https://wodolei.ru/catalog/unitazy/malenkie/
В фойе и в баре они стеснялись своей затрапезной одежды и жались к стене, завороженные дивной раскованностью прочих посетителей. Затея с «Бристолем» оказалась совершенной глупостью, но признаваться в этом им не хотелось — во всяком случае, в первый же вечер.
В одном из соседних переулков нашлось очень милое бистро с умеренными ценами, но вечер выдался сумрачный, дождливый, и они решили сразу же вернуться в номер и лечь пораньше: после перелета все представлялось им как в тумане. Собственно, сперва они планировали ранний ужин в отеле, отложив на следующий день знакомство с настоящей парижской жизнью, но ресторан «Бристоля» оказался местом весьма популярным. Им предложили попытать счастья после девяти вечера, но в это время они уже рассчитывали спать без задних ног.
Мать и дочь отправились в столь далекое путешествие, надеясь хоть немного компенсировать нанесенный им моральный ущерб — обе считали себя обиженными, хотя стали жертвами обыкновенного плотского голода и в значительной степени — собственной неудовлетворенности. Номер в отеле «Бристоль», заслужили они подобную компенсацию или нет, должен был как-то их утешить. И вот теперь им пришлось удалиться из ресторана несолоно хлебавши и, как это ни прискорбно, заказать ужин в номер. Ничего унизительного в этом, конечно же, не было — просто их первый вечер в Париже получился не совсем таким, как они себе представляли. Обе старались — что было им совершенно не свойственно — не раскисать и относиться ко всему с юмором.
— Вот уж не думала, что проведу свой первый вечер в Париже в гостиничном номере! Да еще и с мамочкой! — с наигранным весельем воскликнула дочь.
— Что ж, по крайней мере от меня ты забеременеть точно не сможешь, — усмехнулась мать. И обе сделали вид, что шутка получилась очень удачной.
А потом мать уселась на своего любимого конька, и полились бесконечные жалобы на мужчин, принесших ей одни разочарования. Дочери и прежде доводилось слышать кое-какие имена из длинного перечня, впрочем, у нее уже был свой собственный список, хотя и более короткий. В ожидании ужина с красным бордо дамы успели выпить бутылку вина из мини-бара. С бордо они тоже справились быстро и, вызвав официанта, заказали вторую бутылку.
Вино развязало им языки — возможно, сильнее, чем следовало; во всяком случае, их разговор явно не походил на задушевную беседу матери с дочерью-подростком. Какой матери было бы приятно узнать, что ее своенравная дочка уже сто раз имела возможность забеременеть, трахаясь с кем попало, пока на горизонте не появился олух, ставший отцом ее так и не родившегося младенца, — эту горькую пилюлю не смог подсластить даже Париж. Ну а дочь окончательно убедилась в том, что ее мать (которая, напомним, была научным руководителем Патрика Уоллингфорда) — настоящий сексуальный агрессор, и жертвами ее чаще всего становятся юноши, а в последнее время даже тинейджеры. Пожалуй, дочь легко обошлась бы и без этих подробностей.
Под монотонное журчание материнских откровений — кстати сказать, эта далеко не юная поклонница поэтов-метафизиков, подписывая счет за вторую бутылку бордо, самым бесстыдным образом флиртовала с официантом,—девочка заскучала и, решив отвлечься, включила телевизор. Надо отметить, обновленные номера «Бристоля» были оснащены современнейшей техникой: постояльцы, например, имели возможность пользоваться многочисленными спутниковыми телеканалами, вещавшими на самых различных языках, и — вот уж судьба! — не успела мать, пребывавшая в изрядном подпитии, закрыть за официантом дверь и повернуться лицом к дочери (и к телевизору), как увидела на экране своего бывшего любовника, левая рука которого исчезла в пасти разъяренного льва. Да, представьте себе!
Разумеется, она дико завопила, дочь завизжала, и бутылка бордо неизбежно была бы разбита, если б от ужаса дама не вцепилась в горлышко мертвой хваткой. (Видимо, спьяну ей показалось, что это не бутылка, а ее собственная рука, которая тоже вот-вот окажется в львиной пасти.)
