C доставкой Водолей
Прошло пятнадцать лет, а он по-прежнему крепок и силен, только волосы и борода в густой седине. Значит, Святослав сейчас в дружине князя Александра, раз приехал с посольством. Все больше орусутов собирается под знамена непокоренного Новгорода.Думая сейчас о Святославе, Сартак не знал, что в толпе, встречающей русское посольство, есть еще один человек, который так же, как и он, хорошо помнит те далекие события у озера. Это был младший брат черного Кара-Буги. Он выполнял при дворе Сартака обязанности бакаула — распорядителя еды и напитков. Он помнил все и тоже узнал Святослава, но ни один мускул не дрогнул на его скуластом бронзовом лице, только в глазах на миг вспыхнули и тотчас же погасли недобрые волчьи огоньки.Когда вошли во дворец, Сартак сказал:— Уважаемые послы, мы не станем сегодня говорить о деле. Вы гости хана великой Золотой Орды…Орусуты поклонились, выражая тем самым согласие с волей хана.Сартак повернул голову в сторону человека с суровым, мрачным лицом:— Я думаю, мой главный визирь не против?Тот кивнул. Это был знаменитый Саук, выполнявший обязанности визиря еще у Бату-хана. Ему давно перевалило за шестьдесят, и некогда гладкое, круглое лицо избороздили морщины. Он был самым старым из потомков великого Чингиз-хана и потому имел особое влияние на дела Золотой Орды. Во время похода монголов на орусутские земли отец Саука — Кулкан возглавлял отдельное войско. Его тумены овладели городом Коломной, но во время битвы он погиб от орусутской стрелы.По обычаю чингизидов, если при осаде города погибал кто-нибудь из их рода, должна была свершиться страшная месть. И здесь они не отступили от своего правила. Все жители Коломны, от грудных детей до древних стариков, были вырезаны.Желание продолжать мстить за отца руководило всю жизнь поступками Саука. И, с тех пор как он стал главным визирем Бату, Саук постоянно твердил хану о необходимости разговаривать с орусутами только языком кривых монгольских сабель. «Бахадуры, пока они в ссоре, — не объединятся. Разграбленное тобою государство никогда не станет тебе другом. Дружбу ищут до тех пор, пока чувствуют силу. Если не хочешь, чтобы они выступили против тебя, — увеличь еще больше свою мощь, будь жесток и безжалостен», — не уставал повторять Саук.Для орусутских гостей забили молодую кобылицу, принесли вино и кожаные мешки — сабы, полные свежего пенящегося кумыса. Известный кипчакский тайши — сказитель Сулунгут, подыгрывая себе на домбре, поведал собравшимся историю жизни великого Чингиз-хана.Гортанным, хриплым голосом он пел о Торган Шире, который спас молодого Чингиз-хана, когда люди из рода тайжигут хотели убить его. И о том, как простой монгол Темуджин, сделавшийся великим Чингиз-ханом, подарил тому земли меркитов, протянувшиеся от монгольских степей до реки Селенги, и дал звание дархана, разрешив носить кольчугу Воины Чингиз-хана не носили ни кольчуг, ни панцирей.
и перья орла на головном уборе Перья орла на головном уборе считались признаком власти
.Велика была щедрость Потрясателя вселенной, и потому он даровал Торган Шире девять прощений за будущие проступки.Сказитель бил по струнам домбры, и глаза его сверкали вдохновением и верой. Для орусутских послов рассказывал он жизнь Чингиз-хана, прадеда Сартака, рассказывал, как Потрясатель вселенной умел за добро платить добром.О покорности и преданности великому Чингиз-хану всех племен и народов говорил сказитель, повествуя о клятве, которую дали нойоны Алтай, Кучир и Сечей-беки, когда тот взошел на золотой трон: — Если на врага пойдем—приведемВо дворец к тебе девушек самых красивыхИ жен его приведем прелестных,Аргамаков отборных, тонкошеих,Самых быстрых в степи.Если на охоту поедем, то, весь мир обойдя,Для тебя мы добудем и к седлу приторочимЗверей самых ярких, соболей со шкурами черными.Если же нарушим мы клятву свою,Нас, рабов своих неблагодарных,Оставь у погасшего очага,Разлучи с любимыми женами и детьми. Закончив петь, сказитель обвел всех взглядом, полным торжества и достоинства. Своим видом он словно давал совет орусутским послам быть честными и преданными Сартак-хану, потомку великого Чингиза, так же как были преданы люди, жившие много десятилетий назад.