Эта женщина была беременна. Мой покровитель принял в ней участие, остался с ней и дождался, пока она родила. Так на свет появилась я. Кальки увидел, что моя мать не в состоянии растить меня, и попросил отдать ребенка ему. У них с женой не было своих детей, они меня полюбили как родную, и я выросла у них в доме.
– Что стало с твоей матерью? – прервал я, и какое-то странное предчувствие кольнуло мне сердце.
– Не знаю. Она осталась в Швеции. У нее совсем не было денег, кроме тех, что дал ей Кальки…
– И которых хватило совсем ненадолго, – неожиданно послышался негромкий голос рядом с нами, и в ноги нам бросилась та самая женщина, – я – твоя мать, Филогона, я дала тебе жизнь. А ты, Боршан, узнаешь ли несчастную Клотильду Тилсон, которую ты соблазнил в Лондоне, уничтожив всю ее семью, и которую, вместе с неродившимся ребенком, бросил в Швеции, уехав с жестокой женщиной, называвшей себя твоей женой?
– Черт меня побери! – повернулся я к Карлсону, удивленный, но совершенно не тронутый этой проникновенной речью. – Ты не поверишь, но сейчас судьба возвращает мне и мою супругу – кстати, она прелестна, не правда ли? – и очаровательную дочь. Что же ты не рыдаешь от умиления, Карлсон?
– Зато у меня кое-что шевелится между ног, – ответил мой жестокосердный спутник. – И я представляю, каким приятным будет наше путешествие.
Я незаметно подмигнул ему и снова обратился к воспитаннице банкира:
– Значит, ты моя дочь, Филогона! Ну конечно: недаром, увидев тебя в самый первый раз, я испытал такое волнение в чреслах… А вы, мадам, – продолжал я, крепко обнимая за шею свою благословенную жену и едва не задушив ее, – почти совсем не изменились.
Потом поставил их рядом и вскричал:
– Целуйте же меня, мои сладкие, целуйте! Филогона, милая Филогона! Теперь ты видишь, как возвышенны чувства, которые рождает в нас Природа: вчера у меня не было никакого желания обладать тобой, а теперь я сгораю от страсти.
Обеих женщин охватил ужас, но мы с Карлсоном успокоили их и дали понять, что их судьба и жизнь находятся в моих руках. Они смирились; и хотя одна была моей женой, другая – моей дочерью, они больше напоминали рабынь.
Желания мои разыгрались не на шутку, и я не смог сдержаться, В первый момент я бросился полюбоваться величественным видом ягодиц Филогоны, в следующий захотел увидеть, во что превратились прелести Клотильды после стольких лет нищенского существования. Я одновременно приподнял обе юбки, и мои глаза и мои руки несколько минут упивались восхитительным зрелищем; я целовал все, что видел перед собой, я вгрызался зубами, впивался губами в оба отверстия… Карлсон энергично растирал мне член… Все прежние мои мысли куда-то улетучились, едва лишь я прикоснулся к заду своей вновь обретенной дочери; загадочен все-таки и неисповедим промысел Природы: Филогона, будучи приемной дочерью Кальни, оставляла меня холодным, та же Филогона, та же самая, но уже моя родная дочь, обожгла огнем мои чресла. Только мои жестокие желания остались прежними; но прежде они существовали отдельно, сами по себе, а теперь слились с желанием обладать этой прекрасной девушкой, в чем я скоро убедил ее, вонзив свое орудие в ее задний проход. Она испустила жалобный крик, его услышал капитан и, обеспокоенный, прибежал к нам.
– Сударь, – с укоризной сказал он, – я боюсь, что ваше поведение смутит команду; корабль наш невелик и тесен для таких забав. Мы плывем как раз недалеко от совершенно пустынного острова, там живут только летучие мыши, да еще совы, поэтому моряки стараются избегать его. Но там можно прекрасно провести время. Давайте сделаем так: мы подойдем к берегу, матросы поужинают и отдохнут, а вы развлекайтесь, сколько пожелаете.
Я с радостью согласился и заодно рассказал капитану, что несколько минут назад, после долгих лет разлуки, нашел сразу жену и дочь.
– Дочь? – удивился он. – Но вы же сношали ее минуту назад.
– Верно. И не вижу в этом ничего предосудительного.
– Да, сударь, – вздохнул капитан, – вы, французы, правы в том, что лучше самому съесть плоды посаженного тобою дерева, нежели оставить их чужим людям. Что же до этой несчастной, если судьба вернула вам ее, я вас искренне поздравляю. Мы ее давно знаем: она часто плавает с нами; хотя она и бедна, это – честная и порядочная женщина, и любой матрос подтвердит мои слова.
– Я нисколько не сомневаюсь, приятель, – сказал я моряку, – но эта хваленная вами женщина когда-то очень подло поступила со мной, и я не скрываю, – добавил я, опуская в капитанскую ладонь несколько монет, – что собираюсь сойти на берег для того, чтобы отомстить.