Сюжет о нападении львов на Патрика Уоллингфорда закончился гораздо раньше, чем она успела рассказать дочери жуткую историю своих взаимоотношений с изувеченным тележурналистом. До следующего блока новостей оставалось еще около часа, но каждые пятнадцать минут давали анонс секунд на десять, вкратце перечисляя основные темы ближайшего выпуска, и без конца повторяли одни и те же кадры: львы, дерущиеся из-за жалкого, почти неразличимого на экране кусочка человеческой плоти; обрубленная, бессильно болтающаяся рука Уоллинг-форда; его лицо перед тем, как он потерял сознание… Промелькнула блондинка в наушниках и в майке без бюстгальтера, которая, казалось, спала на чем-то напоминавшем куски сырого мяса.
Мать с дочерью уже второй час торчали у телевизора: обеим хотелось посмотреть сюжет целиком. Когда им это удалось, мать тут же высказалась в адрес блондинки, пренебрегавшей бюстгальтером:
— Бьюсь об заклад, он ее трахал!
Не отрываясь от экрана, дамы прикончили вторую бутылку бордо. Когда происшествие показывали в третий раз, у обеих вырвались ликующие вопли: они считали, что Патрик наказан поделом, и были уверены, что подобная кара непременно должна постигнуть всех негодяев мужского пола, встретившихся им в жизни.
— Жаль только, что лев ему кое-что другое не отгрыз, — заметила мать.
— Вот именно! — поддержала дочь.
И все же, досматривая в третий раз финальные кадры, обе мрачно молчали, а мать невольно отводила глаза, стараясь не смотреть на помертвевшее лицо Патрика.
— Бедняга, — тихо пробормотала дочь. — Все, с меня хватит, я ложусь спать!
— А я, пожалуй, еще разок посмотрю, — откликнулась мать.
Дочь перебралась в спальню и долго еще лежала без сна, глядя, как под закрытой в соседнюю комнату дверью мигает свет телеэкрана. Звук мать выключила, и слышно было, что она плачет.
Из чувства долга девочка встала, вышла в гостиную и села рядом с матерью на диван. Они так и не включили звук Взявшись за руки, обе снова уставились на экран, где мелькали страшные, но притягательные кадры. Голодные львы казались ирреальными — это было лишь орудие мести, поражающее мужчин.
— Почему мы не можем без них обойтись, раз мы их так ненавидим? — устало спросила дочь.
— Потому и ненавидим, что не можем без них обойтись, — ответила мать заплетающимся языком.
На экране вновь появилось искаженное, изуродованное болью лицо Уоллингфорда. Он упал на колени, из предплечья фонтаном била кровь. Но все же Уоллингфорд был настолько неотразим, что обе женщины — мать, едва стоявшая на ногах, и дочь, чье состояние было немногим лучше, вдруг ощутили, как у них заныли руки. И рванулись подхватить Патрика, когда он рухнул без чувств.
Уоллингфорд, как мы уже говорили, ничего не предпринимал первым, но вызывал у представительниц слабого пола невероятное томление и беспокойство. Женщин всех возрастов и типов Патрик Уоллингфорд притягивал как магнит, даже лежащий без сознания, он был для них опасен. И как часто бывает, дочь внезапно высказала то, что давно вертелось у матери на языке.
— Нет, ты только посмотри на львиц! — воскликнула девушка.
Действительно, ни одна из хищниц не притронулась к отгрызенной руке. Их угрюмые глаза загорелись страстью; даже когда Уоллингфорд лишился чувств, они не сводили с него взгляда. Казалось, Патрик Уоллингфорд сумел покорить и львиц.
