— Сейчас главное темп. Чтоб деньги пошли! Так что завтра же с утра вылетаю в Москву. Не хочется, конечно. Но интересы дела прежде всего. Так ведь?
Последние слова были обращены к притихшей Ларисе.
— Езжай, конечно. И — жду с удачей, — в тоне ее переплелись огорчение и нетерпеливое предвкушение успеха. Остальные деликатно отвели взгляд. Тайное было объявлено явным: впервые Лариса Шараева прилюдно обратилась к Коломнину на «ты».
Присутствие посторонних помешало Коломнину сообщить Ларисе и другую новость — лететь в Москву ему бы пришлось так и так. Накануне позвонила жена и в своей манере, эдак между прочим, сообщила, что на завтрашний день в народном суде назначен их бракоразводный процесс.
«Хотя это та новость, о которой куда приятней сообщать как о свершившемся факте».
Москва. Утонченные люди
Весна, что в Томильске едва угадывалась по первой слякоти, в Москве бушевала вовсю.
Конец апреля выдался на удивление нежным. И даже пряный воздух был столь густо настоян на ароматах пробуждающейся листвы, что Коломнину казалось: не дышит он, а глотает густой нектар. И — сладко пьянеет. — Да, хороша весна, — произнес вышагивавший рядом Иван Гаврилович Бурлюк. — Еще спасибо скажете, что сюда вытащил. Это вам не в затхлом кабинетишке друг другу нервы трепать.
— Как Островой? Взяли к себе? — полюбопытствовал Коломнин.
— Само собой. Вникает. Связи старые подтягивает. Попробовал, правда, поначалу смахинаторствовать, но у меня не забалуешь. Быстро по лапам загребущим схлопотал.
Беседуя неспешно обо всем на свете и легонько пикируясь, как разминающиеся теннисисты перед матчем, они шли мимо Дома художника по влажным, недавно освободившимся от снега аллеям Парка искусств. Мимо бесчисленных, на все вкусы скульптур.
Возле одной из них Бурлюк озадаченно остановился.
— Чего только не напридумывают, — он неприязненно оглядел пухлую гранитную глыбу, из которой торчали четыре металлических прутика, если приглядеться — ручки-ножки, с пробитыми гвоздями ладошками и ступнями. А сверху на тонкой, будто булавочной шейке, удивленно таращилась на окружающий мир махонькая лупоглазая голова Иисуса Христа. Казалось, его не распяли, а запекли в тесте. — Вот это по-нашему, по — рассейски. Чуть упразднили контроль, и — пошла писать губерния. Кто во что горазд! И ведь сколько материала задарма перевели.
— А мне нравится, — заявил Коломнин. И не потому, что в самом деле так уж понравилась странная скульптура. А потому что гонористый, изливающий вокруг себя желчь Бурлюк за какие-то десять минут, что прошли с момента их встречи, так ухитрился настроить против себя, что поневоле хотелось противоречить во всем. Бурлюк насупился, собираясь пройтись по поводу сомнительного художественного вкуса собеседника, но тут взгляд его упал в сторону и сделался каким-то восторженно-очумелым.
— Так вот вас куда попрятали, — пробормотал он.
Над спутниками навис высоченный памятник Дзержинскому с полустертой надписью на постаменте. Чуть далее вдоль аллеи разместились трое Лениных. Причем двое как бы ненароком отвернулись от третьего — сумрачного узкоглазого деда с грузной фигурой мордовского крестьянина. Было похоже, что они им заметно тяготятся. Как тяготятся безграмотным родичем из провинции, навязавшимся в компанию. С противоположной стороны аллеи щурился Михал Иванович Калинин. Но вожди напрасно комплексовали: осторожненькая насмешка всесоюзного старосты была обращена не на них, а на расположившийся в глубине бюст Брежнева. Добротный, белого мрамора пиджак Леонида Ильича был утыкан бесчисленными орденами.
Несколько в отдалении набычился безносый Сталин. Росточком скульптура выдалась помельче соседа — Якова Свердлова. И это травмировало самолюбивого «отца народов».
Задвинутая в запасники старая гвардия выглядела внушительно, в полной готовности вернуться на магистральный путь истории.
Впрочем нельзя было не отдать должного мрачному юмору устроителей экспозиции. Точнехонько за Сталиным расположили чугунную решетку, с притиснутыми изнутри булыжниками — страдающими человеческими лицами: жертвами репрессий.
И над всем этим полыхал притороченный к фонарному столбу массивный герб Союза Советских Социалистических республик.
— М-да, полный паноптикум, — оценил Коломнин.
— Какую державу развалили, сволочи, — выдохнул Бурлюк. Как оказалось, оба они глядели на одно и то же. Но каждый увидел свое.
С удивлением заметил Коломнин, что глаза старого аппаратчика увлажнились: человек, обязанный своим нечаянным богатством развалу прежнего государства, искренне о нем скорбел.
Перехватив озадаченный взгляд Коломнина, Бурлюк отчего-то рассердился:
— В глаз попало. Да вот как будто и пришли. Лучшее, говорят, на Москве переговорное место.
