А если не отдашь дочь…Последнее он мог не говорить. Кто бы посмел перечить воле и желаниям двух ханов?Так Акжамал стала четвертой женой Берке.Шло время, а она не могла полюбить хана. Тело ее принадлежало ему, но душа оставалась непокорной и свободной.Берке это чувствовал, и порой раздражение охватывало его, но он не мог не любоваться печальной красотой Акжамал.Поручая Кундуз молодой жене, Берке не рассчитывал на то, что Акжамал станет от этого веселее. Другое задумал хан.Он помнил, как в свое время, когда он привез ее, остальные жены, жившие до этого в дружбе и мире, вдруг начали ссориться друг с другом и ревновать его к Акжамал. Теперь же Берке хотел, чтобы она воспылала ревностью к сопернице. Ведь Акжамал — женщина, и не может ее сердце остаться равнодушным и спокойным, если ее место займет другая. А станет ревновать — не заметит, как потянется к хану, ища его любви и расположения.Шли дни, а надежды Берке не оправдывались. Младший визирь, каждое утро доносящий хану о том, что делается в его женских юртах, рассказывал, что Акжамал и Кундуз не только не ссорятся, но, наоборот, подружились.Хан знал, что визирь его не обманывает, и в то же время не хотел верить ему. Не могло быть такого, чтобы одна красивая женщина не ревновала другую. Наверное, Акжамал только делает вид, что ей все равно — станет ли Кундуз очередной женой хана или нет.Однажды, как обычно в сопровождении нукеров, хан приехал к камышовому озеру. Лето в тот год выдалось дождливое, зато осень пришла тихая и теплая, вся в пестрых одеждах. Золотом и багрянцем засияли дальние леса, и даже степь не казалась сухой и бурой, а была похожа на мягкий пестрый ковер. Тонкие серебряные паутинки медленно пылали в золотистом свете утра.По глади озера плавал одинокий лебедь. Иногда он вытягивал красивую тонкую шею к выцветшему за лето бездонному небу, и тоскливый крик летел над водой, над таинственно шуршащими пушистыми метелками камышей.Улетели в теплые края птицы, которые летом появлялись на озере рядом с одиноким лебедем. Они были дикими и свободными и имели сильные крылья.Берке больше не пугало одиночество священной для него птицы. Дела в Орде шли хорошо, и свершилось то, что он задумал. Все чингизиды, все жадно и завистливо смотрящие в его сторону почувствовали, что Золотая Орда по-прежнему сильна и сумеет покарать каждого, кто посмел поднять на нее меч.Странно, но печальный клик лебедя будил в душе Берке не грусть, а чувство удовлетворения и тихой радости.Хан насторожился. Откуда-то из-за камышей донеслись до него негромкие голоса людей.Берке приподнялся на стременах, стараясь разглядеть тех, кто находился за стеной негустого камыша. Это были Акжамал и Кундуз.Женщины шли прямо к нему, а поодаль, отстав от них, на почтительном расстоянии брели девушки-служанки. Замыкали шествие нукеры из охраны ханских жен.Голова Акжамал была низко опущена, зато лицо Кундуз хан видел хорошо. Нежный румянец освещал ее щеки, она что-то оживленно говорила спутнице. Он невольно залюбовался стройной фигурой молодой женщины.«Чему она радуется? — вдруг раздраженно подумал Берке. — Сейчас скажу ей, что пришло время, когда она должна стать моей женой, и посмотрю, что отразится на ее лице».Хан чуть тронул повод своего коня и преградил путь идущим. От неожиданности женщины взрогнули и остановились.Берке негромко и злорадно рассмеялся. Не отрывая цепкого, холодного взгляда от лица Кундуз, он сказал:— Я хочу, чтобы завтра ты стала моей женой.В больших и прекрасных глазах Кундуз блеснули огоньки не то радости, не то гордости. Она опустила голову.— Я повинуюсь твоей воле, о великий хан…Берке еще раз окинул ее тонкую, гибкую фигурку взглядом. Кундуз была желанна ему.— Возвращайтесь в юрты, — важно сказал хан. — И пусть те, кому это положено, сделают все приготовления…Сердце Берке вздрагивало от радости и гордости. Непокорная кипчачка принадлежала ему отныне душой и телом. * * * Маленький, сухонький муфтий Шарафутдин в огромной белой чалме сидел на почетном месте, у ног Берке.— Пришло время спросить согласие молодой, — подобострастно сказал он.Два воина-кипчака, низко согнувшись, подбежали к Кундуз.Она сидела в правой половине юрты в окружении молодых женщин, и на голову ее был накинут белый шелковый платок, расшитый жемчугами.Нараспев в один голос воины произнесли положенные по обряду слова: — Свидетельствуем, свидетельствуем. Мы стоим того. На заре будущего Хан ожидает желанного…Один из воинов протянул Кундуз серебряную чашу, и, когда она приняла ее, воины снова в один голос спросили:— Луноликая Кундуз, ты согласна стать женой повелителя Золотой Орды хана Берке?