Забыл уже, каким сам был в его возрасте. Подумаешь, погуляет мальчишка! Понадобится, все усвоит, — с безапелляционностью, от которой у Коломнина сводило скулы, заявила жена. — Тебя тоже не на рыночной экономике учили. Ничего: жизнь заставила и — втянулся. Так что за сына не бойся, — не пропадет.
И что ты думаешь? Опять оказалась права. Полгода назад Дмитрий, стесняясь, подошел к отцу и попросил помочь ему устроиться на работу: «Хочу зарабатывать сам. У нас все пацаны при деле». Коломнин, хоть и с сомнением, но устроил его на стажировку в банковский отдел залогов. Через короткое время сначала начальник отдела Панчеев, а потом и остальные сотрудники при встречах начали расхваливать Дмитрия, наполняя отцовское сердце скрытой гордостью. Теперь по вечерам сын с отцом часто обсуждали общие банковские проблемы, и в юношеской горячности Дмитрия все более проявлялась эрудиция, — результат упорной работы. На его письменном столе появились учебники по банковскому праву, — самолюбивый парень тянулся за теми, с кем оказался рядом.
Вот и сейчас Коломнин видел, как не терпится Димке чем-то с ним поделиться. Так что он даже оттолкнул младшую сестренку, гордо потянувшуюся с дневником. Оказывается, начальник отдела доверил ему самостоятельно подготовить и провести аукцион по продаже залогового оборудования одного из разорившихся должников. Ломающимся баском Дмитрий сообщил, что дважды за это время летал в командировку, «уронил» в цене директора базы, в результате банк получит лишних двадцать тысяч долларов. Коломнин, конечно, не поверил, что двадцатилетний, хоть и кипящий самоуверенностью парнишка мог «переиграть» битого торгаша. Но ограничивался лишь ласковым покачиванием головы, — произошло главное: между ним и сыном восстановилась связь, нарушенная пять лет назад.
На этом разговор прервался. Тем более что о своих претензиях на отца требовательно объявила дочь, поднявшая возню. Еще через десять минут дверь в гостиную распахнулась. Утомившаяся и оттого раздраженная Галина разогнала детей спать.
Вслед за женой Коломнин прошел на кухню.
— Доча что, больна? Мне показалось, головка потная. — Мог бы хоть разок позвонить, поинтересоваться, что дома. Может, и знал бы, что она третий день в школу не ходит. Тридцать семь и пять.
— Лекарства есть?
— А ты в аптеку сходил?
— Как же я мог? Позвонила бы на мобильный, заехал бы.
— Да что толку тебе вообще что-то говорить? Ты ж весь в своих делах. Нас с детьми не станет, наверное, и не заметишь. Ладно, ужинать будешь?
— Поел. С ребятами в аэропорту после приземления посидели.
— Посидели?! — жена опустилась на табуретку, демонстративно потянула ноздрями воздух.
— Во дает муженек! — восхитилась она, пристукнув широко расставленные в коленях ноги. — Дома жрать нечего, дочь больная валяется, может, с воспалением легких, я каждый доллар выгадываю…
— Тише, дети услышат.
— А муж куда угодно готов, лишь бы не домой. Уже по аэропортам с дружками хлещет… Или — с подругами?
— Почему куда угодно и почему хлещет? — Коломнин, в свою очередь, быстро заводился от взвинченного ее тона и — теперь едва сдержался. — Был повод. С возвращением.
— Повод! — обрадовалась жена. — С Ознобихиным небось? Так у этого даже отсутствие повода — повод выпить. Но тот хоть пьет, да деньги серьезные делает. А вот что нам с ребятами пахота твоя вечная дает? Зато весь из себя начальник.
— Положим, дает не так и мало. Квартиру эту мы как раз на мои банковские доходы купили. — Тоже мне доходы! — фыркнула Галина. — Два года корячиться, чтоб скопить на трехкомнатную халупу. — Это халупа?! — Халупа и есть, — Галина с удовольствием нажала на неприятное словцо, словно на карандашный грифель: аж до крошек. — Одно слышу: работа, работа! В МВД ночами сидел. В банк перешел — и опять то же. Работа эта твоя подлючая.Только мы с детьми тебе совсем не нужны.
— Ну, не надо! Передергивать не надо! Детей сюда не приплетай! Что ж ты все в одно корыто?
— И то верно, — горько согласилась жена. — О детях ты все-таки вспоминаешь. А я? Что есть, что нет. Я ж на себя в зеркало лишний раз поглядеть боюсь — морщины. А грудь? Да какая там грудь осталась! И это в неполных сорок.
— Следить за собой надо, — Коломнин словно ненароком скосился на раздвинутые тронутые целлюлитом ляжки.
— Следить?! — жена восхищенно хлопнула в ладоши. — Аэробикой заняться? Или массажем? А может, в «Чародейке» надо по сотне долларов в неделю оставлять, которых у меня нет?
— Ну, пошло. Слушай, давай хоть до утра отложим. Ей-богу, устал чертовски.
