Это, пожалуй, важнее, чем описывать вам, как она выглядит. Видите ли, в чем дело — стоило ей захотеть, и голос ее начинал звучать так эротично, что Отто мгновенно воспламенялся. Хотя и ненадолго.
— Почему именно ты? — переспросила миссис Клаузен, воспользовавшись тем самым своим голосом. — Да… потому что я люблю тебя и никогда никого другого не полюблю! Во всяком случае, так сильно — никогда!
Услышав этот голос, Отто чуть не умер; его внезапно охватила такая слабость, что он слова вымолвить не мог. Вся кровь разом отхлынула у него от головы и от сердца и устремилась в область паха. Это случалось каждый раз, когда она с ним так говорила.
— Почему именно ему, спрашиваешь ты, — продолжала между тем миссис Клаузен, прекрасно понимая, что Отто уже целиком в ее власти. — Ну, просто потому, что ему нужна новая рука! Чего ж тут непонятного?
Собрав остаток сил, Отто еле слышно пролепетал-
— Но есть ведь и другие люди, потерявшие руку?
— Есть, но мы с ними не знакомы.
— Так ведь мы и с ним не знакомы!
— Он работает на телевидении, Отто! Его всякий знает! И потом, он такой милый!
— Но ты сама сказала, что у него такой вид, словно ему вот-вот предъявят новый иск об отцовстве!
— Ну и что? А выглядит он все равно очень милым! — не сдавалась миссис Клаузен.
— Ах, так?!
Этот возглас отнял у Отто последние силы. Он отлично знал, что последует дальше. Голос его жены звучал прямо-таки убийственно сексуально.
— Что это с тобой, милый? — спросила она. — Хочешь прямо сейчас сделать нам ребенка?
Отто молча кивнул.
Но ребенка они так и не сделали. Зато к своему письму в компанию «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» миссис Клаузен смогла приложить напечатанное на машинке заявление, подписанное Отто. Он не сопротивлялся. Но, подписывая, чувствовал, что пальцы совершенно онемели. Казалось, чья-то чужая рука выводит под заявлением фамилию Клаузен, а он лишь видит это со стороны…
— Да что с тобой, милый? — снова спросила его миссис Клаузен.
А потом ему стали сниться эти проклятые сны. И в воскресенье, когда играли на суперкубок, Отто был не столько пьян, сколько раздавлен невыносимой ревностью. Сон до такой степени выбил его из колеи, что даже перегнать машину на какие-то пятьдесят метров оказалось совсем не просто. Намучившись с ключом зажигания, Отто окончательно убедился в том, что за руль ему ни в коем случае садиться нельзя — он и двигатель завести не в состоянии. Некоторое время он посидел в задумчивости — все равно потребовалось несколько минут, чтобы немного оттаяло лобовое стекло, успевшее покрыться ледяной коркой, — и увидел, что с начала матча на улице намело добрых два дюйма снега.
Возможно, Отто содрал кожу с костяшек пальцев на левой руке, пытаясь отчистить обледеневшее стекло. (Это, конечно, только догадка. Мы никогда не узнаем, что случилось на самом деле. Известно лишь, что костяшки пальцев были ободраны.) Когда же он наконец — очень медленно! — подал грузовик задом и развернул его, чтобы преодолеть те пятьдесят метров, что отделяли площадку перед служебным входом от общей парковки, большая часть завсегдатаев бара, смотревших матч вместе с Отто, уже успели разойтись по домам. Еще не было и половины десятого, но на стоянке осталось всего четыре или пять машин. Наверное, подумал Отто, их хозяева тоже решили не рисковать понапрасну и вызвали такси. Остальные болельщики, будучи в сильном подпитии, все же сели за руль сами.
И тут Отто вспомнил, что такси-то он так и не вызвал. Сперва тот номер, который написал ему на бумажке бармен, был занят. («Слишком многие в Грин-Бее после такого матча вызывают такси», — думал Отго.) Наконец он дозвонился, и диспетчер предупредил его, что придется подождать — полчаса или даже минут сорок пять. Диспетчер явно попался честный.
Отто было, в общем-то, все равно, сколько ждать. Погода стояла довольно мягкая для зимы, морозец градуса четыре, а благодаря включенному обдуву кабина уже вполне прилично согрелась. Отто знал, конечно, что стоит выключить печку — и скоро опять станет холодно, но разве легкий морозец и снег не пустяк для крепкого парня, выпившего за неполных четыре часа восемь или девять кружек пива?
Отто позвонил жене. И сразу понял, что разбудил ее. Да, она видела последний тайм и так расстроилась, что почувствовала себя еще хуже и снова уснула.
— Я тоже не смог после окончания матча телевизор смотреть, — признался Отто. — Там такое творилось!..
