На следующий день Амелию привезли в императорскую резиденцию – на этот раз довольно мрачную и находившуюся далеко от города – и представили ее величеству.
Невозможно себе представить восторг этой царствующей особы, которая привыкла видеть, что все и вся склоняется перед ее волей, и ее жестокость по отношению к несчастной шведской девушке была неописуемой: она потребовала от бедняжки самых отвратительных и унизительных услуг, она заставила Амелию облизывать и обсасывать свое тело, она надругалась над ней самым гнусным образом; потом, передав ее в руки палачей, злодейка любовалась пытками, которые происходили в полном соответствии с придуманным ею планом. Она велела мне содомировать почти бесчувственную жертву во время коротких передышек; она пришла в такое исступление, что приказала мне сношать палачей, когда они пытали Амелию, она с удовлетворением видела мой, ни разу не смягчившийся в течение всей процедуры, орган и вынесла, в конце концов, самое лестное мнение о моем характере. А моя истерзанная жена скончалась через одиннадцать часов жесточайшей агонии. Екатерина испытала не менее двадцати оргазмов; в заключение она снизошла до того, что протянула палачам свою царственную руку для поцелуя, а мне сказала, что через неделю я буду знать ее план, и отпустила меня.
До этого я был гостем императрицы только в ее загородных резиденциях, а на этот раз мне была оказана высокая честь – меня приняли в Зимнем дворце.
– Я достаточно изучила вас, Боршан, – сказала мне Екатерина, – и у меня нет никаких сомнений относительно твердости вашего характера. Вы лишены детских предрассудков, что касается поступков, которые глупцы зовут преступлениями, и поведение ваше кажется мне безупречным; но если подобный характер часто оказывается полезным для простых людей, то что говорить о правителях и государственных деятелях! Частное лицо, закладывающее надежные основы своего благополучия? редко совершает более одного-двух преступлений за свою жизнь, так как у него мало врагов, и справиться с ними не так трудно. Но мы, Боршан, постоянно окружены льстецами, которые только и думают, как бы обмануть нас, или сильными соперниками, чья единственная цель – уничтожить нас, поэтому мы вынуждены прибегать к преступлениям совсем в иных обстоятельствах. Монарх, дорожащий своими прерогативами, даже засыпая, должен прятать свой жезл под подушку.
Петр Великий воображал, будто оказывает величайшую услугу России, когда освобождал от цепей народ, который никогда не знал ничего другого и не уважал ничего, кроме своих оков. Петр, более озабоченный своей репутацией, нежели судьбой тех, кто должен был унаследовать его трон, не понимал, что только пачкает диадему монархии, но не делает народ счастливее. Что в сущности дал ему великий переворот, который он совершил? Да, он увеличил территорию России, но что значил для него размер его владений, если для жизни ему достаточно было нескольких акров? Ради чего, ценой столь больших усилий, он ввозил искусство и науки из-за границы и насаждал их в родную почву, где хотел видеть бескрайние поля пшеницы? Чем очаровало его жалкое подобие свободы, которое сделало кандалы подданных еще тяжелее? Я совершенно уверена, что Петр привел Россию к упадку, и ее спасителем будет тот, кто вновь восстановит иго: Россия просвещенная скоро увидит, что многого ей не хватает, Россия, возвращенная в рабство, не будет видеть ничего, кроме чисто физических потребностей; так скажите теперь, в каком из этих двух случаев человеку живется лучше: когда с его глаз снимут повязку, и он с ужасом обнаружит всю свою нищету? Или когда, благодаря невежеству, он даже и не подозревает об этом? Кто, поразмыслив над этим, осмелится отрицать, что самый ярый деспотизм больше подходит подданному, нежели самая полная независимость? И если вы согласны со мной в этом пункте – отрицать это, я думаю, невозможно, – будете ли вы осуждать меня за то, что я использую все возможные средства, дабы устроить в России такой же порядок, какой существовал до пагубного пришествия Петра?
Царь Иван Васильевич царствовал так, как и следует царствовать по моему разумению, и его тирания служит мне примером. Он, как говорят, забавлялся тем, что вышибал мозги своим рабам, насиловал их жен и дочерей, калечил их собственными руками, рвал на части, после чего сжигал их. Он убил своего сына; подавляя восстание в Новгороде, он приказал сбросить в реку три тысячи человеческих трупов; он был российским Нероном. Я буду Феодорой или Мессалиной этой страны; я не остановлюсь ни перед каким злодейством, которое позволит мне прочно восседать на троне, и первым делом я должна убить своего сына. Вы, Боршан, – тот самый человек, которому я доверяю совершить этот жестокий политический акт. Я собиралась поручить его одному из соотечественников, но он, на мой взгляд, очень чувствителен и привязан к царевичу и может из сообщника превратиться в предателя; в моей памяти еще слишком свежи неприятности с тем человеком, которому было доверено уничтожить моего супруга, и я не желаю больше рисковать. К тому же необязательно, чтобы этим делом занимался русский, ибо в каждом из них осталась верность наследным принцам, а предрассудки всегда мешали преступлениям. С вами такой опасности нет; яд, который я намерена употребить, при мне… Я все сказала, Боршан, и жду вашего ответа.