Метрах в семидесяти, на аллее, упирающейся в набережную Москвы-реки, располагалась уютненькая «стекляшка» с пристроенной беседкой — в форме теремка. Кафе только открылось, и посетители еще не появились.
Бурлюк прошествовал в беседку, а Коломнин в поисках официанта заглянул в павильончик. У входа, что было совершенно удивительно для обычной пивной, оказался втиснут черный рояль с разложенными на пюпитре нотами.
У барной стойки, спиной к входной двери, беседовали двое: пожилой кавказец наставлял молоденькую сексапильную официантку.
— Ты мой принцип помнишь, да? Вежливость и еще раз что?
— Вежливость. Чего не понять? — нетерпеливо взбрыкнула девушка.
— Ты не дерзи, а проникнись. Это тебе не твоя столовка. Здесь — культура, — он показал на набережную, вдоль которой вплоть до Крымского моста протянулась выставка картин. Плотоядно провел вдоль ее бедра. — А у тебя грубость бывает. Имей в виду, личное личным, но еще замечание и — опять будешь в столовке на тыщу рэ околачиваться. Поняла, нет?
— Да поняла. Там вон посетитель нервничает, — через окошко был виден расположившийся в беседке Бурлюк. С недовольной гримасой водил он пальцем по поверхности дубового стола.
Беседка была почти пуста. Лишь за крайним столом безучастно склонился над бокалом пива сутулый коротковолосый мужчина, углубленный в себя.
Коломнин поспешил присоединиться к Бурлюку.
— Я эту пивнуху в прошлый приезд случайно наколол, — сообщил Бурлюк. — Лучшего места для неспешного разговора не найти. К тому же кормят прилично. И цены, что важно, невысокие.
Коломнин спрятал невольную гримасу: человек, оборачивающий десятки миллионов долларов, экономил на рублевой закуске.
Припорхнула с выражением любезной готовности официанточка:
— Что будем заказывать?
— Что вы будете заказывать, я не знаю, — желчно поставил ее на место Бурлюк. — А мы вот с товарищем хотели бы по кружечке «Старопраменского».
— Извините, у нас сегодня только «Невское».
— Это ваша проблема. В меню вижу «Старопраменское». И мы желаем именно «Старопрамен»! Сходите и найдите где-нибудь.
— Если только у Петруши занять, — усмехнулась она, кивнув через плечо на громоздящийся на стрелке памятник Петру Первому.
— Вы не огрызайтесь, а выполняйте, что велено, — пресек прения Бурлюк.
— Да где ж я в самом деле?!.. — девушка беспомощно посмотрела на Коломнина.
— Несите что есть, — разрешил тот, остановив новый всплеск возмущения соседа. — Ничего, «Невское» хорошее пиво. К тому же в отечестве надо пить отечественное.
Бурлюк смолчал. Но строгим взглядом занес эту уступку официантке в большой минус.
— А есть что будете? — девушка приготовила блокнотик — Было бы что есть, — Бурлюк неприязненно отбросил меню. — Значит, так. Мне овощной салатик. Только чтоб без всякого масла, сыру положить немножко. Мацареллы. Да вы записывайте.
— Я запомню.
— Нет, запишите. Все говорят: «Запомню», — а потом жрать невозможно! Значит, перчику красного ломтиками, луку репчатого, крупным кружком. Да, маслин ни в коем случае, только оливки. Теперь насчет рыбы. Передайте повару, как нужно отварить…
Он еще долго, обстоятельно шелушил свой заказ, а официантка, поджав губы, хмуро записывала, умиляясь собственной кротости.
Заказ Коломнина оказался предельно краток: селедка с картошкой и шашлык.
— Набирают кого ни попадя. Лишь бы ляжками дрыгала. Никакого представления о сервисе, — посетовал Бурлюк, даже не дождавшись, пока официантка отойдет от стола.
А Коломнин и без того уже понял, что нынешний разговор выйдет очень непростым.
Буквально через минуту официантка с лицом, сведенным в приветливую улыбку, поставила две кружки пива и порхнула было дальше. Но тут же была остановлена возмущенным Бурлюком:
— Это что?
— Пиво.
Логичный ответ почему-то заново вывел Бурлюка из себя.
— Это — ледяное пиво! — уточнил он, будто в преступлении уличил. — У нас на дворе весна. Еще май не наступил. А вы подаете лед.
— Так что вы хотите? — девушка растерялась.
— Подогрейте. Есть у вас микроволновка?
— Как скажете, — официантка, убрав злые глаза, потянула на себя кружку. — До какой прикажете температуры?
— Да это любая обслуга в Мюнхене знает. До комнатной! Не выше. Подогреть надо чуть-чуть. Слышите?! Лишний градус и все испортите! — крикнул он в спину удаляющейся поспешно девушки.
Пока не принесли пиво, Бурлюк постукивал по столику, непрерывно что-то бурча: кажется, он был всерьез расстроен нерасторопностью обслуги. Коломнин отмалчивался: в Мюнхене бывать ему до сих пор не доводилось. Но официантов за границей повидал всяких. А потому мысленно был на стороне девочки, которой сегодня крепко не повезло с первыми посетителями.