Это поняли все собравшиеся.И если Саук мысленно одобрил слова, произнесенные сказителем, то Святослав помрачнел еще больше. Не по душе ему был этот прием, невыносимым казался сам воздух ханской ставки. Едва скрывая ненависть, смотрел Святослав на людей, одетых в шубы из волчьих и бобровых шкур, в лисьи малахаи, с лоснящимися от жира лицами. Чванливо, высокомерно вели себя монголы, одетые в дорогие меха, увешанные оружием, украшенные золотом. Все это было отобрано у тех, кто пух сейчас от голода в курных избах, стонал под непосильным ярмом на истерзанной русской земле.Еда не лезла в горло Святославу, не пьянел он и от вина и кумыса.Его состояние заметил не только Сартак, но и остроглазый Саук. «Насколько я ненавижу орусутов, настолько и они ненавидят нас, — подумал он вдруг с необъяснимой тревогой. — Придет, видимо, время, когда дороги наши пересекутся…»Пир по случаю прибытия орусутов заканчивался. И снова взял в руки домбру кипчакский сказитель Сулунгут, чтобы пропеть то, что ответил Чингиз-хан на клятву преданных нойонов: — Добычу, отнятую вами у врага,Не несите мне, а себе возьмите.Соболей и волков, добытых на охоте,Не отдавайте мне. Себе берите. Наступила полночь. Торгоуты — стражники, охранявшие днем, уступили место коптегулам — воинам, стерегущим покой ханской семьи ночью. И до первых лучей солнца ничто живое не смело приблизиться к дворцу. Сабля и стрела кэшиктэна — гвардейца лишила бы жизни всякого, кто решился ослушаться воли повелителя Золотой Орды.Прошло сорок лет, как ушел из жизни Чингиз-хан, а потомки по-прежнему свято следовали его наставлениям. Для охраны дворца и соблюдения порядка в Орде был создан специальный тумен кэшиктэнов — гвардейцев. Чингиз-хан учил: «Раньше в нашем подчинении было восемьсот коптегулов и семьсот торгоутов. Мы повелели образовать тумен кэшиктэнов. Стать гвардейцем может сын нойона и предводителя тысячи, сын сотника и десятника, и любой простой воин из народа. Для этого он должен хорошо знать военное дело и быть пригож лицом. Сын предводителя тысячи обязан привести с собою десять товарищей и младшего брата, сын сотника — пять товарищей и брата, сын десятника или простого человека — по три товарища и по брату. Каждый, желающий стать кэшиктэном, должен получить на прежней службе коня и оружие. Никто не смеет препятствовать воинам вступать в ряды кэшиктэнов».Большие обязанности брал на себя каждый, кто становился гвардейцем Чингиз-хана, но и привилегии ему давались огромные. Потрясатель вселенной учил:«Никто не имеет права сидеть выше кэшиктэна. Никто не имеет права, проходя мимо него, не назвать своего имени. В дом или шатер, охраняемый кэшиктэном, никто не смеет входить без его разрешения. Проходя мимо, запрещается разговаривать с ним о чем бы то ни было. Запрещается спрашивать гвардейца о количестве людей в том месте, где он несет охрану. Человек, расхаживающий без разрешения кэшиктэна, может быть задержан им и даже убит при неповиновении. Простые нойоны и тысячники обязаны сидеть на почтительном расстоянии от рядового гвардейца».Опорой Орды Чингиз-хана было всегда войско, а лучшими в нем, самыми преданными были кэшиктэны. Они служили хану надежной дубинкой в борьбе с внешними и внутренними врагами.«Мои потомки, которые после меня займут трон, и потомки их потомков, если хотят воздвигнуть мне золотой памятник, пусть берегут как собственные глаза кэшиктэнов, ибо всегда больше собственной жизни берегли они меня», — говорил Чингиз-хан.Когда Бату стал ханом Золотой Орды, он поступил так, как завещал великий дед. Преданные гвардейцы окружили его трон. Только назывались они не кэшиктэнами, а туленгитами.Орусутских послов, уставших от долгой дороги и от устроенного в их честь Сартаком пира, отвели в покои. У двери в комнату, где предстояло спать Данилу, встал туленгит с обнаженной саблей. Боярин разделся, собираясь было лечь в постель, расстеленную на громадной шкуре тигра, как открылась дверь и с факелом в руке вошел советник Сартака ромей Койак. Отблески пламени заметались по коврам, которыми были увешаны стены комнаты, и их причудливые узоры заиграли таинственным светом, то наливаясь красками, то тускнея.