Менгу-Темир считал, что настало время заняться внутренними делами Орды.Он увеличил налоги, взимаемые с покоренных народов, с ремесленников и тоговцев. Отныне каждый платил за то, что жил, платил с поголовья скота и с засеянного поля, платил за убитую дичь и пойманную рыбу, за срубленное дерево и выкованную подкову.Но слишком неудобно получать налоги натурой. Нужны были деньги. Деньги всех государств и земель, куда ступило копыто монгольского коня, ходили в Золотой Орде, но цену они имели разную, и люди брали их потому, что были они из золота и серебра.Менгу-Темир знал, что только то государство является государством, которое имеет собственные деньги. И потому он решил продолжить дело, начатое еще ханом Берке.Первые золотые монеты Орды были отчеканены в Булгаре. Берке исповедовал ислам и потому повелел изобразить на них профиль халифа Ан Насиритдина Аллаха, умершего за тридцать пять лет до его правления и в свое время сумевшего возродить величие Багдадского халифата. Расплачиваясь с купцами деньгами с изображением Ан Насиритдина, Берке считал, что тем самым он возвеличивает мусульманскую веру.Все изменилось, когда в год лошади (1258) Кулагу во главе своих туменов подошел к стенам Багдада.Китайские осадные машины сделали свое дело. Через проломы в стене воины Кулагу, словно муравьи, рассыпались по улицам города. Началась резня и грабеж.Жители Багдада не собирались сдаваться. И тогда халиф Мустасим, еще вчера отказавшийся открыть перед монголами ворота города, первый запросил пощады.— Я пощажу тебя, если ты сумеешь уговорить жителей прекратить сопротивление, — сказал ильхан.Мустасим повиновался. Он обратился к правоверным мусульманам со словами:— Такова воля аллаха. Прекратите сопротивление, и монголы не тронут вас…Жители Багдада поверили своему халифу. Когда же они оказались безоружными, монголы поступили с ними так, как привыкли поступать с покоренными народами. За городом, в открытой степи, была устроена резня, в которой никто не знал пощады.Земля еще не успела впитать кровь убитых, а Кулагу сказал Мустасиму:— Мы гости твоего рода. Покажи же, чем ты богат.И халиф, трясясь от страха, привел монголов к дверям, окованным черным железом. Воины Кулагу взломали их и вынесли из кладовых огромное количество одежд, расшитых золотом, сундуки, наполненные динарами, жемчугом и драгоценными камнями.Всю добычу воины сложили у ног ильхана, но он даже не взглянул на нее. Брови Кулагу были сурово сдвинуты. Он сказал Мустасиму:— А теперь покажи нам золото халифата.— Я клянусь…— Не клянись! — гневно крикнул Кулагу. — Я спрашиваю, где лежит золото, которое багдадские халифы собирали веками?Один из нойонов приставил к горлу Мустасима лезвие сабли.— Ну!.. Говори! Не то мои воины отыщут его сами. У них собачий нюх на золото. Если они сделают это без тебя, то тебе нечем будет заплатить за свою жизнь.Лицо халифа было белее его чалмы.— Там…— сказал он, указывая дрожащим пальцем в сторону небольшого водоема, голубевшего у стен дворца.Монгольские воины, взяв кожаные бурдюки, окружили хауз и начали вычерпывать воду. Когда обнажилось дно, выстланное белым песком, самые нетерпеливые принялись копать. И скоро у ног Кулагу выросла гора из золотых слитков, а воины доставали со дна водоема все новые и новые.Лицо ильхана было каменно-спокойным, и только в узких раскосых глазах его играл жаркий красноватый отблеск золота.Узнав о падении Багдадского халифата, великий монгольский хан Менгу повелел Берке расплавить оставшиеся монеты с изображением Ан Насиритдина. Отныне Золотая Орда могла чеканить свои деньги только с его разрешения.