Кундуз прикоснулась к чаше губами и молча кивнула.Берке, не отрывая колючего, горящего взгляда, следил за женщиной. Ему все больше нравилась ее покорность.Воины попятились и стали на то место, где им полагалось стоять.Муфтий Шарафутдин неторопливо зашелестел страницами Корана; отыскав подходящую к данному событию семнадцатую суру, протяжно, с завыванием прочел ее. Потом он закрыл Коран, оглядел всех собравшихся и, сложив ладони, провел ими по желтому морщинистому лицу.И все, кто принимал участие в торжественном событии, повторили жест муфтия.Настало время праздничного тоя. До поздней ночи горели костры, в котлах варились горы ароматной баранины, а белый кумыс, пахнущий увядающими осенними травами, пенился в чашх.Не было на тое только Акжамал. И Берке, оглядывая гостей, с мстительным удовольствием подумал, что он все-таки был прав, когда решил, что сердце ее будет страдать и разрываться от ревности к сопернице.После полуночи жены и нукеры проводили хана до юрты, которая отныне была поставлена для Кундуз в одном ряду с юртами остальных жен Берке. Белоснежная юрта была украшена китайскими разноцветными шелками и яркими, как весенний луг, иранскими коврами.Хан вошел в жилище своей новой жены. Кундуз поднялась навстречу Берке, приветствуя его низким поклоном.Слышно было, как за дверями юрты стали два нукера с обнаженными саблями, чтобы до самого рассвета беречь жизнь великого хана Золотой Орды и его новой жены, красавицы кипчачки.Кундуз почтительно сняла с плеч Берке парчовый чапан, борик, отороченный мехом черного соболя, и повесила их у входа. Молча, не проронив ни слова, всем своим видом выражая покорность, стянула с ног хана сапоги.Тот радуясь и в то же время недоверчиво следил за женщиной.Неслышно ступая, Кундуз постелила на почетном месте белоснежную пуховую постель, приняла из рук Берке пояс, потушила в плошках огонь.— Я сделала все, о великий хан. Ложитесь.Голос Кундуз вздрагивал и ломался.Необъяснимая тревога, страх вдруг охватили хана. Он услышал, как распахнулись створки двери, хотел закричать, позвать стражу, но чьи-то руки схватили его сзади и шершавая тяжелая ладонь зажала рот.В тусклом свете, проникающем через отверстие в куполе юрты, он увидел, как блеснул приставленный к его горлу кинжал. Обезумев от страха, Берке рванулся всем телом, но его сбили с ног и повалили на ковер.Борьба шла в тишине. Слышалось только прерывистое дыхание людей. И скоро Берке уже не мог пошевелиться под тяжестью навалившихся на него тел. В рот ему втолкнули кляп и крепко завязали платком.— Начинайте, — негромко сказал женский голос. — Скоро рассвет…Берке с ужасом узнал голос Акжамал.Хан услышал, как чьи-то руки ловко развязали завязки на его штанах, а насмешливый голос прошептал:— В таком деле нельзя торопиться. А вдруг отрежу что-нибудь лишнее…Берке сделалось мучительно больно. Он рванулся что было сил, но невидимые в темноте люди держали его крепко. Безумные глаза хана видели только бледное от лунного света лицо человека, который склонился над ним.Наконец человек хриплым шепотом попросил:— Дайте жженую кошму. Надо присыпать, чтобы остановилась кровь.Он поднялся на ноги.— Все. У меня легкая рука. Заживет быстро. На почетном месте можно сидеть и с одним… А второе бросьте собакам.— Хорошо, если собаки станут есть…— засмеялся кто-то, невидимый в темноте, протягивая человеку кусок белой ткани.— А теперь свяжите его, — приказала Акжамал.Берке вдруг увидел склоненное над ним женское лицо и с трудом узнал Кундуз.— Тебе сейчас вынут изо рта кляп. Но если посмеешь закричать, мы зарежем тебя. Свершилась справедливая кара. Не ты ли в свое время велел оскопить юношу, который любил Акжамал, не это ли ты хотел сделать с ромеем Коломоном? Мы не стали тебя убивать, чтобы ты получше понял, что такое боль. Слушай меня внимательно… Мы никому не скажем о том, что сделали с тобой, — в голосе Кундуз послышалась насмешка. — Если народ узнает, что на троне Золотой Орды сидит не жеребец, а мерин, он ведь может от тебя отвернуться…Кто-то развязал платок и вытащил изо рта хана кляп. Мягкий ворс ковра заглушал шаги, и Берке, все тело которого корчилось от боли, не сразу понял, что он остался один в юрте.Когда это наконец дошло до него, он закричал пронзительно и страшно.Ответом ему была тишина. * * * Воины Салимгирея, свершив свою страшную месть, торопливо нахлестывая коней, уходили подальше от ставки. Вместе с ними были Кундуз и Акжамал. Давно бы могла убежать из Орды Кундуз, но горячее сердце требовало отмщения, и она пересилила в себе желание уйти сразу же в отряд Салимгирея, скрывающийся в лесах на берегах Итиля.