«Отделение реанимации». От волнения сердце отчаянно билось где-то в районе горла. Приникнув к окошку, оперативник пристально вгляделся. Худшие опасения не оправдались. Наркомафия уступала ему в скорости. На одной из четырех занятых коек лежал Мананга Оливейра Перес. Черная кудрявая голова повернулась на подушке. От облегчения у Алика подогнулись колени. Он успел. Мафия опоздала. Осталось лишь продержаться до утра. Даже ценой жизни... Чьей-нибудь.
Подтащив стул к двери отделения, капитан Потрошилов заступил на опасное дежурство. Он был готов к бою. Натянутые до предела нервы звенели как струны... Поэтому спалось ему неважно. Правда, никто не беспокоил. Утром выяснилось почему. Вход под полустертой надписью был запасным. Санитарка в некогда белом, а теперь желто-коричневом халате обнаружила гору окурков в углу и помятого сонного мужика на стуле. Обе находки ее не обрадовали.
— Япона мать! Третью пепельницу ставлю — и все без толку! А ты милок, что тут ошиваесся?
Спросонья Алик вскочил и запаниковал. Подозрительно уставившись на бабульку со шваброй, он понял — это не киллер. Потрошилов вытащил удостоверение и кивнул:
— Я из милиции, охраняю дверь.
— Чего ее охранять-то? Она уж года два, как забита.
Алик рванул к лестнице. В реанимационном отделении его встретили доброжелательно. Вызванный в спешном порядке рентгенолог, выслушав Потрошилова, философски изрек:
— Наркотики? В желудке? Это-то как раз нормально. Еще не то бывает. Можно поглядеть.
Капитан сурово сдвинул жидкие белесые брови.
— Нужно! В интересах следствия.
Африканские внутренние органы показались на экране. На фоне ребер и позвоночника все, что должно было двигаться и сокращаться, работало в нужном режиме. Доктор уверенно ткнул ручкой в темный силуэт под сердцем:
— Вот желудок. Как видите — пусто. Коля, вырубай!
Действительно, ничего похожего на контейнер с героином на всем протяжении пищеварительной системы наркокурьера не наблюдалось. Пациента бережно уложили обратно.
— Я с ним побеседую? — спросил Алик.
— Пожалуйста. Только недолго. Мы его будем на хирургию переводить.
Оставшись один на один с Манангой, Альберт Степанович осмотрелся. Под кроватью стояло судно. Последняя надежда заставила его подойти к сестре.
— Скажите, вот он, — последовал взмах рукой в сторону койки, — в туалет не ходил?
Медсестра задумчиво провела линию в температурном листе, пользуясь шпателем вместо линейки. Полюбовавшись своим произведением, она хмыкнула.
— У нас в туалет не ходят.
— А куда?
— Или под себя, или в судно, молодой человек. Если и было что за сутки — то все там, под кроватью. Еще не выносили.
Исследование содержимого судна Алик произвел, сидя на корточках. Признаков наркотика в стуле не оказалось. Выпрямившись, он пристально посмотрел Мананге в глаза:
— Здравствуйте. Я капитан милиции Потрошилов Альберт Степанович. Говорить можете?
— Дратуйта. Что уас беспокоит? — вежливо ответил негр, привычно цитируя пособие «Обследование больного».
После тревожной ночи Алик чувствовал себя неважно. Но в данном случае заботу о здоровье следовало расценивать как попытку увести разговор в сторону.
— Не надо увиливать, — строго сказал он. — Я все знаю.
Мананга провел по груди рукой в поисках амулета, но не нашел и жалобно сказал:
— Дауно уас это? — затем подумал и с мольбой добавил:
— Камьень искать. Полисиа гуд.
Систематическое высшее образование осчастливило Потрошилова неблизким знакомством с немецким языком. Но, как настоящий полиглот, он даже не задумался:
— Правильно. А мафия — капут. Предлагаю сотрудничество. Ферштейн?
Лиловые губы разомкнулись в искренней улыбке:
— Траума била? Головой ударились?
Столь недвусмысленно выраженный отказ от сотрудничества был воспринят с пониманием:
— Боишься?! Может, ты и прав. А что, если они тебя и здесь достанут? В твоих же интересах сдать наркотики!
Последние слова Алик произнес, нависнув над лежащим Манангой, как карающий меч правосудия. Угроза явно подействовала. Лицо негра исказила гримаса. Раздалось бульканье, и по прозрачной трубке в банку, подвешенную к кровати, побежала из мочевого пузыря желтая струйка. Привлеченная громким голосом капитана, сзади подошла медсестра.
— Помочился? Молодец, папуас. Так. Сегодня за ночь — четыреста миллилитров, — и ушла, безвозвратно сломав боевой настрой.
Алик сменил тактику. Присев на краешек кровати, он ласково зашептал:
— Пойми, тебя будут охранять, помогут выехать из страны...
Что-то жесткое и округлое уперлось ему в бедро.