– Мадам, – ответил я этой женщине, чье величие признано во всем мире, – даже если бы я утратил свое врожденное пристрастие к злодейству, даже если бы преступление перестало питать мою душу и быть источником моего существования, ваше предложение все равно было бы большой честью для меня, и сама мысль о том, чтобы избавить мир от робкого и добродушного наследника престола ради сохранения тирании, чьим приверженцем я остаюсь, – сама эта мысль, мадам, была бы достаточным основанием согласиться осуществить ваш замечательный план, поэтому можете быть уверены в моем участии.
– Такое глубокое смирение меня радует, – сказала Екатерина, заключая меня в объятия. – Завтра вы будете участником необыкновенно сладострастной оргии, которая доведет до кипения все ваши чувства. Я желаю, чтобы вы увидели меня в пылу наслаждения, и сама хочу посмотреть на вас в деле; когда мы оба насладимся возбуждающим зрелищем и телесными упражнениями, вы» получите яд, который положит конец бесцельному существованию презренного существа, опасного для меня и, к великому моему сожалению, порожденного мною.
Свидание было назначено в загородном доме, где я встречался с императрицей прежде. Она ожидала меня в похожем на сказку будуаре, представлявшем собой настоящий сад, где было тепло и цвели экзотические цветы в небольших бочках из красного дерева, причудливым ^образом расставленных по всей комнате. Турецкие диваны, окруженные зеркалами – зеркала были прикреплены даже к потолку, – призывали к сладострастию. В одной стене я увидел мрачный, но от этого не менее великолепный альков, в котором томились четверо юношей лет двадцати. Они были в цепях – беспомощные, обреченные стать жертвой необузданных страстей Екатерины.
– То, что вы видите здесь, – объяснила царица, – будет венцом моих утех. Мы подойдем к этому постепенно и не тронем этих отроков до тех пор, пока наш экстаз не достигнет предела. Но, может быть, вы предпочитаете жертв женского пола?
– Ну что вы, я не вижу никакой разницы, – поспешил я успокоить хозяйку, – и с радостью разделю ваши удовольствия; кем бы ни была жертва, убийство всегда возбуждает меня.
– Да, Боршан, ничто не может сравниться с этим ощущением! Как сладостно совершать такое злодейство, извращенное злодейство…
– Что же в убийстве извращенного?
– Да, да, я знаю, но это – нарушение закона, а запретный плод всегда сладок.
– Закона? Что значит закон для вас, которая сама есть закон? Скажите, ваше величество, вы уже насладились этими очаровательными мальчиками?
– Разумеется, иначе они не были бы в цепях.
– А они знают, какая участь их ожидает?
– Еще нет, мы объявим им позже. Каждый из них услышит свой приговор, когда ваш член будет находиться в его заднице.
– О, эта идея меня очень вдохновляет.
– А вы озорник, мой милый! – и Екатерина шутливо погрозила мне пальчиком.
Прежде всего вывели предметы похоти, предназначенные для предварительных развлечений. Их было двенадцать человек: шесть девиц пятнадцати-шестнадцати лет редкой красоты и шесть зрелых уже мужчин ростом около двух метров, с членами толщиной в руку и столь же устрашающей длины.
– Устраивайтесь удобнее, – сказала мне Екатерина, – и наблюдайте за моими наслаждениями на расстоянии; можете заниматься мастурбацией, если хотите, но мне не мешайте. Я продемонстрирую вам пример самого циничного разврата, потому что цинизм – это часть моего характера.
Девушки раздели свою царицу и осыпали ее тело всевозможными ласками. Одна сосала ей рот, вторая – вагину, третья – задний проход; через некоторое время их сменила другая троица, затем она вновь уступила место первой. Так повторялось несколько раз в довольно быстром темпе, потом девушки взяли розги и несильно отстегали Екатерину, окружив ее со всех сторон.