— Бедный малыш! — пожалела его миссис Клаузен. Они всегда так утешали друг друга, хотя в последнее время — ведь миссис Клаузен, несмотря на все их усилия, никак не удавалось забеременеть, — стали подумывать о том, что для выражения нежности стоило бы подыскать какое-нибудь другое слово. Вот и на этот раз слово «малыш» кинжалом пронзило сердце пьяненького Отто.
— У нас с тобой все получится, милая, — вдруг пообещал он жене. Добряк Отто, даже пьяный и расстроенный исходом футбольного матча, прекрасно понимал: жена огорчена главным образом тем, что вместо утреннего недомогания, свойственного беременным, подхватила этот дурацкий грипп, и ее не так уж волнует отвратительная шумиха, устроенная после матча, и даже поражение любимой команды.
Отто совсем не удивило, что ему снится гинеколог, наблюдавший миссис Клаузен. Врач давал ей всякие полезные советы и велел Отто тоже непременно «провериться». (Отто понимал, что речь идет о той процедуре, когда у мужчин подсчитывают количество сперматозоидов.) Обе они — и доктор, и миссис Клаузен — наверняка подозревали, что дело именно в нем, Отто. Но миссис Клаузен так любила своего мужа, что боялась, как бы ее догадка не подтвердилась. Отто тоже боялся; «проверяться» ему совсем не хотелось.
Общая тайна еще больше сблизила супругов, но что-то тяжелое порой сквозило в их молчании — молчании соучастников. В последнее время Отто все чаще вспоминал тот день, когда они впервые занимались любовью. Не то чтобы его увлек романтический порыв, хотя Отто и был романтиком чистейшей воды. Все происходило иначе — их первый любовный акт стал предложением руки и сердца.
У родителей Отто был летний домик на берегу озера в северной части штата Висконсин. В этих местах множество небольших озер, и семейство Клаузен владело примерно четвертью побережья одного озерца. Когда миссис Клаузен впервые приехала туда, то вместо «летнего домика» обнаружила несколько крошечных хижин, причем находившийся неподалеку лодочный сарай выглядел куда просторнее любой из них Вверху, над лодками, оставалось достаточно места, чтобы устроить вполне уютное гнездышко. Электричества не было, но в одном из домиков стоял холодильник (даже два) и кухонная плита, а в душе — нагревательная колонка (все оборудование работало на пропане).
Вода в водопровод поступала прямо из озера; пить эту воду Клаузены, разумеется, не решались, зато всегда можно было принять горячую ванну. В домике были также оборудованы два смывных туалета. Воду из озера качал бензиновый движок, похожий на мотор от газонокосилки; а для смывных и сточных вод вырыли и залили бетоном огромную яму (Клаузены были просто помешаны на чистоте своих озерных владений).
Однажды мать и отец Отто не смогли в уик-энд поехать на озеро, и он решил свозить туда свою подругу. Они приехали уже на закате, долго плавали и ныряли, прыгая с причала, и вода с их мокрых купальников капала в озеро, просачиваясь сквозь доски. Вокруг стояла удивительная тишина, нарушаемая лишь криками гагар, а стук падавших в озеро капель звучал так, словно кто-то забыл завернуть кран. Солнце только что село; нагретые за день доски причала еще хранили его тепло. Отто и его будущая жена сняли с себя купальники и голышом легли на эти теплые доски, подстелив сухое полотенце. Оно пахло солнцем, их влажные после купанья тела тоже пахли солнцем и озерной водой.
Никто из них так и не сказал «я люблю тебя» или «выйдешь за меня замуж?». Обнимая друг друга на теплых досках причала, скользя ладонями по влажной прохладной коже, они чувствовали, что такие мгновения требуют действий, а не слов. Именно тогда Отто впервые услышал те несравненные интонации и обезоруживающий вопрос:
— Что это с тобой, милый? — Именно тогда впервые почувствовал, что не в силах на этот вопрос ответить. — Хочешь прямо сейчас сделать нам ребенка? — спросила она затем. Именно тогда они впервые и попытались этого ребенка завести.
Собственно, это и было предложением пожениться. И он, разумеется, тут же ответил «да!», чувствуя, что член вот-вот лопнет от прилива крови, а сердце — от тысячи невысказанных слов.
После свадьбы Отто построил над лодочным сараем маленькую двухкомнатную квартирку. Комнаты получились очень длинные и узкие — «как дорожка для боулинга», подшучивала над мужем миссис Клаузен, — но так и было задумано: Отто хотелось, чтобы из каждой комнаты было видно озеро. Одна из них служила супругам спальней — широченную кровать они придвинули вплотную к окну и чуть-чуть приподняли, чтобы прямо с нее любоваться пейзажем. Во второй стояли две одинаковые кровати; там они решили устроить детскую.
Отто чуть не плакал, думая об этой так и не занятой комнате, куда доносилось мягкое постукивание лодок. Прежде он любил слушать по ночам тихий плеск воды, бьющейся об их борта и о сваи причала — того самого, где они впервые занимались любовью. Эти звуки в ночной тишине теперь лишь напоминали ему, что соседняя комната до сих пор пустует.