Ромей молча поклонился.Данил выжидающе смотрел на вошедшего, ждал, что скажет Койак.— Сейчас по велению великого хана для вас приведут девушку.Боярин удивленно поднял голову.— Девушку?— По древнему монгольскому обычаю, если прибыл уважаемый гость, всегда поступают так…— Но ведь христианская вера запрещает это. Разве великий хан Сартак не христианин?Тонкие губы ромея тронула чуть заметная улыбка, но он тотчас же спрятал лицо в тень.— Нет, — сказал он. — Хан — монгол…Откуда было знать боярину, что Сартак, приняв христианскую веру, по-прежнему придерживался монгольских обычаев? Всякое было намешано в новом хане Золотой Орды. В нем сочетались и глубокая преданность языческим заветам Чингиз-хана, и хорошее знание правил и догм христианства. В своих делах и поступках он не всегда руководствовался ими…Данил хотел подробнее расспросить Койака о хане, но ромей уже исчез, и тихонько стукнула закрывшаяся за ним дверь.Вскоре туленгит огромного роста втолкнул в комнату девочку лет двенадцати-тринадцати — нежную, как шелк, и красивую, как цветок.Согласно порядку, установленному еще Чингиз-ханом, дворцовая стража несла не только военную службу. В обязанность туленгитов входило проведение различных празднеств в Орде и даже снабжение продовольствием ханской ставки. Судьба мужчин и женщин, состоящих при дворце, кроме ханских родственников, находилась в их руках. Вот поэтому-то, получив от Сартака приказ, начальник стражи по своему усмотрению распорядился единственной дочерью вдовы, которая работала на ханской кухне.Втолкнув девочку, туленгит, прижав руку к груди, молча поклонился боярину и исчез за дверью.Девочка была удивительно красивой. Тонкая, как весенняя травинка, белолицая, с огромными, как у верблюжонка, глазами, с косами, черными словно ночь. Глаза, полные слез, со страхом смотрели на боярина.Данил тихо подошел к ней и опустил руку на спину. Худенькое тельце девочки задрожало. Она закрыла лицо руками и громко заплакала.Ласково подталкивая девочку, боярин подвел ее к двери.— Не бойся. Я не трону тебя, — с трудом подбирая кипчакские слова, сказал он.Но девочка, видимо, не услышала его. Она по-прежнему продолжала рыдать.Данил открыл дверь и сказал туленгиту:— Пусть идет к себе. Мне не нужна женщина.И на следующий день хан Сартак не стал вести переговоры. Ему хотелось показать орусутским послам своего быстрого иноходца, свору гончих и похвастаться меткими воинами-стрелками. Поэтому он затеял охоту.Орусутов подняли на рассвете. Зима в этом году выдалась суровая, снежная, и, казалось, со всей кипчакской степи собрались к ханским табунам волчьи стаи.Специально выделенные для охраны табунов воины ничего не могли поделать с хищникам. Снег проваливался под копытами коней, и волки успевали уйти от погони. Только стремительные и легкие гончие да искусные стрелки могли помочь справиться с серыми разбойниками.Поздно вечером вернулись в Орду усталые охотники. Удача сопутствовала им —добыча была большой. Договорившись с ханом, что переговоры начнутся утром, орусутские послы разошлись по отведенным для них покоям.Едва Данил лег в постель, как вчерашний туленгит вновь привел в его комнату девочку с глазами верблюжонка.Она не плакала, как вчера, только тревожно и боязливо оглядывалась на дверь. Боярин понял — девочка хочет что-то сказать. Он жестами позвал ее к себе.Преодолевая страх перед орусутом, девочка на цыпочках приблизилась к нему, наклонилась к самому его лицу и горячо зашептала:— Не пей рашия — вино, которое подадут тебе завтра.Данил понял только «рашия — вино». Он знал — так называется вино, которое обычно пьют монгольские ханы. Сердце вдруг подсказало — девочка предостерегает его. Боярин похолодел от недоброго предчувствия.— Что ты сказала? Повтори…Девочка удивилась, что орусут не понимает ее языка. Глаза ее потемнели от отчаяния, но вдруг в них сверкнула искорка, и она вновь зашептала, сопровождая слова жестами:— Завтра тебя угостят вином — рашия, — девочка ткнула в грудь боярина пальцем. — А ты не пей. — Она замотала головой и показала, как отталкивает руками чашу. — Если выпьешь…— девочка поднесла сложенные ладони ко рту, словно собиралась пить напиток. — Умрешь! Погибнешь…— девочка изобразила умирающего человека.