– Ну что ж, сударь, храни Бог вашу душу, – кивнул капитан, – поступайте, как знаете, я не буду вмешиваться в ваши личные дела. – Он понизил тон и с дружественным пониманием наклонился ближе ко мне. – Когда вернетесь на судно, можете сказать, что она поскользнулась и свалилась с обрыва в воду…
Восхищенный любезностью собеседника, я рассказал о нашем разговоре Карлсону, потом изложил ему план убийства. В это время судно причалило к берегу.
– Капитан, – крикнул я, высадив на берег семейство, – подождите нас немного.
– К вашим услугам, господин, без вас мы не уплывем. И мы пошли в глубь острова.
– Представляешь, дружище, – говорил я Карлсону, шагая рядом с ним, – какие удовольствия мы получим от этих потаскух! Я уже предвкушаю их, это будет самое сладостное из моих убийств. Взгляни на мой член, – добавил я, останавливаясь, – взгляни, он пенится от ярости… А мне нравится этот остров, Карлсон. Какая здесь тишина! Славные дела совершим мы здесь.
Мы увидели небольшой пологий овраг, осененный со всех сторон ивами и тополями, под которыми расстилался ковер свежей мягкой зелени.
– Вот здесь и остановимся, – скомандовал я. – Погода чудесная, так что раздеваемся все донага. Будем веселиться как дикари.
Потом я похотливо расцеловал Карлсона и сказал:
– Приступай к делу, только запомни: ни одной капли спермы до тех пор, пока наши стервы не отдадут Богу душу.
С этими словами я швырнул обеих женщин на траву и начал содомию с дочерью, жадно разглядывая зад жены, моей Клотильды, который так обожал когда-то и который до сих пор был очень соблазнительным; потом оставил младшую и занялся старшей. Член Карлсона вошел в мои потроха, в тот же миг я забыл о своем обещании и сбросил семя, но во время короткого акта настолько сильно искусал груди дочери, что кровь обильно струилась по ее телу. Потом воткнул неостывший еще член во влагалище Филогоны.
– А ну-ка, – приговаривал я, целуя ягодицы ее матери, – распахни пошире свою куночку и прими семя, которое дало тебе жизнь.
Но через минуту я уже ворвался во влагалище Клотильды, и она приняла очередной мой заряд, пока я жестоко терзал нежные полушария дочери, которые в результате оказались в таком же плачевном состоянии, как и ее груди.
– Не спеши, Карлсон, – заметил я, извлекая свое копье, – тебе еще предстоит содомировать их обеих.
Мой слуга оседлал Клотильду, я, опустившись на колени, начал целовать его яички – уж очень полюбился мне этот чудесный парень! Потом, пока он сбрасывал семя в потроха моей супруги, я целовал его в рот; после короткой передышки через такую же процедуру прошла и моя дочь, только на этот раз, когда Карлсон трудился в анусе несчастной девочки, я содомировал его.
– А теперь пусть наши дамы позабавят нас, – сказал я, когда с плотскими утехами было покончено.
Я поставил Карлсона в середине лужайки и заставил обеих потаскух облизывать каждую часть его тела, включая член, задний проход, промежность и впадины под мышками. Потом попросил его испражниться в колючий куст и приказал женщинам есть его экскременты, отчего они искололи себе лицо. Затем мы схватили их за волосы и головой вперед швырнули в тот же куст, вытащили и швырнули снова; так продолжалось до тех пор, пока они не изрезали себе кожу до самых костей. И все это время наш слух услаждали возбуждающие, раздирающие душу вопли…
– Боже мой! За что такие мучения? – наконец взмолилась Филогона, падая на колени. – Вы называете себя моим отцом, и если это действительно так, докажите это – сжальтесь надо мной. А вы, моя матушка, несчастная матушка, скажите, как получилось, что одной рукой Небеса устроили нашу чудесную встречу, а другой столь жестоко карают нас? Отец! Отец мой, чем я заслужила эту участь! Пощадите меня…
Она все еще продолжала вопить и рыдать, а мы с Карлсоном связали их и что было силы выпороли колючими прутьями. Скоро оба тела являли собой сплошную рану – большего и не требовалось, чтобы мой орган затвердел заново, – и я с восторженным криком припал к телу Филогоны и принялся слизывать горячую кровь. Это моя собственная кровь, повторял я про себя; у меня сладко замирало сердце, и от этой мысли эрекция моя возрастала. Я смаковал этот сладострастный рот, который открывался только за тем, чтобы глотнуть воздуха и молить меня о пощаде; я прижимался жаркими губами к этим глазам, из которых непрестанно лились слезы, вызванные моей яростью; я то и дело набрасывался на зад моей дорогой Клотильды и истязал его снова и снова; потом привлек к себе Карлсона, осыпал его ласками и долго сосал его восхитительный член.