Вслед за тем выступили вперед мужчины и тоже вооружились розгами; пока они работали, девицы целовали их в губы и массировали им члены. Когда тело царицы стало сплошь розовым от порки, ее натерли водкой, и она уселась на лицо одной из девушек; вторая, опустившись на колени между ее пухлыми бедрами, лизала ей клитор, третья впилась губами в ее рот, четвертая сосала набухшие соски, а двух оставшихся Екатерина ласкала руками. В это время шестеро молодцев щекотали девушкам ягодицы своими массивными фаллосами. Признаться, я ни разу не видел ничего более сладострастного и возбуждающего, чем эти восхитительные сцены, которые в конце концов довели царицу до извержения. Она, по своему обыкновению, стонала и громко ругалась по-русски, поэтому я не понял смысла ее богохульств.
Следующий акт разыгрался сразу же после первого. Теперь сама царица ласкала служанок одну за другой и сосала им задние отверстия. Через некоторое время она легла лицом вниз на одного из мужчин, вложила его орган в свое влагалище и подставила зад другому, который принялся содомировать ее; две девушки били содомита кнутом, а все остальные принимали похотливые позы перед ее глазами. Таким образом, все шестеро чистллыциков обработали царицу и спереди и сзади, после чего она своей рукой вставляла члены в оба отверстия каждой девушки и страстно облизывала каждый инструмент, выходивший из пещерки наслаждения. Потом, раскинувшись на софе, принимала, одного за другим, своих оруженосцев: они укладывали ее царственные ноги себе на плечи и атаковали ее с фронта и тыла, а тем временем девушки опускались на четвереньки и мочились ей в рот. Во время этой сцены блудница извергла еще одну порцию спермы и подозвала меня. Я сдерживался из последних сил, танталовы муки были пустяком в сравнении с моими, и царица, весьма довольная моим видом, спросила с издевкой:
– Ну и как, ты уже готов?
– Посмотри сама, сука! – взорвался я.
Этот дерзкий ответ привел ее в неописуемый восторг.
– Ну что ж, – продолжала она, поворачиваясь ко мне задом, – моя жопка в твоем распоряжении. Она уже полна, но там найдется место и для твоих соков.
Пока я ее содомировал, эта развратная женщина с упоением лобзала языком и губами ягодицы своих рабынь. В какой-то момент мои ладони ухватили упругие груди Екатерины, и я не смог сдержать бурное извержение. Тем не менее императрица запретила мне покидать ее задний проход и приказала своим копьеносцам прочистить мне седалище. Когда ее приказание было исполнено и когда мое семя изверглось три раза подряд почти без перерыва, Екатерина сказала:
– Я утомилась и должна сделать передышку.
Мужчины встали на четвереньки, их оседлали девушки, и таким образом, в нашем распоряжении оказались шесть пар соблазнительно торчащих задниц. Екатерина вооружилась кнутом – очень эффективным орудием флагелляции, сплетенным из бычьей кожи, – и своей королевской рукой венценосная шлюха выпорола присутствующих, да с такой яростью, что их кровь забрызгала всю комнату. В продолжение этой экзекуции мне было поручено пороть царицу гибкими березовыми прутьями, и после каждых двадцати ударов я должен был опускаться на колени и облизывать ей ягодицы и анус.
– Довольно, – наконец произнесла она, – теперь будем истязать этих тварей по-настоящему; я получила от них удовольствие и хочу, чтобы они хорошенько помучились.
Мужчины схватили девушек и положили их на пол, широко растянув им ноги в стороны; кнут Екатерины несколько раз со свистом опустился на зияющие вагины, из которых тотчас брызнула густая темная кровь. Потом девушки таким образом держали мужчин, и царица окровавила им члены и мошонки.
– Что теперь с ними делать? – сокрушенно, с притворным сожалением спросила она, опуская кнут. – В таком состоянии это быдло ни на что не годится, разве что на корм червям; ты можешь позабавиться с ними, Боршан, они – твои, а я погляжу, как ты будешь это делать.
Под моим руководством девицы снова привели мужские органы в надлежащее состояние, и каждый из них еще по два раза совершил со мной содомию, я, в свою очередь, также побывал во всех двадцати задницах, заставив их принимать разнообразнейшие позы и композиции; Екатерина непрестанно мастурбировала, наблюдая за происходящим.
Когда я обошел всех челядинцев – и мужчин и женщин, – она поднялась и предложила перейти к вещам более серьезным.
Она взмахнула рукой, и в комнату вошли обреченные жертвы. Но каково же было мое удивление, когда я увидел, что один из вошедших, как две капли воды, похож на сына императрицы.
– Надеюсь, – сказала она, заметив мое замешательство, – что ты понял мое намерение.
– Насколько я могу судить, именно на нем вы собираетесь испытать яд, потому что этот юноша вполне мог бы сойти за близнеца царевича.
– Совершенно верно, – кивнула Екатерина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87