Глава 2
Бывший центровой игрок
Знаменитую бостонскую команду возглавлял доктор Никлас М. Заяц, специалист по хирургии верхних конечностей, сотрудник ведущего медицинского учреждения штата Массачусетс, клиники «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры». Доктор Заяц также занимал должность адъюнкт-профессора хирургии в Гарварде. Именно ему принадлежала идея начать поиски по Интернету потенциальных доноров и реципиентов доя трансплантации рук (адрес
Доктор Заяц был лет на пятнадцать старше Патрика Уоллингфорда. И его нелюбовь к женскому полу трудно объяснить только тем, что в учебные заведения Дирфилда и Амхерста, где он учился, в свое время принимали исключительно мальчиков. Нелюбовь к женскому полу была столь же характерной чертой доктора Заяца, как и склонность к дешевым лосьонам после бритья.
Его не помнил никто из тех, с кем он учился — сперва в Дирфилде, а затем целых четыре года в Амхерсте. Он стал играть в лакросс за университетскую сборную еще школьником и обычно вводил мяч в игру, но его не помнили даже тренеры. В спортивной команде почти невозможно отгородиться от товарищей, однако юность и молодые годы Ника Заяца были отмечены одиночеством; они прошли без друзей и без любовных приключений — в погоне за совершенством, и усилия его оказались вознаграждены. Студенты медицинского колледжа, вместе с которыми будущий доктор Заяц потрошил однажды женский труп, навсегда запомнили, в какую ярость он пришел при виде обнаженного женского тела. «И не важно, что женщина давным-давно умерла, — вспоминал потом один из его сокурсников. — Ника бесило именно то, что труп оказался женщиной — надо думать, первой в его жизни!»
Следующей женщиной — на сей раз живой — в жизни Заяца стала его будущая жена. Он был из тех, кто в порыве безудержной благодарности женится на первой же особе, соизволившей лечь с ним в постель. И сам он, и его жена впоследствии горько об этом пожалели.
Кстати, первый женский труп в жизни доктора Заяца оказал самое непосредственное влияние на то, что впоследствии он решил заняться именно хирургией верхних конечностей. Если верить словам его однокурсника, работавшего с ним в анатомичке, руки мертвой женщины оказались единственной частью ее тела, которую Заяц мог изучать, не впадая в бешенство. Несомненно, следует рассказать о докторе Заяце поподробнее. Он был худой как жердь, ел крайне мало, и ему все время казалось, что он чересчур быстро набирает вес. Доктор давно и упорно занимался марафонским бегом, обожал птиц и семечки. Кстати, грызть семечки он пристрастился, наблюдая за зябликами — его всегда тянуло к птицам. А также — к знаменитостям. В итоге его пациентами стали всевозможные звезды и звездочки.
Главным образом, конечно, спортивные. Спортсмены ведь часто получают травмы. Например, питчер бостонской команды «Рэд соке» — порвавший связку в локте рабочей, правой руки. Его потом «запродали» в «Торонто Блю Джейз», обменяв на двух бездарных защитников и профессионального бэтсмена, который плохо отбивал мяч, но виртуозно избивал свою жену. Этого бэтсмена Заяц тоже оперировал. Спасаясь от увесистых тумаков, какими награждал ее муженек, жена бэтсмена резко захлопнула дверцу машины, прищемив ему руку и раздробив несколько косточек — сильнее всего оказались повреждены вторая фаланга указательного пальца и третья пястная кость.
Как это ни удивительно, прославленные спортсмены чаще всего травмировались вдали от стадионов, кортов и ледовых дворцов. Например, голкипер бостонских «Бруинз», ныне пенсионер, умудрился распороть себе связки на левой ладони, когда слишком сильно сжал рюмку и раздавил ее об обручальное кольцо. А полузащитник из команды «Нью-Ингленд Пэтриотс» перерезал себе на пальце вену и несколько нервов, пытаясь открыть устрицу швейцарским армейским ножом. Это были, конечно, ребята рисковые — из тех, кому вечно грозят травмы, — но все они были овеяны славой, и перед каждым из них доктор Заяц в свое время преклонялся. Фотографии этих крепышей, украшенные их автографами, висели у доктора в кабинете и взирали на знаменитого хирурга с выражением бесконечного превосходства.
Но и профессиональные травмы звезд чаще всего были глупой случайностью. Например, питчер «Бостон Селтикс», предпринявший отчаянную попытку в прыжке назад поймать мяч, когда время матча уже истекло, мяч этот все-таки упустил, зато собственную ладонь превратил прямо-таки в месиво, ударившись ею о бортик.
