Слишком мало, чтоб по банку не пошли новые пересуды о его скупости.
— Ладно! Черт с тобой, вымогатель. Пользуйся моей добротой. Получишь… сорок тысяч. Этого, надеюсь, тебе довольно или прикажешь весь банк к ногам положить?
Этого бы хватило. Во всяком случае, чтобы купить небольшую квартирку: после ухода из дома Коломнин до сих пор не имел жилья в Москве.
— Вообще не надо за это никаких денег. Вы попросили — я сделал.
— Брезгуешь, стало быть? — чутко догадался Дашевский. И недобро прищурился. Отказ от премии оскорбил его куда сильнее попытки поторговаться. — Что ж, вольному воля. Куда теперь?
— Прямо сейчас возвращаюсь в Томильск. За мной ведь «Нафта».
— Да, да. Конечно. Назад особенно не торопись.
— А как же аттестация?
— Это даже в голову не принимай. Защитишься по возвращении. Да и то формальность. Ты у нас теперь герой. Ну! — он вымучил дружескую улыбку и, давая понять, что аудиенция закончена, негодующе развернулся к топчущемуся помощнику. — Где наконец Ознобихин? На посадку пора.
— Вот-вот будет, — тот поспешно оторвал от уха мобильник. — Въехал в зону Шереметьево.
— Я пошел в самолет. Пусть догоняет. Бардак! Президент их ждать должен, — и, забыв на прощание кивнуть Коломнину, шагнул к вышколенно улыбающейся у стойки регистраторше.
У выхода из vip-зала Коломнин едва не столкнулся с катящим чемодан Ознобихиным. — Какие люди! — обрадовался встрече Коля. — Поздравляю. Весь банк гудит, как ты этого Острового уделал. На полную!
В поздравлении и особенно в словечке «на полную» ощущался некий второй план — будто он и поздравлял и недоумевал одновременно.
— Да, кстати, я тут тебе порадел чуток, — припомнил Ознобихин. — Мне, пока тебя не было, супружница твоя звонила, — все-таки настырная она, извини, бабенка, — просила помочь сына куда получше пристроить.
— Что?!
— А чего? Не чужие. Как раз у Янко в «Авангардфинанс» местечко освободилось. Ну, я и — порекомендовал на стажировку. И то дело! Пусть парень чуток в загранке освоится. Правда, на тебя Янко жутко, знаю, разобиделся.
— С чего бы?
— Если ты такой недогадливый, так откуда мне знать? — хмыкнул Ознобихин. — Поначалу, как твою фамилию услышал, даже уперся. Но я настоял. Должок у него передо мной неотработанный. А теперь и у тебя! Шутю! Ну, давай, выкладывай слова жуткой благодарности.
— Пожалуйста. Там Дашевский нервничает.
— Подождет! А, кстати, насчет Маковея прав ты был. Признаю. Очень непростой оказался. Такой стремный кредит мы с ним закрыли, пальчики оближешь. Вот так бы всегда, в одной упряжке! А то только ругаешься, нехороший ты человек, — и, приветливо кивнув, Ознобихин подхватил ручку чемодана, тем более, что выскочивший из vip-зала помощник принялся строить страшные глаза.
Томильск. Время принятия решения
Из Женевы Коломнин созвонился с Богаченковым, который сообщил, что документальную проверку закончил и готов отчитаться. Потому, несмотря на накопившуюся усталость, прямо из Томильского аэропорта он отправился в банковский филиал.
Небритый, с запавшими глазами и обострившимися скулами, — в таком виде вошел Коломнин в кабинет Хачатряна.
— Ну и видок! Будто не из Европы. А прямо-таки чистый буровик, только что снятый с вахты, — невесело пошутил Хачатрян.
Судя по блеклому его виду и по нетерпеливому оживлению сидящего здесь же, в сторонке, Богаченкова, необходимые сведения были добыты и — оказались не из радостных.
— Неужто и впрямь снизошли до того, что поделились информацией?