Рука непроизвольно дотронулась до непонятного предмета. Вместо мягкой человеческой плоти под пальцами оказалось нечто каменное. Безмолвно глядя прямо в глаза посланцу далекой африсанской «Коза Ностры», Алик провел рукой вниз, потом вверх. На лице Мананги появилось выражение ужаса.
Можно знать или не знать русский или, например, идиш. Но когда тебя, беззащитного, наглаживает по ноге совершенно незнакомый полицейский — это внушает определенные опасения. А мужчине нормальной ориентации даже страх. Белый человек плотоядно улыбался. Глаза его лихорадочно сверкали сквозь толстые стекла очков. Мананга затравленно покрутил головой. До действий сексуального маньяка-полицейского никому не было дела. Из последних сил, преодолевая боль в животе и поднимающуюся из глубины души панику, он напрягся и выдал самую трудную для запоминания фразу из «Пособия...»:
— Уи нуждайт у психиатр!
Резким движением Потрошилов откинул одеяло и с вожделением уставился на загипсованную ногу:
— Откуда у тебя гипс?
Мананга потерял остатки самообладания и рявкнул:
— Тампук! Мазэфакэ!
Сестра вопросительно подняла голову, но Алик успокаивающе выставил руку:
— Все нормально.
Негр выдал себя с головой. Едва наркокурьер понял, что его хитрый маневр разоблачен, как сразу перестал прикидываться невинным ягненком. Потрошилов осмотрел гипс. На стопе и по верхнему краю лонгета крошилась. Отломив снизу небольшой кусок, милиционер растер его между пальцами. Как пахнет героин, Алик не знал. Но в крутых американских боевиках так делали все. За неимением ножа пришлось насыпать порошок на ноготь. В результате лизания и обнюхивания четко идентифицировался запах ног. Этот аромат оказался интернационален. Колебания, закравшиеся было в душу сыщика, тут же исчезли при взгляде на негра. Неустойчивая к российской действительности психика дала сбой. Мананга впал в ступор.
Предусмотрительно запасшись пакетиками из-под капельниц, проницательный Потрошилов довел начатое до конца. Действуя исключительно энтузиазмом и ногтями, он получил образцы гипса из пяти разных мест. Вакханалию изъятия вещественных доказательств прекратил заступивший на смену дежурный анестезиолог.
— Вы чем тут занимаетесь, милейший?
Сфокусировав горящий азартом взгляд на внушительном бородатом мужчине, Алик выпрямился:
— Капитан милиции Потрошилов. Провожу опрос пострадавшего.
Беглого взгляда на пациента доктору хватило, чтобы понять — больному от такого опроса живым не уйти.
— Немедленно покиньте отделение! — рявкнул врач. — Катя! — От начальственного баса дежурную сестру, как взрывом, вынесло из-за стола. — Без моего лич-но-го разрешения к больному — ни-ко-го! Ясно?!
Рассовав по карманам вещдоки, Альберт Степанович ретировался гордой рысцой. Покидая больницу, он задержался в приемном покое. Охранники у дверей долго разглядывали его удостоверение. Убрав документ в карман, капитан грозно помахал пухлым пальчиком перед их носом:
— К негру — ни-ко-го! Подданный Республики Нигерия! Это международный скандал! А в Питере даже их консульства нет. Возможно, завтра из Москвы приедет посол...
После его ухода охранники озадаченно переглянулись:
— Что это, ядрена-матрена, было?
— Хрен его знает! Надо в отделение позвонить, спросить, что ли.
Позвонили, спросили. Там хмыкнули, но странный факт пребывания Алика в МВД подтвердили. Хоть и неохотно.
Глава 8
РЕЛАНИУМ НА БРУДЕРШАФТ
После визита капитана Потрошилова Мананга никак не мог успокоиться. Беспардонные сексуальные притязания полицейского вызвали ужас в открытом сердце нигерийца. Кроме того, болела рана на животе и ныла нога. Он попытался что-то объяснить, потребовать... но по-английски никто вокруг не понимал. А из великого и могучего русского языка выветрилась половина разговорника. В смятении, поковыряв проделанные милиционером бреши в гипсе, заброшенный сын африканского народа протяжно запел что-то громкое и заунывное.
— Все в порядке, друг. Вылечим, не переживай! — безрезультатно попытался успокоить его дежурный анестезиолог.
Доктор с тоской взглянул на часы. Если бы не беспокойный клиент, до конца смены можно было немного подремать. Тут негр издал леденящий душу вопль и снова что-то залопотал. Вопли его становились все громче. Чаша терпения переполнилась, и многострадальный доктор позвал сестру:
— Катюша! Вкати Пятнице пару кубов реланиума, чтоб затих. Будем переводить на хирургию. А то работать невозможно — то менты, то концерт без заявки.
Сестра послушно прервала просмотр отрывочного утреннего сна и принялась за солиста. В первую очередь, к кровати была подвезена каталка. Протирая заспанные глаза, девушка широким жестом предложила поющему негру сменить дислокацию:
— "Бони эм", ту-ту! — она изобразила не то паровоз, не то бегуна.