— А может, жену надо было поберечь? Или полагаешь, что двое родов и три аборта фигуру украшают? А плита? А белье это треклятое?.. Чего на ноги поглядываешь? На еще и на руки погляди, — она вытянула перед собой потрескавшиеся, смазанные на ночь кремом «вареные» ладони. Они подрагивали.
— Галя! — Коломнин, как всегда при подобных сценах, подошел к жене, со смешанным чувством жалости и невольной брезгливости, провел неловко по голове. И она, словно ждала этого, уткнулась в его живот.
— Ну, что я могу? — он гладил ее голову, ненароком обнаруживая новые седые волосы и комья перхоти. — Мне действительно платят столько, сколько платят. Я ж не ворую.
— И взяток не берешь. Я знаю, — отстранившись, жена отерла глаза. — Но — сил нет больше, Сережа. — Хорошо, давай наймем горничную. Правда, это обойдется папаше Дорсету в лишних сто пятьдесят — двести долларов. Придется подождать с новой машиной. Но ради твоего здоровья…
— Да причем тут горничная?!
Коломнин насупился, ожидая какой-нибудь язвительной реплики. Но — продолжения не последовало. Жена, прислонившись к косяку, о чем-то тяжело думала.
— Если б ты только знал, как это мучительно жить, не имея света впереди.
— Я знаю, — вырвалось у Коломнина.
— У тебя что, женщина появилась? — чутко догадалась Галина. — Так лучше скажи честно! Я выдержу. Чем так-то.
— Дуреха ты! — боясь выдать себя, рявкнул Коломнин и по вспыхнувшему лицу увидел: это было именно то, что хотела она услышать.
— Ну что ж, нет так нет. Глядишь, в самом деле и наладится что-то. Дети, похоже, заснули. Может, и мы пойдем, а, Сереж?
В голосе ее появилась внезапная томность. Должно быть, помимо воли Коломнина, проскочила в нем какая-то гадливость, потому что жена ссутулилась и вернулась к привычному тону:
— Ладно, банкир фигов, не пугайся. Не навязываюсь. Будешь ложиться, не забудь чайник выключить.
И вышла, плотно прикрыв дверь.
Коломнин подошел к окну. Где-то там, в ночи, за московскими многоэтажками, за уральским хребтом, посреди Сибири, обиталась его несбывшаяся Лоричка. Он ткнулся лбом к потное стекло и глухо заскулил.
— А что, парни, как вы думаете, сколько может стоить самый дорогой стакан водки? — заместитель начальника управления экономической безопасности банка «Авангард» пятидесятипятилетний Валентин Лукьянович Лавренцов, прищурившись, оглядел скопившихся сотрудников.
— Ну, если кингстоны совсем перекроет, так можно и тысячу рублей отдать, — начальник отдела по иногородним филиалам Анатолий Седых провел шершавым языком по губам. Представил с тоской, сколько еще терпеть до вечера. — А то и две.
— Салаги вы дешевые, — собственно к этой фразе и подводил первый вопрос Лавренцова. Окружающие предвкушающе затихли, — Лавренцов слыл виртуозом соленого рассказа. — А шестьдесят пять тысяч долларов не хотите?
— За стакан?! — обескураженно промычал Седых, почувствовав, что желание похмелиться разом поуменьшилось.
— А то. Вчера, стало быть, вызывает меня президент банка, — Лавренцов значительно огладил седой ежик на округлой голове. Он мог бы сказать просто — «Дашевский». Но «президент банка» — это придавало дополнительную увесистость дальнейшему. — И попросил помочь Управлению делами воздействовать на одного упрямца. Тот как раз в банк на переговоры приехал. Да чего там?! Новый директор конзавода.
— Это на территории которого строится банковский коттеджный поселок? — заинтересовался начальник информационного центра Николай Панкратьев — неулыбчивый с землистым скуластым лицом человек. Дотоле он, единственный, не участвовал в общем оживлении, хмуро перекатывая по крышке стола подвернувшийся стеклянный шарик.
— Во-во! Со старым-то у банка все тип-топ было. Дружили. Ему платили, он подписывал.
— И все так чинно-благородно, — добавил перцу Седых.
— Как надо, так и было, — Лавренцов не любил, когда его перебивали. — Только хозяйственники наши лопоухие забыли, видите ли, вовремя подписать договор еще на кусок земли вдоль речки. Самый что ни на есть лакомый кусман: хошь корты ставь, хошь какие другие забавы.
— Как же нашим буграм без этого куска-то? — без выражения прокомментировал Панкратьев. — Уж если им что втемяшилось, так просто вынь да положь.
— Наше дело не комментировать, а выполнять, — отсек реплику Лавренцов. — Словом, новый директор вдруг уперся. Меня-де, коллектив. Я-де, весь в интересах людей. В общем со всех сторон махровый демагог, а подступиться, подходы найти — никак!
— И ты подступился, — догадался Панкратьев.
— К чему и рассказ. Но тоже непросто было. Я ему: «Хочешь пятьдесят кусков живыми долларами? Лично тебе». А он в ответ: «Мой интерес — интерес Конзавода. А земля эта самая выпасная». И дальше какую-то туфту несет насчет поголовья. Часа два мы с ним, как нанайские мальчики на ковре. Уж, думаю, может, и впрямь, какой последний идейный попался.