Данил понял.— Вино-рашия…— повторил он, пристально вглядываясь в взволнованное лицо девочки.— Да! Да!Боярин благодарно улыбнулся.— Спасибо…— и погладил ее по голове. — А теперь иди…— Данил показал рукой на дверь.Девочка проворно и неслышно бросилась к выходу.В судьбах людей и даже целых народов заметное место всегда отводилось вину. История знает примеры, когда государство из-за того, что его подданные слишком любили вино, превращалось в прах и навсегда исчезало с лица земли. Могущественные страны, завоевывая земли более слабых соседей, вместе с насилием, творимым оружием, кроме обычной жестокости, несли вино. Захватчики, не добившись желаемого оружием, подчиняли себе людей религией, обычаями и опять же вином. Страшным бедствием для народов, у которых еще не сложилась государственность, было вино. Это хорошо понимал Чингиз-хан. Он знал: чтобы победить врага, мало иметь железную дисциплину. Помимо этого должна быть другая сила, которая бы подогревала, туманила ум и чувства воинов его многонациональной Орды. Поэтому Потрясатель вселенной разрешал грабить, насиловать женщин и пьянствовать. Он и сам любил вино и, употребляя его, часто не знал меры. Однажды, когда многодневная пьяная оргия в ставке едва не кончилась гибелью хана, его советник Шиги Хутуг с горечью сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
и перья орла на головном уборе Перья орла на головном уборе считались признаком власти
.Велика была щедрость Потрясателя вселенной, и потому он даровал Торган Шире девять прощений за будущие проступки.Сказитель бил по струнам домбры, и глаза его сверкали вдохновением и верой. Для орусутских послов рассказывал он жизнь Чингиз-хана, прадеда Сартака, рассказывал, как Потрясатель вселенной умел за добро платить добром.О покорности и преданности великому Чингиз-хану всех племен и народов говорил сказитель, повествуя о клятве, которую дали нойоны Алтай, Кучир и Сечей-беки, когда тот взошел на золотой трон: — Если на врага пойдем—приведемВо дворец к тебе девушек самых красивыхИ жен его приведем прелестных,Аргамаков отборных, тонкошеих,Самых быстрых в степи.Если на охоту поедем, то, весь мир обойдя,Для тебя мы добудем и к седлу приторочимЗверей самых ярких, соболей со шкурами черными.Если же нарушим мы клятву свою,Нас, рабов своих неблагодарных,Оставь у погасшего очага,Разлучи с любимыми женами и детьми. Закончив петь, сказитель обвел всех взглядом, полным торжества и достоинства. Своим видом он словно давал совет орусутским послам быть честными и преданными Сартак-хану, потомку великого Чингиза, так же как были преданы люди, жившие много десятилетий назад.Это поняли все собравшиеся.И если Саук мысленно одобрил слова, произнесенные сказителем, то Святослав помрачнел еще больше. Не по душе ему был этот прием, невыносимым казался сам воздух ханской ставки. Едва скрывая ненависть, смотрел Святослав на людей, одетых в шубы из волчьих и бобровых шкур, в лисьи малахаи, с лоснящимися от жира лицами. Чванливо, высокомерно вели себя монголы, одетые в дорогие меха, увешанные оружием, украшенные золотом. Все это было отобрано у тех, кто пух сейчас от голода в курных избах, стонал под непосильным ярмом на истерзанной русской земле.Еда не лезла в горло Святославу, не пьянел он и от вина и кумыса.Его состояние заметил не только Сартак, но и остроглазый Саук. «Насколько я ненавижу орусутов, настолько и они ненавидят нас, — подумал он вдруг с необъяснимой тревогой. — Придет, видимо, время, когда дороги наши пересекутся…»Пир по случаю прибытия орусутов заканчивался. И снова взял в руки домбру кипчакский сказитель Сулунгут, чтобы пропеть то, что ответил Чингиз-хан на клятву преданных нойонов: — Добычу, отнятую вами у врага,Не несите мне, а себе возьмите.Соболей и волков, добытых на охоте,Не отдавайте мне. Себе берите. Наступила полночь. Торгоуты — стражники, охранявшие днем, уступили место коптегулам — воинам, стерегущим покой ханской семьи ночью. И до первых лучей солнца ничто живое не смело приблизиться к дворцу. Сабля и стрела кэшиктэна — гвардейца лишила бы жизни всякого, кто решился ослушаться воли повелителя Золотой Орды.