— Только самой общей, — умерил Коломнинские надежды Хачатрян. — Да и то спасибо Ларисе Ивановне, невестке Фархадова, — настояла. А то б и этого не дали.
Богаченков вытащил из нетерпеливо оглаживаемой папочки несколько распечаток.
— Гораздо хуже, чем можно было предположить, — опередил его Хачатрян. — Все ожидал, но чтоб такое!
Он удрученно поцокал языком.
Коломнин кивнул Богаченкову.
— Ситуация и впрямь не из приятных, — подтвердил тот. — Бешеные долги. По банкам, правда, кроме как нас, все чисто. Но зато общая задолженность! Не падайте: свыше двадцати миллионов долларов.
— Сколько?!
— И это только просрочка. На подходе еще с десяток миллионов. Почти все долги перед поставщиками оборудования, бурильщиками и подрядчиками. В основном накопились за последние два года.
— М-да, майский день, именины сердца, — пробормотал Коломнин, с открытой неприязнью оглядев осунувшегося за эти дни Хачатряна. — И как же это ты, Симан, ухитрился под своим носом ничего не видеть? Это надо было вообще глаза закрыть. На все!
— Да вы что?! — в свою очередь вскипел управляющий филиалом. — Вы что полагаете, что я с них чего-то имею?!.. Да я все силы, чтоб филиал здесь развить, кладу!
Свинцовое молчание Коломнина несколько сбило Хачатряна с взятого им обиженного тона:
— Ну, конечно, было беспокойство. И большое. Пытался даже поговорить с Фархадовым. Но — у того всегда одно: я все за всех знаю. А ваше дело сидеть и ждать результата. Мясоедов, тот вообще водопад — на все отговорки: тут возросла цена на оборудование, там увеличились расценки. Вот и — ждали. — А ты что мыслишь, стратег? — Коломнин повернулся к Богаченкову.
— Возможны как бы два варианта. Первый — обычное разгильдяйство. Второй — кто-то сознательно наращивает долги компании.
— Думаешь, готовится экспансия? — живо подхватил Коломнин. — Очень может быть. Почему бы в самом деле на халяву не отхватить лакомый кусок? Тем более вся черновая работа, считай, сделана. Но тогда кто этот умник?
— Без ревизии не понять, — вид у Богаченкова был сконфужен, будто тем самым вскрылась его собственная несостоятельность. — Но обнаружилась еще одна, нечаянная радость: помимо долгов «Нафта» имеет и двадцать пять миллионов дебитовки. И тоже просроченной.
— Что?! — похоже, сегодня Коломнину подготовили вечер сюрпризов. — То есть задолженность других компаний перед «Нафтой» перекрывает ее собственные долги? Я так понял?
— Да не компаний, — перехватил инициативу Хачатрян. — Почти вся задолженность у одной фирмы — некто «Руссойл». Я об этом долге давно знаю.
— Давно он знает. И молчит. Тоже мне партизан!
— Потому и молчу, что говорить не о чем! Помните, может быть, «Паркойл» года три назад организовал для «Нафты -М» кредит? Еще в газетах писали…
— Да, это сразу резко увеличило ее цену, — припомнил Коломнин. — И деньги эти не возвращены?
— Здесь-то как раз время терпит: давались они на десять лет. Тут другая фишка, — Хачатрян потрепал свой увесистый нос. — Живых денег «Нафта» не получила. «Паркойл» пожертвовал в ее пользу нефти на сорок миллионов долларов. Эту нефть надлежало продать, а деньги пустить на обустройство месторождения.
— Тоже помню.
— Так вот в договоре было забито условие, что продаваться нефть будет не напрямую «Нафтой», а по ее поручению торговать ею станет некая компания «Руссойл». Схема простая: компания-посредник продает на сторону, а деньги, за вычетом маржи, передает «Нафте».
— А маржа оседает в собственных карманах?