При этом монументальный бюст предпоследнего размера колыхнулся влево-вправо. Песнь прервалась. Мананга напрягся, невольно фиксируя глазами затухающие колебания. По мере приближения сестры напряжение возросло, концентрируясь внизу живота. Медсестра сдернула одеяло и обеими руками взялась за гипс. При наклоне тяжелые налитые шары оттянули халат. Мананга осторожно выдохнул, не в силах отвести взгляда. Будто передвигая стрелку железнодорожного семафора, сестра перенесла загипсованную ногу на каталку. Возбужденное мужское достоинство взметнулось и замерло, чуть вибрируя. Опешив, девушка уставилась на экзотическое — во всех смыслах — зрелище. Секунд десять прошли в неловкой паузе. Придя в себя, она опомнилась и прошептала:
— Ого! — потом, присмотревшись, поправилась. — Даже — ого-го!
Уловив, что явилось объектом пристального интереса зарубежного гостя, она, наконец, бледно-розово покраснела, невольно оправляя и одергивая халат.
— Дауно у ас это? — хрипло и зачарованно прошептал негр.
Медсестра уже успела вернуть самообладание на место.
— С детства! — ехидно сказала она и ловко исчезла из поля зрения.
В поисках объекта живейшего интереса Мананга покрутил головой. В установившейся тишине из-за двери комнаты отдыха персонала донесся голос дежурного анестезиолога:
— Ну, слава Богу! Концерт окончен. Что, реланиум уколола?
— Вроде того, — отозвалась сестра, торопливо набирая в шприц не два, а целых четыре кубика.
Торопясь закончить до прихода доктора, она одним движением повернула пациента набок и перекинула на каталку. Сохраняя восторженную мечтательность, Мананга попытался развязать диспут:
— Йа не нуждайт...
Острая игла вошла в ягодицу, заставив его вскрикнуть. Реальность, данная в ощущениях, походила на вздутие собственной попы до размеров ритуального тамтама.
— Тс-с... — сказала сестра.
— Хр-р-р... — отозвался Мананга, мгновенно засыпая.
Большими печальными глазами девушка посмотрела на уменьшение в размерах жизненного тонуса пациента, перевернула его на спину и укрыла одеялом. Выезжающая каталка напоминала подводную лодку, медленно втягивающую перископ.
* * *
Молодой и неженатый дежурный хирург извлек из стола коньяк и конфеты. Опытная, но незамужняя хирургическая сестра «на минутку» забежала в ординаторскую.
Доктору одновременно хотелось женщину и спать. Желания противоборствовали. На стороне мужских инстинктов выступали молодость и двухнедельное воздержание. Против сражались хроническая усталость, голод и недосып.
Сестричке хотелось мужчину и замуж. Пересечение этих параллельных прямых представляло сложную нелинейную задачу. Сначала секс, а потом свадьба — или наоборот? Женщина, подобно минеру, не имеет права на ошибку, действуя на ощупь... на слух, на зрение и на вкус.
К утру решение было принято, условности отринуты. Пятизвездочный дагестанский катализатор немыслимо ускорил процесс. Тонко почувствовав нужный момент, она поняла — пора! Прочной нитью, связующей душевную беседу с телесным контактом, крепкая рука хирурга легла на нежную девичью грудь. Страстный шепот, поцелуи, полумрак... С тихим шорохом на стол упали халаты, звякнули снятые часы, мягко стукнули о коврик скинутые тапки. Нежно, но уверенно его ладонь двинулась по бедру...
Бульдозером по интиму загрохотала в коридоре приближающаяся каталка.
Предваряя стук в дверь, девушка в доли секунды успела одеться и выскочить из ординаторской. Навстречу ей сестра из реанимации везла на каталке перед собой прикрытого одеялом негра.
— Перевод вашего послеоперационного, — злорадные нотки были почти неуловимы.
Количество холостых врачей в больнице катастрофически стремилось в минус бесконечность. Все они состояли на незримом, но строгом учете, и над сокращением их поголовья работали превосходящие силы женского коллектива.
— Огромное вам спасибо, — язвительность скрылась под толстым-толстым слоем благодарности.
Двое охранников, изваяниями замерших в дальнем конце коридора, прислушались, получая огромное удовольствие.
Медсестра реанимации постучала костяшками по гулко отозвавшемуся гипсу:
— Просыпайся, Лумумба, тебе здесь рады.
Спросонья Мананга неловко повернулся, потревожив свежие швы на животе. Не открывая глаз, он взвыл пароходной сиреной, отчего и проснулся. Пробуждение вкупе с болью его расстроило.
— Хорошо, что не стали дожидаться пересменки! — в словах столь грубо оторванной от любви девушки не было ни капли досады. Лишь пара ведер бессильной злости.
— Ну, мне пора, — освободившаяся от хлопотного пациента коллега легким перышком снялась с места и радостно упорхнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44