Прошло сорок лет, как ушел из жизни Чингиз-хан, а потомки по-прежнему свято следовали его наставлениям. Для охраны дворца и соблюдения порядка в Орде был создан специальный тумен кэшиктэнов — гвардейцев. Чингиз-хан учил: «Раньше в нашем подчинении было восемьсот коптегулов и семьсот торгоутов. Мы повелели образовать тумен кэшиктэнов. Стать гвардейцем может сын нойона и предводителя тысячи, сын сотника и десятника, и любой простой воин из народа. Для этого он должен хорошо знать военное дело и быть пригож лицом. Сын предводителя тысячи обязан привести с собою десять товарищей и младшего брата, сын сотника — пять товарищей и брата, сын десятника или простого человека — по три товарища и по брату. Каждый, желающий стать кэшиктэном, должен получить на прежней службе коня и оружие. Никто не смеет препятствовать воинам вступать в ряды кэшиктэнов».Большие обязанности брал на себя каждый, кто становился гвардейцем Чингиз-хана, но и привилегии ему давались огромные. Потрясатель вселенной учил:«Никто не имеет права сидеть выше кэшиктэна. Никто не имеет права, проходя мимо него, не назвать своего имени. В дом или шатер, охраняемый кэшиктэном, никто не смеет входить без его разрешения. Проходя мимо, запрещается разговаривать с ним о чем бы то ни было. Запрещается спрашивать гвардейца о количестве людей в том месте, где он несет охрану. Человек, расхаживающий без разрешения кэшиктэна, может быть задержан им и даже убит при неповиновении. Простые нойоны и тысячники обязаны сидеть на почтительном расстоянии от рядового гвардейца».Опорой Орды Чингиз-хана было всегда войско, а лучшими в нем, самыми преданными были кэшиктэны. Они служили хану надежной дубинкой в борьбе с внешними и внутренними врагами.«Мои потомки, которые после меня займут трон, и потомки их потомков, если хотят воздвигнуть мне золотой памятник, пусть берегут как собственные глаза кэшиктэнов, ибо всегда больше собственной жизни берегли они меня», — говорил Чингиз-хан.Когда Бату стал ханом Золотой Орды, он поступил так, как завещал великий дед. Преданные гвардейцы окружили его трон. Только назывались они не кэшиктэнами, а туленгитами.Орусутских послов, уставших от долгой дороги и от устроенного в их честь Сартаком пира, отвели в покои. У двери в комнату, где предстояло спать Данилу, встал туленгит с обнаженной саблей. Боярин разделся, собираясь было лечь в постель, расстеленную на громадной шкуре тигра, как открылась дверь и с факелом в руке вошел советник Сартака ромей Койак. Отблески пламени заметались по коврам, которыми были увешаны стены комнаты, и их причудливые узоры заиграли таинственным светом, то наливаясь красками, то тускнея.Ромей молча поклонился.Данил выжидающе смотрел на вошедшего, ждал, что скажет Койак.— Сейчас по велению великого хана для вас приведут девушку.Боярин удивленно поднял голову.— Девушку?— По древнему монгольскому обычаю, если прибыл уважаемый гость, всегда поступают так…— Но ведь христианская вера запрещает это. Разве великий хан Сартак не христианин?Тонкие губы ромея тронула чуть заметная улыбка, но он тотчас же спрятал лицо в тень.— Нет, — сказал он. — Хан — монгол…Откуда было знать боярину, что Сартак, приняв христианскую веру, по-прежнему придерживался монгольских обычаев? Всякое было намешано в новом хане Золотой Орды. В нем сочетались и глубокая преданность языческим заветам Чингиз-хана, и хорошее знание правил и догм христианства. В своих делах и поступках он не всегда руководствовался ими…Данил хотел подробнее расспросить Койака о хане, но ромей уже исчез, и тихонько стукнула закрывшаяся за ним дверь.Вскоре туленгит огромного роста втолкнул в комнату девочку лет двенадцати-тринадцати — нежную, как шелк, и красивую, как цветок.Согласно порядку, установленному еще Чингиз-ханом, дворцовая стража несла не только военную службу. В обязанность туленгитов входило проведение различных празднеств в Орде и даже снабжение продовольствием ханской ставки. Судьба мужчин и женщин, состоящих при дворце, кроме ханских родственников, находилась в их руках. Вот поэтому-то, получив от Сартака приказ, начальник стражи по своему усмотрению распорядился единственной дочерью вдовы, которая работала на ханской кухне.