Даже воспоминания о том вечере, о закате, о мокром купальнике, который он снял с будущей жены, о ее влажной коже, пропитанной солнцем и озерной водой, были, казалось, омрачены несбывшимися надеждами. Они поженились более десяти лет назад и в последние два-три года практически перестали ездить на озеро. Их жизнь в Грин-Бее постепенно становилась все более деловой и суетливой; им было все труднее уехать куда-то хоть на несколько дней. Во всяком случае, так они говорили. А на самом деле обоим куда труднее оказалось примириться с тем, что волшебные ароматы сосен остались в далеком прошлом.
А тут еще «Пэкерз», как назло, проиграли этим поганым «Бронкос»! Отго совсем загрустил. Пьяный мужчина, чувствующий себя глубоко несчастным, вряд ли способен вспомнить, что именно заставило его проливать слезы в кабине грузовика. Ах да, вспомнил Отго, душу ему разбередили слова жены «бед-ный малыш». С некоторых пор эти слова вызывали в его душе щемящую пустоту. А уж когда она произносила их этим своим голосом… Ох, до чего безжалостен мир! Ну, зачем ей взбрело в голову так говорить с ним по телефону, когда они далеко друг от друга? И Отго заливался слезами, пребывая тем не менее в готовности номер один. К тому же он никак не мог припомнить, чем закончился его телефонный разговор с женой.
Прошло уже добрых полчаса с тех пор, как он дозвонился до таксопарка и попросил диспетчера передать водителю такси, чтобы тот искал его на стоянке возле бара. («Я буду сидеть в кабине грузовика. Я в нем пиво развожу — большой такой, его нельзя не заметить».) Отго потянулся к бардачку, чтобы достать мобильник. Он всегда клал его с краю — осторожно, стараясь не помять бумажные подставки под стаканы и разноцветные наклейки. Их он обычно раздавал детям, толпой собиравшимся вокруг грузовика, когда он привозил очередной заказ. Все дети в округе так и звали его: «дядя с наклейками». Но больше всего дегям, конечно, хотелось получить в подарок постер пивной компании. Постеры Отго держал в кузове грузовика вместе с пивом.
Он не видел ничего дурного в том, что мальчишки развешивают пивные постеры у себя в комнате задолго до того, как начнут пить пиво, и до глубины души оскорбился бы, если б его обвинили в «пропаганде алкоголизма среди детей и молодежи». Просто ему хотелось порадовать ребятню яркими вещичками, и он раздавал подставки, наклейки и постеры из самых добрых побуждений, искренне заботясь о благополучии детей; ровно из тех же побуждений он не садился за руль пьяным.
Интересно, как это он умудрился заснуть, открывая бардачок? Наверное, все-таки был слишком пьян. Даже снов не видел — и почитал это за счастье. На самом-то деле сны ему все же снились, просто он не понимал, что с ним творится. Да и сны то были совершенно новые, небывалые; он бы, пожалуй, и не догадался, что это всего лишь сны.
Ему снилось, что он лежит рядом с женой и голова ее покоится на его правом плече. Он отчетливо ощущал прикосновение ее шеи, теплой и чуть влажной. Они пил ее поцелуи, скользнув языком к ней в рот, а левой рукой — Отго был левша — ласкал, чувствуя, как сильно она возбуждена и все время прижимается животом к его руке. Он ласкал ее очень нежно, почти не касаясь самых чувствительных точек. (Ей в свое время пришлось специально учить его этому.)
И вдруг во сне — хотя Отго и не сознавал, что это сон, — миссис Клаузен крепко сжала пальцы его левой руки и поднесла их к губам, а потом взяла в рот — Отто в этот момент как раз целовал ее, — и они оба почувствовали запах и вкус ее влаги, а потом он приподнялся и вошел в нее. Поддерживая и прижимая голову жены к своей шее и запустив пальцы ей в волосы, он все еще чувствовал ее вкус и запах. А на постели, возле ее левого плеча, видел свою правую руку, вцепившуюся в простыню. Но руку свою он отчего-то не узнавал! Это была не его рука! Слишком маленькая ладонь, слишком тонкие длинные пальцы… Нет, она явно принадлежала не ему! Но левая-то рука была его! Ее-то он сразу узнал!
Затем он увидел под собой жену. Он смотрел на нее как бы с большой высоты, но лежал на ней совсем другой мужчина, длинноногий и узкоплечий. Профиль его показался Отто знакомым: так и есть, «львиный огрызок»! Патрик Уоллингфорд! В постели с его женой!
Отто показалось, что прошло всего несколько секунд, хотя и на самом деле он проспал минуты две-три, не более. Стряхнув с себя остатки сна, он понял, что лежит на правом боку, скрючившись и съехав на кожух коробки передач, а рычаг переключения скоростей упирается ему в ребра. Правая рука была у него под головой, а носом он уткнулся в холодную поверхность пассажирского сиденья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46