Для большинства воинов Орды Берке был правителем, наделенным властью от бога, и посягнуть на его жизнь считалось страшным преступлением. Но отомстить ему было можно.Кундуз быстро подружилась с Акжамал и узнала от служанок-рабынь о ее горе. И однажды, когда та поведала о том, как Берке поступил с юношей, который приехал вслед за ней в Орду, родился план мести.Нет на земле человека, который бы не ослеп от блеска золота. Не зря говорится, что и святой свернет со своего праведного пути, увидев его.Акжамал удалось подкупить воинов, который должны были охранять юрту Кундуз в ее первую брачную ночь. Остальное было делом людей Салимгирея.И вот теперь они возвращались в отряд. Вместе с ними уходили и воины, которые отвернули свое лицо от Берке-хана. Были и такие, кто упрятав полученное от Акжамал золото, оседлав заранее приготовленных коней, уходили в эту ночь все дальше от ставки Золотой Орды в сторону Хорасана, Харманкибе, Ирбита, надеясь найти там вольную и спокойную жизнь.Тяжкой была жизнь монгольских воинов в улусах, и, быть может, поэтому на землях, покоренных Чингиз-ханом, всегда было много измен, смут и предательств. Скупы были на добрые дела ханы, нойоны и беки.В беспрестанных походах и набегах смерть неотступно витала над головами воинов. Впереди ждали вражеские стрелы и копья, позади, если отступишь, — казнь от руки личных телохранителей нойона. Вся добыча, захваченная в походе, рано или поздно переходила в их же руки. Даже если в сражении ты проявил смелость и бесстрашие, не всегда оружие убитого тобой врага и его конь будут принадлежать тебе. Это должен решать только нойон или хан.Тяжкой была и доля семей воинов, остававшихся в родных улусах. Скот и богатство в руках сильных. Разве может прокормить семью, измученную поборами в пользу хана, один верблюд, кобыла и десяток овец?Сколько раз случалось такое, когда, вернувшись из похода, монгольский воин не находил семьи. За неуплату податей люди хана продавали ее в рабство или отбирали детей. Монгольский воин нес другим народам рабство и сам был рабом.Поэтому, порой не выдержав тягот жизни, многие изменяли своим ханам, предавали за золото или просто уходили в бега, собирались в шайки и грабили правых и виноватых.В отличие от этих бродячих шаек, в отряд Салимгирея приходили мстители, те, кто хорошо понимал, откуда идут беды. Здесь были люди, ненавидящие ханов и мечтающие о вольной жизни.Почти тысячу человек насчитывал отряд, но что он мог поделать с Золотой Ордой — маленькое облако на великом небосводе? Далеко еще было то время, когда тучи закроют все небо и в землю, залитую кровью и слезами, вопьются огненные стрелы молний. Но Салимгирей продолжал бороться… ГЛАВА ПЯТАЯ V Так уж повелось с тех времен, как люди степей стали себя помнить: все ссоры и распри между родами и племенами происходили у них из-за пастбищ. Там, где привольно было стадам, счастливым чувствовал себя хозяин — кочевник.И Чингиз-хан, двинувший из степей Монголии свои тумены, мечтал превратить всю вселенную в огромное пастбище. Для этого он разрушал города и истреблял народы, умеющие возделывать землю, украшать ее садами и растить хлеб.Покорив новые пространства, он делил их на аймаки и улусы и раздавал своим детям, внукам и преданным нойонам.От этого каждый раз возникали распри и грызня. При Чингиз-хане, однако, никто не смел громко выразить недовольство или возвысить голос. По-иному все стало с тех пор, как грозный властелин ушел из жизни. По его заветам раздавать улусы и аймаки мог только хан, и отныне что кому достанется из чингизидов зависело от того, кто сядет на монгольский трон. Вот почему яростной и жестокой сделалась борьба между многочисленными группами чингизидов за «своего хана».Великую власть получал каждый вместе с аймаком и улусом. Все живое обязано было повиноваться ему, а города и селения платить дань.Получить в управление аймак мог любой нойон, показавший доблесть в битвах и замеченный ханом, но улус мог принадлежать только человеку из рода Чингиз-хана, и не имело знчения, к какой ветви рода он относится.То же самое стали делать после смерти Чингиз-хана и в Каракоруме, когда предстояло выбрать нового хана. На трон как будто имели одинаковое право и дети покойного, и любой из его рода. Но побеждал сильный, тот, у кого оказывалось больше сторонников среди эмиров и нойонов, за кем было больше воинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38