Через некоторое время мы развязали их и поставили на колени; поднятые руки привязали к деревьям, на лодыжки и икры положили тяжелые камни, чтобы они не могли пошевелиться. В таком положении хорошо вырисовывались их вызывающе соблазнительные груди: грудь Филогоны была выше всяческих похвал, да и грудь Клотильды увяла совсем немного и выглядела прекрасно. При этом зрелище мое бешенство достигло апогея. Какое это блаженство – перерезать узы, связывающие нас с другими! Я заставил обеих целовать мне ягодицы, потом, овладев Карлсоном, приподнял эти прекрасные груди и не спеша, одну за другой, отрезал их; потом нанизал кусочки нежной плоти на гибкий прутик и в виде ожерелья повесил женщинам на шею; их тела обливались кровью, и я сбросил на них последние брызги спермы, когда Карлсон прочищал мне задний проход.
– Вот теперь все, – удовлетворенно произнес я. – Оставим их здесь, и дикие звери и птицы за один день покончат с ними. Это лучше, чем если бы мы убили их сразу и лишили возможности мучиться дольше.
Карлсону, обладавшему невероятно жестоким сердцем, не терпелось покончить с этим делом там же, не сходя с места – чтобы насладиться, сказал он, предсмертной агонией этой парочки; но я убедил его, что в моем предложении больше смысла, он сдался, и мы начали прощаться с дамами.
– Если есть Бог на свете, – слабо простонала Клотильда, – пусть он увидит, к чему привел первородный грех. Я виновата в том, что принадлежала этому чудовищу, и признаю свою вину, но скажи, Боже, неужели так жестоко ты должен карать меня?
– Ого! Что я слышу? – повернулся я к Карлсону. – Это, кажется, настоящий бунт против Всевышнего; давай отомстим за Бога, которого мы оба с тобой глубоко уважаем. Обычно за богохульные речи вырывают язык, и справедливость должна восторжествовать немедленно. Пора лишить этих тварей возможности кощунствовать.
Мы силой разжали им зубы и отрезали язык почти по самый корень.
– Раз уж они больше не могут разговаривать, – предложил Карлсон, – какого черта нужны им глаза? Давайте вырвем эти прекрасные очи, которые когда-то бросали вас в дрожь…
Обрадовавшись такому мудрому совету, я немедленно ослепил Филогону, а Карлсон выколол глаза Клотильде.
– Вот теперь все в порядке, но… – я сделал паузу и закончил, – эти суки могут ведь и укусить диких зверей, которые придут полакомиться ими.
Для удаления зубов мы воспользовались камнем и, не желая еще больше калечить свои жертвы, чтобы не сделать их совершенно бесчувственными к предстоящим последним страданиям, пошли обратно. Шагов через сто мы поднялись на невысокий холм, с которого прекрасно просматривалась вся сцена. На лужайке уже собрались всевозможные птицы и звери, кишмя кишевшие на острове, и скоро была видна только темная шевелившаяся масса.
– Посмотри, мой храбрый Карлсон, на этот спектакль! Ты не знаешь, как приятно расправиться таким образом с собственной женой и дочерью. Я жалею, что нет у меня сотни других родственников – ни один не ускользнул бы от меня. Дай-ка мне свой несравненный зад, я позабавлюсь с ним.
Мы еще раз удовлетворили друг друга, в последний раз сбросили сперму и пошли к берегу.
Капитан выслушал нашу выдуманную историю с самым спокойным видом, получил еще несколько цехинов, и на третий день после экспедиции на совиный остров мы высадились в Неаполе.
Мне сразу понравилась эта сказочная страна, и я приобрел вот это поместье, где живу до сих пор; хотя я очень богат, разбойничьи привычки не дают покоя: слишком дороги и приятны они мне, чтобы оставить их; грабежи и убийства сделались моими жизненными потребностями, и я скорее умру, чем откажусь от этих удовольствий. У меня есть небольшая армия; Карлсон – мой лейтенант, это он захватил вас там, на дороге, и он замещал меня, когда я ездил в Париж за сестрой, с которой мечтал соединиться всю жизнь.
Несмотря на свое влияние, могущество и богатство, Клервиль, не задумываясь, бросила все, чтобы связать свою судьбу со мной, ибо она высоко ценит мою приверженность к злодейству. К тому же здесь у нее много больше возможностей удовлетворять свои жестокие страсти, которыми она всегда славилась. Пока она готовилась к отъезду, я три месяца жил в Париже; затем мы вместе вернулись в этот приют преступления и порока. Для того, чтобы по-настоящему скрепить наш союз, по дороге сюда мы поженились в Лионе и теперь надеемся, что никакая сила не разлучит двоих людей, которые так удивительно подходят друг другу и которые, независимо от своих извращенных наклонностей, всегда рады оказать теплый прием под своей крышей друзьям, столь же порочным, как они сами.
– Ну и как, Жюльетга, – спросила Клервиль, когда ее брат закончил свой рассказ, – достоин ли меня такой человек?
– Без сомнения, он самый достойный из всех, кто превыше всех законов ставит личное счастье и не оглядываетесь на чужое мнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87