Ну и что — доктор Заяц все равно их любил. И не только спортсменов.
Например, рок-певцы были подвержены гостиничным травмам двоякого рода. К наиболее типичным случаям доктор Заяц относил, во-первых, «гнев на обслуживающий персонал», что приводило к различным ранениям, порезам, ожогам (вследствие пролитого чая или кофе), а также к непредвиденным и опасным столкновениям с бесчисленным множеством предметов; во-вторых, оскальзывание на мокром полу ванной. Надо сказать, ванная представляла опасность не только для рок-звезд, но и для звезд кино.
Звезды кино получали увечья и в ресторанах, в особенности когда покидали эти заведения. С точки зрения Заяца как специалиста по хирургии верхних конечностей, всегда лучше стукнуть по самому фотографу, чем по его фотоаппарату — хоть руки останутся целы. Да и вообще не стоит проявлять излишней враждебности к изделиям из металла, стекла, дерева, камня или пластика. Однако звезды предпочитали сражаться с неодушевленными предметами; эта пагубная привычка служила основным источником травм, с которыми приходилось иметь дело доктору Заяцу.
Вспоминая покорные лица своих прославленных пациентов, доктор все отчетливее сознавал, что их самодовольный и уверенный вид не более чем маска.
И это, по всей вероятности, крайне занимало доктора, но его коллег по клинике «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» занимал он сам. Они, конечно, никогда не называли доктора в лицо «звездецом» или «звездолюбцем», но прекрасно знали о его слабости и чувствовали по отношению к нему некоторое превосходство, правда, лишь в этой области. Как хирург он был недосягаем. Они это понимали и злились.
Но если сотрудники компании «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» не позволяли себе высказываться насчет звездолюбия доктора Заяца, то постоянно выражали озабоченность его чрезмерной худобой. По общему убеждению, брак Заяца распался из-за того, что он стал более худым, чем его жена; впрочем, никому в компании «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» не удалось убедить доктора Заяца есть побольше, чтобы спасти этот брак, как не удалось уговорить его хоть немного потолстеть и после развода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
В одном из соседних переулков нашлось очень милое бистро с умеренными ценами, но вечер выдался сумрачный, дождливый, и они решили сразу же вернуться в номер и лечь пораньше: после перелета все представлялось им как в тумане. Собственно, сперва они планировали ранний ужин в отеле, отложив на следующий день знакомство с настоящей парижской жизнью, но ресторан «Бристоля» оказался местом весьма популярным. Им предложили попытать счастья после девяти вечера, но в это время они уже рассчитывали спать без задних ног.
Мать и дочь отправились в столь далекое путешествие, надеясь хоть немного компенсировать нанесенный им моральный ущерб — обе считали себя обиженными, хотя стали жертвами обыкновенного плотского голода и в значительной степени — собственной неудовлетворенности. Номер в отеле «Бристоль», заслужили они подобную компенсацию или нет, должен был как-то их утешить. И вот теперь им пришлось удалиться из ресторана несолоно хлебавши и, как это ни прискорбно, заказать ужин в номер. Ничего унизительного в этом, конечно же, не было — просто их первый вечер в Париже получился не совсем таким, как они себе представляли. Обе старались — что было им совершенно не свойственно — не раскисать и относиться ко всему с юмором.
— Вот уж не думала, что проведу свой первый вечер в Париже в гостиничном номере! Да еще и с мамочкой! — с наигранным весельем воскликнула дочь.
— Что ж, по крайней мере от меня ты забеременеть точно не сможешь, — усмехнулась мать. И обе сделали вид, что шутка получилась очень удачной.
А потом мать уселась на своего любимого конька, и полились бесконечные жалобы на мужчин, принесших ей одни разочарования. Дочери и прежде доводилось слышать кое-какие имена из длинного перечня, впрочем, у нее уже был свой собственный список, хотя и более короткий. В ожидании ужина с красным бордо дамы успели выпить бутылку вина из мини-бара. С бордо они тоже справились быстро и, вызвав официанта, заказали вторую бутылку.