Вскоре подогретое пиво вернулось на стол.
— Надеюсь, на этот раз угодила? Градусника, извините, под рукой не оказалось.
Бурлюк кончиком языка проткнул пену и медленно коснулася напитка.
— Ну, это чуть лучше, — барским движением кисти отпустил обслугу. — Ты чего думаешь, я привередничаю? Почечная кома была, — пожаловался неожиданно он. Очевидно, неприязнь Коломнина проявилась вовне. — Так что приходится все дозировать. Врачи говорят, иначе — тут же каюк.
Он шутливо оттопырил нижнюю губу. Но шутка не получилась. Больные, с желтушечными белками глаза против воли хозяина наполнились тоской.
— Так что, за наше зарождающееся сотрудничество? — он потянулся к кружке Коломнина. И хоть тост со стороны человека, с которым они собирались судиться и даже снимать его с должности, показался Коломнину несколько сомнительным, он в свою очередь приподнял кружку.
— Напрасно колеблетесь, — нерешительность его Бурлюк подметил. — Я потому и встречи искал, что хочу договориться об условиях дружбы.
— Так условие простое. Давайте рассчитаемся с долгами и начнем крепко дружить. «Нафта» вот-вот на промышленные объемы выйдет. И свой трейдер за рубежом нам не помешает.
— Вам — это кому? Насколько помню, вы — сотрудник банка «Авангард».
— А интересы банка сегодня тесно переплетены с интересами «Нафты». Между нами договор о сотрудничестве. Или вы не знали?
— Я много чего знаю. А вот времени имею мало. Сегодня, например, после нашей встречи должен еще в Минэнергетики успеть — повидаться с Гиляловым.
— Почему именно в Минэнергетики?
Под ироничным взглядом Бурлюка Коломнин как-то смешался.
— Я что, сморозил какую-то бестактность?
— Нет, просто вижу, что с информацией проблемы как раз у вас. Такие ключевые вещи знать надо, молодой человек. Позавчера Леонард Гилялович Гилялов назначен министром энергетики России!
С таким же пафосом Левитан объявлял о разгроме намецко-фашистских войск под Москвой.
— Достойный человек на достойное место, — Бурлюк значительно оглядел собеседника. — И раньше тесно сотрудничали. А теперь-то надо оговорить новые условия с Генеральной нефтяной компанией.
— Так если он стал министром, причем тут сотрудничество с ГНК? — невинно поинтересовался Коломнин. — Это скорее к Четверику.
Всем своим видом невыдержанный Бурлюк изобразил крайнее разочарование: собеседник оказался еще глупее, чем он предполагал.
— Теперь-то как раз самое сотрудничество и начнется. И, насколько в курсе, акции «Руссойла», которыми вы по поручению банка управляете, будут переданы в распоряжение Леонарда Гиляловича.
— Должно быть, так, — Коломнин поймал снисходительный взгляд Бурлюка. — Но не прежде, чем «Руссойл» разойдется с «Нафтой-М». В этом нынче состоит интерес банка. Так что рассчитаться, хоть вам этого и не хочется, придется.
Бурлюк, на кончике языка которого просто-таки плескалась ядовитая реплика, все-таки сдержался, — сглотнул.
— И как же вы, интересно знать, видите этот, с позволения сказать, расчет?
— Во-первых, выплачиваются дивиденды.
— И только-то?
— Это святое. Тут даже обсуждать нечего.
— Не слишком ли вы резвы, юноша?
Проходившие мимо беседки две тинейджерки при слове «юноша» заинтересованно обернулись, но обнаружили лишь двух старперов, один из которых, чуть менее дряхлый, развел руки: «мол, извините, но это я».
— Совсем у дедков крыша пошла, — громко объяснила одна другой, и обе удалились.
— Во-вторых, надо обсудить условия возврата двадцати пяти миллионов, что вы недоплатили компании за нефть, — продолжил Коломнин.
— Вот так просто. Пришел и забрал. Еще в Женеве увидел, какой ты ухарь. А не подумал, где я их откопаю? — Там же, где зарыли.
Бурлюк налился нездоровой краснотой.
Подошедшая официантка водрузила на стол два горячих блюда.
— А где салаты? — внимание Бурлюка переключилось. — Нам до сих пор не подали холодное.
— Не подали, потому что не готовы. Как сделают, так принесу. А чем вы собственно недовольны? Вы же не предупредили, что надо сначала холодное.
На этот раз она, надо признать, удивила и Коломнина.
— А когда ты дома по утрам одеваешься, ты трусы поверх джинсов не натягиваешь? — ехидности Бурлюку природа отпустила полной мерой. — А ну забрать и…
— Куда ж я их дену-то?! Остынет.
— Да хоть… — Бурлюку очень хотелось объяснить бестолковой девахе, куда следует сунуть горячее, чтоб не остыло. — Куда хотите.
Фыркнув возмущенно, она подхватила блюда и отошла.
— Все-таки совок, он всегда совок, — удовлетворенно прошипел Бурлюк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53