— Само собой, — удивился вопросу Хачатрян. — Такой бизнес. — Та же схема, что у «Газпрома» с «Итерой», — напомнил о себе Богаченков. — Но, между прочим, поначалу «Руссойл» эти обязательства вроде выполнял. Худо-бедно, но пятнадцать миллионов долларов в компанию поставил.
— А последующие двадцать пять?
— Как отрубило.
— Может быть, «Паркойл» перестал отпускать нефть?
— Да нет, — Богаченков извлек какую-то новую справку. Сверился. — Судя по переписке, «Руссойлу» как раз было отпущено все сполна. А вот он уже деньги за проданную нефть заиграл. — И что? Никаких исков не подавалось?
— Ни малейших следов. Как будто так и надо, — Богаченков принялся укладывать документы в папочку. — Кстати, до истечения срока исковой давности по долгам «Руссойла» осталось меньше трех месяцев. Если «Нафта» за это время не заявит иска, считайте, долг списан. Что называется, пустячок, а приятно.
— А как бы сейчас эти двадцать пять миллионов решили проблему, — мечтательно промурлыкал Хачатрян.
— Не с кем решать, — вернул его на землю Коломнин. — «Руссойл» этот наверняка — обычная «бумажная» однодневка, специально созданная, чтоб откачать на сторону денег. Скачали и — рассыпались. Похоже, и сам Фархадов поучаствовал.
— Нэт! — с внезапной горячностью возразил Хачатрян. — Фархадов не мог!
— Почему собственно?
— Я говорил, у него идея фикс: запустить месторождение. Я потому на него и поставил! Мамой клянусь, не мог!
— Тогда почему не взыскивает?!.. То-то. Или о сроках не помнит?
— Может, и не помнит.
— А если не помнит, так и вовсе ставить не на кого.
Решительным жестом пресек попытку возразить:
— Аут, господа хорошие, обсуждать, вижу, больше нечего. Придется немедленно начинать взыскание долгов. Будем описывать все, что только можно распродать.
— Но вы же понимаете, что продать это за реальную цену невозможно! — безысходно вскричал Хачатрян. — Не разбирать же буровые!
— Если понадобится, так и разберем. Передо мной четкая задача — вернуть банку его деньги. А там — хоть трубы на металлом!
— Вы вообще соображаете?! — Хачатрян аж икнул. — Буровую на металлом?
— Это ты мне?! — разозлился Коломнин, и без того чувствовавший себя неуютно. — Это я, что ли, довел ситуацию до полного развала? Это я, выдав за здорово живешь пять банковских миллионов, не удосужился обеспечить контроль?! Надо же — ему, видите ли, неловко было у должника спросить, как тот распорядился полученными денежками? Нефтяников, душевно ранимых, обидеть боялся?! Это я на прямую фальсификацию пошел, фиктивные залоги приписав?
Тяжелая голова Хачатряна склонилась к груди, будто бутон на надломившемся стебле.
— Заигрался ты, Симан. Вот результат. А теперь выбирать не из чего. Если мы сегодня первыми не начнем взыскивать, завтра нас опередят остальные кредиторы. Особенно, если за всем этим в самом деле стоит чей-то интерес! Конечно, своего не вернем. Но в такой ситуации хоть шерсти клок. Так что обеспечь три билета на Москву. Летишь с нами. Сразу по прилете — докладываем Дашевскому. И — готовим исполнительные процедуры.
— Встретьтесь хотя бы с Фархадовым перед отлетом! Долг вежливости.
— Зачем?! Рассказать ему в милой беседе, что мы собираемся его уничтожить? Если это и вежливость, то очень по-восточному. А мне наоборот важно, чтоб о принятом решении до последнего момента никто не догадывался. Так что с утра сам ему позвонишь, скажешь: улетаем в Москву совещаться. И прочие ля-ля. Да гляди, чтоб никакой утечки информации! — он глаза в глаза жестко встретил негодующий взгляд Хачатряна. — Эх, Симан, Симан! Вот что бывает, когда хочется много и сразу. Сколько людей вокруг проекта этого кормится. Сколько планов, сколько семей отстроилось. И все теперь псу под хвост пустить придется. Пошли, Юра!