Вино развязало им языки — возможно, сильнее, чем следовало; во всяком случае, их разговор явно не походил на задушевную беседу матери с дочерью-подростком. Какой матери было бы приятно узнать, что ее своенравная дочка уже сто раз имела возможность забеременеть, трахаясь с кем попало, пока на горизонте не появился олух, ставший отцом ее так и не родившегося младенца, — эту горькую пилюлю не смог подсластить даже Париж. Ну а дочь окончательно убедилась в том, что ее мать (которая, напомним, была научным руководителем Патрика Уоллингфорда) — настоящий сексуальный агрессор, и жертвами ее чаще всего становятся юноши, а в последнее время даже тинейджеры. Пожалуй, дочь легко обошлась бы и без этих подробностей.
Под монотонное журчание материнских откровений — кстати сказать, эта далеко не юная поклонница поэтов-метафизиков, подписывая счет за вторую бутылку бордо, самым бесстыдным образом флиртовала с официантом,—девочка заскучала и, решив отвлечься, включила телевизор. Надо отметить, обновленные номера «Бристоля» были оснащены современнейшей техникой: постояльцы, например, имели возможность пользоваться многочисленными спутниковыми телеканалами, вещавшими на самых различных языках, и — вот уж судьба! — не успела мать, пребывавшая в изрядном подпитии, закрыть за официантом дверь и повернуться лицом к дочери (и к телевизору), как увидела на экране своего бывшего любовника, левая рука которого исчезла в пасти разъяренного льва. Да, представьте себе!
Разумеется, она дико завопила, дочь завизжала, и бутылка бордо неизбежно была бы разбита, если б от ужаса дама не вцепилась в горлышко мертвой хваткой. (Видимо, спьяну ей показалось, что это не бутылка, а ее собственная рука, которая тоже вот-вот окажется в львиной пасти.)
Сюжет о нападении львов на Патрика Уоллингфорда закончился гораздо раньше, чем она успела рассказать дочери жуткую историю своих взаимоотношений с изувеченным тележурналистом. До следующего блока новостей оставалось еще около часа, но каждые пятнадцать минут давали анонс секунд на десять, вкратце перечисляя основные темы ближайшего выпуска, и без конца повторяли одни и те же кадры: львы, дерущиеся из-за жалкого, почти неразличимого на экране кусочка человеческой плоти; обрубленная, бессильно болтающаяся рука Уоллинг-форда; его лицо перед тем, как он потерял сознание… Промелькнула блондинка в наушниках и в майке без бюстгальтера, которая, казалось, спала на чем-то напоминавшем куски сырого мяса.
Мать с дочерью уже второй час торчали у телевизора: обеим хотелось посмотреть сюжет целиком. Когда им это удалось, мать тут же высказалась в адрес блондинки, пренебрегавшей бюстгальтером:
— Бьюсь об заклад, он ее трахал!
Не отрываясь от экрана, дамы прикончили вторую бутылку бордо. Когда происшествие показывали в третий раз, у обеих вырвались ликующие вопли: они считали, что Патрик наказан поделом, и были уверены, что подобная кара непременно должна постигнуть всех негодяев мужского пола, встретившихся им в жизни.
— Жаль только, что лев ему кое-что другое не отгрыз, — заметила мать.
— Вот именно! — поддержала дочь.
И все же, досматривая в третий раз финальные кадры, обе мрачно молчали, а мать невольно отводила глаза, стараясь не смотреть на помертвевшее лицо Патрика.
— Бедняга, — тихо пробормотала дочь. — Все, с меня хватит, я ложусь спать!
— А я, пожалуй, еще разок посмотрю, — откликнулась мать.
Дочь перебралась в спальню и долго еще лежала без сна, глядя, как под закрытой в соседнюю комнату дверью мигает свет телеэкрана. Звук мать выключила, и слышно было, что она плачет.