— Нагульнов из «Поднятой целины», — бросил кто-то.
— Это точно. Целина там непаханная. Честно скажу, отчаялся. Думал, аут. Только замечаю, глазом косит и чем дальше, тем больше подрагивает. Братцы! Так это ж совсем другое дело. Это-то нам как раз знакомо! А что, говорю, в самом деле, все о делах да о делах! Не выпить ли нам, как мужикам? И достаю бутылец «Смирновской»!
— Заглотил, — завистливо догадался Седых.
— Как на духу! Даже сам не ожидал такого эффекта, — Лавренцов истово перекрестился. — Через десять минут, как стакан принял, расцвел и махом все подписал, — алкаш оказался. И с утра неопохмеленный. Даже про пятьдесят тысяч не вспомнил. Вот она загадка русского мужика. За большие доллары его не возьмешь. А за стакан водки — будьте любезны! Алкоголизм — это такое, доложу вам, оказывается, благо!
Довольный эффектом, Лавренцов крутнулся в кресле, обозревая ошеломленных сотрудников.
— И чего они теперь будут делать без выпасных лугов? -поинтересовался Панкратьев.
— А это не наша печаль! — ответил за Лавренцова Седых. Как и многим другим, вопрос показался ему бестактным. — Тут теперь главное, Лукьяныч, грамотно доложить Дашевскому. Нажать, что пятьдесят тысяч банку сэкономил. Может, десятку выпишет?
— Получишь ты с него, как же! — все с той же желчностью вновь отреагировал Панкратьев.
И на этот раз реплику встретили сочувственно, — прижимистость президента банка была, увы, широко известна.
— Внимание! Подъехала «ДЭУ»!…— сидевший на подоконнике впередсмотрящий поднял палец, требуя всеобщего внимания. — Вышел из машины!.. Идет! Нет, с кем-то остановился… Вошел в подъезд!
Он отбежал от окна и встал в конце моментально выстроившегося ряда.
— Приготовились, — Лавренцов прошел поближе к входной двери, непроизвольно огладил ежик. — Все запомнили? Значит, если скажет…
— Помним, помним, — Анатолий Седых в свою очередь вроде бы случайно проверил узел галстука и быстро отер слюной пересохшие губы.
В большом, метров на сорок кабинете, где скопились сейчас сотрудники управления, установилось возбужденное ожидание.
На этаже остановился лифт. Послышался распекающий кого-то на ходу голос. Потянулась дверь.
— Товар-рищи офицеррыыы! — рявкнул, вытягиваясь, Лавренцов. И вошедший Коломнин обнаружил своих «орлов», выстроившихся перед ним в наигранном раже.
Подыгрывая, неспешно прошел по рядам.
— М-да, распустились без меня, — скорбно протянул он. — Двое плохо выбриты. От баб, что ли? Один без галстука. В нечищенной обуви. Бутылки, гляжу, пустые в корзине появились. Забурели без присмотра, дети мои.
Он еще не договорил, а обрадованный Лавренцов рубанул в воздухе рукой.
— Прости, батько! — весело грохнуло тридцать глоток. И приготовившийся устроить разнос Коломнин обескураженно рассмеялся. — От баламуты!
Его обступили. Посыпались обычные шуточки по поводу отдыха. Тем более — тайского отдыха.
— Как вам эротический массаж, шеф? — полюбопытствовал Лавренцов, как и Ознобихин, большой любитель тайской экзотики. — Расслабились?
— Это вы тут, гляжу, без меня расслабились, — при воспоминании о сеансе массажа Коломнин поежился. — Десятый час. Или дел нет? Все! Митинг по поводу моего возвращения объявляю закрытым. Полковники через пять минут ко мне на планерку. Остальным работать по плану. Вольно. Разойдись.
Назвав руководителей полковниками, Коломнин лишь отчасти отступил от истины: его зам Валентин Лавренцов был генерал-майором милиции в отставке.
Когда три года назад президент банка поручил Коломнину подобрать штат в управление экономической безопасности, он пригласил прежде всего тех, кого хорошо знал по совместной работе в МВД. Тщательно отбирал каждую кандидатуру, как отбирают фрукты в посылку, — чтоб подходили один к другому и, не приведи Господи, не попался бы с гнильцой, — перезаражает все вокруг. А потому умел чувствовать состояние подчиненных.
И сейчас заметил, что в каждом из них за внешним возбуждением проглядывает какая-то общая озабоченность. Что-то в его отсутствие произошло.
Войдя в компактный свой кабинетик с единственным столом возле неказистого сейфа и рогатой вешалкой у двери, Коломнин огляделся в поисках перестановок, пытаясь на глазок определить, куда технические службы могли подпустить свежего «жучка». Но впрочем не особенно внимательно: разговоров, о которых категорически не должно быть известно руководству банка, здесь не велось.
— Разреши, Сергей Викторович? — в кабинет ввалились Лавренцов, Седых, Панкратьев и старший группы по борьбе с мошенничествами в сфере пластиковых карт Богаченков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53