Втолкнув девочку, туленгит, прижав руку к груди, молча поклонился боярину и исчез за дверью.Девочка была удивительно красивой. Тонкая, как весенняя травинка, белолицая, с огромными, как у верблюжонка, глазами, с косами, черными словно ночь. Глаза, полные слез, со страхом смотрели на боярина.Данил тихо подошел к ней и опустил руку на спину. Худенькое тельце девочки задрожало. Она закрыла лицо руками и громко заплакала.Ласково подталкивая девочку, боярин подвел ее к двери.— Не бойся. Я не трону тебя, — с трудом подбирая кипчакские слова, сказал он.Но девочка, видимо, не услышала его. Она по-прежнему продолжала рыдать.Данил открыл дверь и сказал туленгиту:— Пусть идет к себе. Мне не нужна женщина.И на следующий день хан Сартак не стал вести переговоры. Ему хотелось показать орусутским послам своего быстрого иноходца, свору гончих и похвастаться меткими воинами-стрелками. Поэтому он затеял охоту.Орусутов подняли на рассвете. Зима в этом году выдалась суровая, снежная, и, казалось, со всей кипчакской степи собрались к ханским табунам волчьи стаи.Специально выделенные для охраны табунов воины ничего не могли поделать с хищникам. Снег проваливался под копытами коней, и волки успевали уйти от погони. Только стремительные и легкие гончие да искусные стрелки могли помочь справиться с серыми разбойниками.Поздно вечером вернулись в Орду усталые охотники. Удача сопутствовала им —добыча была большой. Договорившись с ханом, что переговоры начнутся утром, орусутские послы разошлись по отведенным для них покоям.Едва Данил лег в постель, как вчерашний туленгит вновь привел в его комнату девочку с глазами верблюжонка.Она не плакала, как вчера, только тревожно и боязливо оглядывалась на дверь. Боярин понял — девочка хочет что-то сказать. Он жестами позвал ее к себе.Преодолевая страх перед орусутом, девочка на цыпочках приблизилась к нему, наклонилась к самому его лицу и горячо зашептала:— Не пей рашия — вино, которое подадут тебе завтра.Данил понял только «рашия — вино». Он знал — так называется вино, которое обычно пьют монгольские ханы. Сердце вдруг подсказало — девочка предостерегает его. Боярин похолодел от недоброго предчувствия.— Что ты сказала? Повтори…Девочка удивилась, что орусут не понимает ее языка. Глаза ее потемнели от отчаяния, но вдруг в них сверкнула искорка, и она вновь зашептала, сопровождая слова жестами:— Завтра тебя угостят вином — рашия, — девочка ткнула в грудь боярина пальцем. — А ты не пей. — Она замотала головой и показала, как отталкивает руками чашу. — Если выпьешь…— девочка поднесла сложенные ладони ко рту, словно собиралась пить напиток. — Умрешь! Погибнешь…— девочка изобразила умирающего человека.Данил понял.— Вино-рашия…— повторил он, пристально вглядываясь в взволнованное лицо девочки.— Да! Да!Боярин благодарно улыбнулся.— Спасибо…— и погладил ее по голове. — А теперь иди…— Данил показал рукой на дверь.Девочка проворно и неслышно бросилась к выходу.В судьбах людей и даже целых народов заметное место всегда отводилось вину. История знает примеры, когда государство из-за того, что его подданные слишком любили вино, превращалось в прах и навсегда исчезало с лица земли. Могущественные страны, завоевывая земли более слабых соседей, вместе с насилием, творимым оружием, кроме обычной жестокости, несли вино. Захватчики, не добившись желаемого оружием, подчиняли себе людей религией, обычаями и опять же вином. Страшным бедствием для народов, у которых еще не сложилась государственность, было вино. Это хорошо понимал Чингиз-хан. Он знал: чтобы победить врага, мало иметь железную дисциплину. Помимо этого должна быть другая сила, которая бы подогревала, туманила ум и чувства воинов его многонациональной Орды. Поэтому Потрясатель вселенной разрешал грабить, насиловать женщин и пьянствовать. Он и сам любил вино и, употребляя его, часто не знал меры. Однажды, когда многодневная пьяная оргия в ставке едва не кончилась гибелью хана, его советник Шиги Хутуг с горечью сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38