И они вышли, даже не попрощавшись с понурым хозяином кабинета: судьба его виделась предрешенной.
Едва Коломнин и Богаченков вошли в холл гостиницы, как из кресла в глубине вестибюля поднялась женщина в распахнутой собольей шубе и свободной походкой направилась к вошедшим. С томлением Коломнин узнал в ней Ларису.
— Здравствуйте, Лариса Ивановна, — Богаченков запунцовел. — Вы ко мне? Наверное, что-то срочное?
— И очень, — она подошла к Коломнину, с проскользнувшим озорством провела рукой по небритому подбородку. — Нам надо поговорить.
Коломнин беспокойно огляделся, обнаружил заинтересованный взгляд портье.
— Прошу вас, — подчеркнуто официально он протянул руку, пропуская ее вперед, к лифту. По правде с трудом скрывая изумление от внезапного превращения пугливой невестки в эту решительную женщину.
— Я тогда, если что, у себя, — пролепетал Богаченков.
По закону подлости, едва выйдя из лифта, натолкнулись они на молоденькую горничную, которая как раз оправляла прическу перед зеркалом. Завидев их, она, не оборачиваясь, внимательно, припоминающе оглядела Ларису.
В номере Лариса небрежно сбросила шубку на тумбочку, шагнула к нему:
— Господи! Что за вид?
— С чего бы такое превращение? Или все-таки… — Коломнин задохнулся. — Лоричка, ты решилась?!
— Соскучилась.
— А… еще?
— Еще тоже есть. Но это подождет, — прижавшись, пробормотала она. — Если, конечно, ты не настаиваешь.
Он не настаивал.
За окном завывало. Коломнин с томлением и грустью смотрел на вернувшуюся из ванной посвежевшую женщину.
— Значит, нет? — еще раз переспросил он, ни на что не надеясь.
— Не могу. Его сейчас бросить, как предать.
«А меня?» Коломнин представил такую же вьюгу где-нибудь на окраине Москвы и себя, одного, неприкаянно слоняющегося по снимаемой, куце обставленной квартирке, — ее поиском по просьбе Коломнина занимался Седых.
— Стало быть, зашла попрощаться? Спасибо, хоть этого не побоялась.
— Кушайте на здоровье, — она прикрылась иронией. — Нам надо поговорить, Сережа. Я о компании.
— Компания у нас и впрямь хоть куда подобралась. Я, ты и старик Фархадов. По-моему, это что-то новое в любовном треугольнике.
— Тогда квадрат. Еще моя дочь. Пожалуйста, не надо, Сережа. Быть злым тебе не идет.
Коломнин почувствовал справедливость упрека. В своем стремлении выдернуть ее из привычного, комфортного мира он стал чрезмерно нетерпелив и нетерпим. Почему-то уверенный, что с ним ей будет заведомо лучше. Между тем перед ним сидела холеная, привыкшая к роскоши женщина. Одеваемая, будто кукла Барби. Правда, и предназначенная, подобно Барби, сидеть дома на почетном месте. Но, очевидно, и в этом можно найти свою, затягивающую прелесть. А что взамен предлагал он?
— Я не о том, дурачок, — она без труда разгадала его мысли. — Я уже просила: пожалуйста, не торопи, мне действительно очень трудно. Я, если хочешь, сильно увлечена тобой. Но — полюбила ли? То ли это? Прости, но мне часто вспоминается Тимур. И тогда — я не знаю. А здесь вокруг — все им дышит.
— Да, как на кладбище.
— Ты все-таки стал недобрым, — она, стараясь сделать это незаметно, скосилась на часики. Расстроенный Коломнин понятливо поднялся. — Нет-нет, Сережа, мы обязательно должны переговорить о «Нафте».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53