Выразив внешне покорность, Берке поручил преданным ему мусульманам продолжать чеканить монеты с профилем халифа Ан Насиритдина. Делалось это в глубокой тайне в Алмалыке, Ходженте и Отраре. Только теперь они были из серебра и меди.Давно уже Золотая Орда отделилась от Каракорума, и, решив начать чеканить свои деньги, Менгу-Темир еще раз хотел подчеркнуть этим, что он управляет независимым государством.Больше не было Великого Монгольского ханства. Умер последний его правитель Арик-Буги. В год овцы (1271) Кубылай провозгласил себя китайским императором, перенес столицу в Ханбалык и назвал новое государство Юань.Кулагу образовал свое ильханство. Средней Азией правил Кайду. Менгу-Темиру принадлежала Золотая Орда.Долго решал золотоордынский хан, какими должны быть его деньги, чье лицо оттиснуть на новых динарах. Может быть Бату-хана — создателя Орды — или Берке, укрепившего ее могущество?Нет. Золото Орды должно освящать имя ее правителя, и потому пусть каждый видит на динарах лицо великого хана Менгу-Темира. * * * Настроение Менгу-Темира было пасмурным. Только что из его юрты ушел первый визирь Катай, и слова, сказанные им, замутили светлый родник ханского добродушия.Неприятную весть принес визирь. До Менгу-Темира и раньше доходили слухи, но он не хотел им верить. Катай сказал, что младшая жена хана — Улжатай изменяет ему с Абашем — одним из его сыновей, рожденным от другой жены — Кубун-хатун.Для монгольских ханов никогда не было противоестественным, если сын брал в жены одну из бывших жен своего отца. Бывало, что и отец брал себе в жены, после смерти сына, невестку, но измена всегда вызывала осуждение.Менгу-Темир был немолод, и все равно то, что сказал ему визирь, вызвало у него гнев.Привыкший владеть собой, хан внешне сохранил спокойствие, но брови его сошлись на переносице и в глазах появился недобрый блеск.Он на миг представил Улжатай и своего сына Абаша. Черная злоба затмила ему разум. Нет, такого он не мог позволить!Менгу-Темир попытался прогнать видение, но оно стояло перед глазами: белое тело красавицы жены, распростертое на земле, и короткорукий, широкогрудый Абаш…Хан хлопнул в ладоши. В дверном проеме появился нукер.— Пусть придет ко мне музалим.Нукер исчез, и сейчас же на его месте появился смуглолицый воин, выполнявший при ставке обязанности музалима — человека для особых ханских поручений.Руки Менгу-Темира вздрагивали.— Подойди ближе, — велел он воину.Тот, неслышно ступая по мягкому ковру, приблизился к хану и склонился в поклоне, ожидая приказа.— Абаш-оглан не должен увидеть завтрашнего рассвета, — тихо, но властно, не отрывая взгляда от лица музалима, сказал Менгу-Темир. — Ты меня понял?— Слушаюсь и повинуюсь, великий хан…Лицо воина было бесстрастным.— Иди.Тот попятился от Менгу-Темира.Никогда ни один из ханов не объяснял исполнителю его воли причин, побудивших отдать тот или иной приказ. Никто не должен был знать сокровенных дум повелителя. Ханская тайна — это обнаженный меч, висящий над головой музалима. Стоит тому уронить где-нибудь лишнее слово, и этот меч настигнет его, даже если он попытается укрыться за тридевять земель.Менгу-Темира не интересовало, как будет выполнен его приказ. Музалим решит и сделает все так, как найдет нужным. Но ханскую волю он исполнит, что бы ни произошло.