Из чувства долга девочка встала, вышла в гостиную и села рядом с матерью на диван. Они так и не включили звук Взявшись за руки, обе снова уставились на экран, где мелькали страшные, но притягательные кадры. Голодные львы казались ирреальными — это было лишь орудие мести, поражающее мужчин.
— Почему мы не можем без них обойтись, раз мы их так ненавидим? — устало спросила дочь.
— Потому и ненавидим, что не можем без них обойтись, — ответила мать заплетающимся языком.
На экране вновь появилось искаженное, изуродованное болью лицо Уоллингфорда. Он упал на колени, из предплечья фонтаном била кровь. Но все же Уоллингфорд был настолько неотразим, что обе женщины — мать, едва стоявшая на ногах, и дочь, чье состояние было немногим лучше, вдруг ощутили, как у них заныли руки. И рванулись подхватить Патрика, когда он рухнул без чувств.
Уоллингфорд, как мы уже говорили, ничего не предпринимал первым, но вызывал у представительниц слабого пола невероятное томление и беспокойство. Женщин всех возрастов и типов Патрик Уоллингфорд притягивал как магнит, даже лежащий без сознания, он был для них опасен. И как часто бывает, дочь внезапно высказала то, что давно вертелось у матери на языке.
— Нет, ты только посмотри на львиц! — воскликнула девушка.
Действительно, ни одна из хищниц не притронулась к отгрызенной руке. Их угрюмые глаза загорелись страстью; даже когда Уоллингфорд лишился чувств, они не сводили с него взгляда. Казалось, Патрик Уоллингфорд сумел покорить и львиц.
Глава 2
Бывший центровой игрок
Знаменитую бостонскую команду возглавлял доктор Никлас М. Заяц, специалист по хирургии верхних конечностей, сотрудник ведущего медицинского учреждения штата Массачусетс, клиники «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры». Доктор Заяц также занимал должность адъюнкт-профессора хирургии в Гарварде. Именно ему принадлежала идея начать поиски по Интернету потенциальных доноров и реципиентов доя трансплантации рук (адрес
Доктор Заяц был лет на пятнадцать старше Патрика Уоллингфорда. И его нелюбовь к женскому полу трудно объяснить только тем, что в учебные заведения Дирфилда и Амхерста, где он учился, в свое время принимали исключительно мальчиков. Нелюбовь к женскому полу была столь же характерной чертой доктора Заяца, как и склонность к дешевым лосьонам после бритья.
Его не помнил никто из тех, с кем он учился — сперва в Дирфилде, а затем целых четыре года в Амхерсте. Он стал играть в лакросс за университетскую сборную еще школьником и обычно вводил мяч в игру, но его не помнили даже тренеры. В спортивной команде почти невозможно отгородиться от товарищей, однако юность и молодые годы Ника Заяца были отмечены одиночеством; они прошли без друзей и без любовных приключений — в погоне за совершенством, и усилия его оказались вознаграждены. Студенты медицинского колледжа, вместе с которыми будущий доктор Заяц потрошил однажды женский труп, навсегда запомнили, в какую ярость он пришел при виде обнаженного женского тела. «И не важно, что женщина давным-давно умерла, — вспоминал потом один из его сокурсников. — Ника бесило именно то, что труп оказался женщиной — надо думать, первой в его жизни!»
Следующей женщиной — на сей раз живой — в жизни Заяца стала его будущая жена. Он был из тех, кто в порыве безудержной благодарности женится на первой же особе, соизволившей лечь с ним в постель. И сам он, и его жена впоследствии горько об этом пожалели.
Кстати, первый женский труп в жизни доктора Заяца оказал самое непосредственное влияние на то, что впоследствии он решил заняться именно хирургией верхних конечностей. Если верить словам его однокурсника, работавшего с ним в анатомичке, руки мертвой женщины оказались единственной частью ее тела, которую Заяц мог изучать, не впадая в бешенство. Несомненно, следует рассказать о докторе Заяце поподробнее. Он был худой как жердь, ел крайне мало, и ему все время казалось, что он чересчур быстро набирает вес. Доктор давно и упорно занимался марафонским бегом, обожал птиц и семечки. Кстати, грызть семечки он пристрастился, наблюдая за зябликами — его всегда тянуло к птицам. А также — к знаменитостям. В итоге его пациентами стали всевозможные звезды и звездочки.