Проворная рука нукера откинула ковер, закрывающий вход, и в юрту вошла Улжатай. Менгу-Темир вздрогнул. Младшая жена словно подслушала его слова, словно угадала то, что здесь только что произошло. В юрте было светло от падающего через верхнее отверстие света, и хан хорошо видел жещину.Стройная, с тонкими чертами лица, с высокой грудью, она стояла перед Менгу-Темиром и улыбалась.Дочь ойротского эмира Бука-Темира, рожденная младшей дочерью Чингиз-хана — Чичиган, она всегда вела себя так, как хотела, и позволяла себе многое из того, что не смели позволить другие жены хана.Двух сыновей и двух дочерей подарила она Менгу-Темиру, и хан очень любил Улжатай.Вот и сейчас, глядя на нее, Менгу-Темир почувствовал, как сильно забилось сердце. Мелькнула злая мысль: «Пусть умрет Абаш. Кроме него есть еще девять сыновей, и всегда будет, кому оставить трон».Лицо Улжатай сделалось вдруг сердитым и капризным:— Великий хан, неужели ты считаешь, что стал старым, а я могу поменять золото на медь?— О чем ты? — хрипло спросил Менгу-Темир.— Я о твоем визире Катае. Этот человек уже давно не ходит, как все люди, а ползет, извиваясь, словно червь…— Что он сделал тебе?— Он хочет посеять между нами вражду… Его душа полна черных замыслов…Хан недоверчиво усмехнулся. Откуда ему было знать то, что знала Улжатай?Визирь, оберегая самолюбие хана, сказал только о том, что жена изменяет, но не стал рассказывать, что на рассвете этого дня застал Улжатай и Абаша, когда они занимались любовью.Не знал Менгу-Темир, что весь сегодняшний день жена его провела в тревоге. Она надеялась, что Абашу удастся убрать визиря прежде, чем тот донесет хану, но когда увидела, что Катай вышел из юрты Менгу-Темира, а после него туда вошел воин-музалим, надежды на счастливый исход не осталось. Надо было действовать. Поэтому она и пришла к хану.Глаза Улжатай сделались властными и требовательными.— Я ни о чем не хотела тебе говорить, чтобы не замутить источник нашей с тобой радости… Скажи мне, разве я когда-нибудь или в чем-нибудь обманывала тебя?Менгу-Темир выжидательно молчал.Улжатай вдруг невесело улыбнулась:— Наверное, правильно говорят кипчаки, что нет мужчины, который бы не смотрел похотливо на красивую женщину и не пил бы кумыс…Хан насторожился. Неужели и Катай относится к тем, кто не может пройти мимо красивой женщины? Он уже стар. Ему ли думать об этом? А если он по злобе оговорил Улжатай и Абаша?— С тех пор как я стала твоей женой, я не смела даже подумать о том, чтобы бросить тень на твое имя… Я еще раз хочу спросить, о великий хан, было ли такое, чтобы я сказала неправду?Менгу-Темир подумал, что женщина права. Он ни в чем не мог ее упрекнуть. И все-таки он снова не ответил на вопрос Улжатай, а продолжал рассматривать ее лицо сузившимися глазами.— Тогда знай. Вчера твой визирь, этот червь, сказал мне, чтобы я пригрела его и разделила с ним постель. А если я откажусь или скажу тебе о его домогательстве, то…— Улжатай вдруг улыбнулась, приоткрылись алые полные губы, влажно блеснули белые, жемчужные зубы. — Я не испугалась. Я знала, что ничто не может замутить твою веру в меня. И угрозам визиря я не поверила. Никто не смеет сказать плохо о жене хана, даже если она в чем-то и виновата. Тайна хана и тайна ханум священны. Разве не достоин жалости и снисхождения тот, кто бросает тень на Золотую Орду?Улжатай на миг замолчала, потом вдруг вскинула голову, и лицо ее осветила юная счастливая улыбка.— Я рассказала тебе об этом, о великий хан, чтобы ты еще раз убедился, что у меня нет от тебя тайн. Забудем об этом разговоре…— Она приблизилась к Менгу-Темиру, и он почувствовал на лице ее горячее дыхание и услышал шепот: — Я соскучилась по тебе!.. Ты так давно не приходил!.. Не забывай меня, мой повелитель!..Не дожидаясь ответа, Улжатай метнулась к выходу и исчезла так же быстро, как и появилась в юрте.Когда настала ночь, Менгу-Темир отправился в юрту младшей жены.Она была горяча, руки ее нежны, а тело казалось упругим и шелковистым, словно итильская волна.Хан подумал, что и он истосковался по любимой младшей жене.Тайна ханум — ханская тайна. А тайна хана — тайна Золотой Орды…На рассвете, когда усталый от любви и ласк Менгу-Темир заснул, вместо Абаша в своей юрте был удавлен визирь Катай.С этого дня больше никто из приближенных не имел плохих мыслей об Улжатай и ничьи глаза не видели, а уши не слышали ничего такого, что бы нужно было сообщать хану. Прежний мир и порядок воцарились в ставке Золотой Орды.Улжатай не упускала теперь возможности лишний раз увидеть Менгу-Темира, и хан, незаметно следя за ней глазами, каждый раз, замирая сердцем, думал о том, какая она красивая, и желание обладать ею, чувствовать ее тело просыпалось в нем, туманило голову.Видно, не знал мудрый Катай, что сильнее любой мудрости на свете — женские чары.Однажды Улжатай пришла к хану, когда он был один. Так бывало редко, и Менгу-Темир понял, что младшая жена ему что-то хочет сказать.Белые тонкие руки Улжатай протянули хану чашу с кумысом.— Ты хочешь мне что-то сказать? — спросил Менгу-Темир.— Да, — женщина улыбнулась. — Приехали сваты из отцовского аула. Они просят, чтобы наша дочь Курт-Фуджи стала младшей женой моего брата Таутая.Менгу-Темир прищурился. Таутай, самый старший из братьев Улжатай, стал после смерти своего отца Бука-Темира эмиром ойратского рода.Поглаживая жидкую, уже тронутую сединой бороду, хан сказал:— Это хорошо, когда приезжают сваты. Коль будет овца без кошкара, корова без быка, кобыла без жеребца, а верблюдица без буры, то откуда возьмутся ягненок и теленок, жеребенок и верблюжонок? Если монгольская девушка не выйдет замуж, то откуда возьмутся новые воины? Хорошие мысли бродят в голове Таутай-эмира. Но только из него не получится ни кошкара, ни быка, ни жеребца, ни буры. Слишком он стар, чтобы от него мог родиться монгол. И поэтому я не отдам ему в жены Курт-Фуджи. Она станет женой султана Корман Союрготмыша.— Говорят, что султан болен, — осторожно возразила Улжатай.— Пусть. Я найду Курт-Фуджи другого мужа. — Менгу-Темир вдруг засмеялся. — А как ты посмотришь на то, если я отдам ее какому-нибудь орусутскому князю, а у орусутов возьму жен для моих сыновей?Улжатай с удивлением смотрела на Менгу-Темира. Трудно было понять: шутил хан или высказал нечаянно какую-то свою затаенную мысль.Не знал тогда Менгу-Темир, что судьба по-своему распорядится жизнью его дочери. Она не станет женою орусутского князя, а будет отдана султану Корман Союрготмышу. Через год султан умрет, и Курт-Фуджи возьмет в жены Сабылмыш — сын одного из братьев Улжатай. Через три года смерть настигнет и его. И тогда совершится то, что было предначертано Небом, — дочь хана Золотой Орды станет женой шестидесятилетнего Таутая, сватам которого отказал в свое время Менгу-Темир.Курт-Фуджи родит старику трех мальчиков, трех монголов. Правда, людская молва станет утверждать, что Таутаю помогли стать отцом молодые воины из его аула. ГЛАВА ШЕСТАЯ VI Время и смерть не щадили простых воинов, но и потомки великого Чингиз-хана были подвластны бегу времени, и смерть забирала их так же, как когда-то взяла к себе Потрясателя вселенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38