Главным образом, конечно, спортивные. Спортсмены ведь часто получают травмы. Например, питчер бостонской команды «Рэд соке» — порвавший связку в локте рабочей, правой руки. Его потом «запродали» в «Торонто Блю Джейз», обменяв на двух бездарных защитников и профессионального бэтсмена, который плохо отбивал мяч, но виртуозно избивал свою жену. Этого бэтсмена Заяц тоже оперировал. Спасаясь от увесистых тумаков, какими награждал ее муженек, жена бэтсмена резко захлопнула дверцу машины, прищемив ему руку и раздробив несколько косточек — сильнее всего оказались повреждены вторая фаланга указательного пальца и третья пястная кость.
Как это ни удивительно, прославленные спортсмены чаще всего травмировались вдали от стадионов, кортов и ледовых дворцов. Например, голкипер бостонских «Бруинз», ныне пенсионер, умудрился распороть себе связки на левой ладони, когда слишком сильно сжал рюмку и раздавил ее об обручальное кольцо. А полузащитник из команды «Нью-Ингленд Пэтриотс» перерезал себе на пальце вену и несколько нервов, пытаясь открыть устрицу швейцарским армейским ножом. Это были, конечно, ребята рисковые — из тех, кому вечно грозят травмы, — но все они были овеяны славой, и перед каждым из них доктор Заяц в свое время преклонялся. Фотографии этих крепышей, украшенные их автографами, висели у доктора в кабинете и взирали на знаменитого хирурга с выражением бесконечного превосходства.
Но и профессиональные травмы звезд чаще всего были глупой случайностью. Например, питчер «Бостон Селтикс», предпринявший отчаянную попытку в прыжке назад поймать мяч, когда время матча уже истекло, мяч этот все-таки упустил, зато собственную ладонь превратил прямо-таки в месиво, ударившись ею о бортик.
Ну и что — доктор Заяц все равно их любил. И не только спортсменов.
Например, рок-певцы были подвержены гостиничным травмам двоякого рода. К наиболее типичным случаям доктор Заяц относил, во-первых, «гнев на обслуживающий персонал», что приводило к различным ранениям, порезам, ожогам (вследствие пролитого чая или кофе), а также к непредвиденным и опасным столкновениям с бесчисленным множеством предметов; во-вторых, оскальзывание на мокром полу ванной. Надо сказать, ванная представляла опасность не только для рок-звезд, но и для звезд кино.
Звезды кино получали увечья и в ресторанах, в особенности когда покидали эти заведения. С точки зрения Заяца как специалиста по хирургии верхних конечностей, всегда лучше стукнуть по самому фотографу, чем по его фотоаппарату — хоть руки останутся целы. Да и вообще не стоит проявлять излишней враждебности к изделиям из металла, стекла, дерева, камня или пластика. Однако звезды предпочитали сражаться с неодушевленными предметами; эта пагубная привычка служила основным источником травм, с которыми приходилось иметь дело доктору Заяцу.
Вспоминая покорные лица своих прославленных пациентов, доктор все отчетливее сознавал, что их самодовольный и уверенный вид не более чем маска.
И это, по всей вероятности, крайне занимало доктора, но его коллег по клинике «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» занимал он сам. Они, конечно, никогда не называли доктора в лицо «звездецом» или «звездолюбцем», но прекрасно знали о его слабости и чувствовали по отношению к нему некоторое превосходство, правда, лишь в этой области. Как хирург он был недосягаем. Они это понимали и злились.
Но если сотрудники компании «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» не позволяли себе высказываться насчет звездолюбия доктора Заяца, то постоянно выражали озабоченность его чрезмерной худобой. По общему убеждению, брак Заяца распался из-за того, что он стал более худым, чем его жена; впрочем, никому в компании «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» не удалось убедить доктора Заяца есть побольше, чтобы спасти этот брак, как не удалось уговорить его хоть немного потолстеть и после развода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46