Перед тем как болталом лязгнуть, лучше про себя до ста сосчитать. Усек?
Паук налил себе еще полстакана в ожидании ответа, но тишину не нарушали никакие звуки. Он повернулся, чтобы посмотреть, не уснул ли кровный брат. Оказалось, Мишка-Донор не спит, а сидит и считает до ста по-русски. Авторитет почувствовал, как что-то теплое ворохнулось в татуированной груди, под куполами храмов, разливаясь обжигающей волной умиления. В это время счет закончился, и нигериец ответил:
— Усек. Так правилна?
— Это ты косяк упорол, — добродушно усмехнулся Паук. — Ну, типа, с корешем считать — не по понятиям. Хотя подход четкий.
Единственное, что вносило мрачноватые нотки неудовлетворенности в безоблачную идиллию, была невозможность наколоть другу Мишке хоть что-нибудь.
— Лазишь по хате немеченый, как лох, — грустно вздохнул пахан, с тоской рассматривая лоснящуюся темную кожу кореша, не пригодную ни к каким традиционным методам зоновской разметки. — Хрен его знает, чем тебя писать! Хлоркой нельзя, да?
Мананга понимающе затосковал вместе с учителем, но помочь ничем не мог. Белых жидкостей в доме не было. Даже молока. Он потянулся к холодильнику и открыл дверцу. На полках было пусто. Лишь банка шпрот и лимон напоминали о недавнем продуктовом изобилии. Все остальное сгорело в топке обоюдного выздоровления двух кентов. Паук присоединился к безрадостному созерцанию.
— М-да... Надо топать за подогревом. На подсосе загнемся.
При мысли о морозе за окном Манангу передернуло:
— Стремно, пахан, — жалобно сказал он.
«По понятиям» выходило, что идти придется молодому.
— Сиди, я сам, — великодушно пробурчал Паук.
Определенная логика в этом присутствовала. Выпускать на Лиговку недоученного негра было рано. Пахан уверенно распахнул шкаф с одеждой...
Все время, пока он отсутствовал, кровник переживал. Каждая минута в одиночестве казалась ему страшней предыдущей. Мананга застонал. В голову лезли кошмары этого холодного мира: гололед, побои, менты-гомосексуалисты... И самое непостижимое — люди, пожирающие мороженое зимой! На этом месте Мананге стало совсем плохо. Пришлось взять себя в руки. Теперь, благодаря науке выживания, он был готов к борьбе с чем угодно.
Когда Паук с двумя огромными сумками ввалился в квартиру, Мишка-Донор сидел в холодной прихожей. Согласно рецепту старшего товарища, он точил отвертку о край железного табурета, превращая ее в заточку Услышав лязг открывающегося замка, африканец поднял курчавую голову:
— Привет, хвоста не навьел?
— Не боись, — расхохотался Паук, отряхивая снег со шляпы и ботинок. Он покопался в карманах и, не в силах сдержаться, вытащил на свет зарешеченной лампочки банку белой туши. — Вот! Тебе...
Вечером они обмыли первую наколку. Белый кинжал во всю кисть вонзался в район запястья. Среди брызг крови крупными кривоватыми буквами было написано: «Донор».
Глава 34
СКВОРЦОВ-СТЕПАНОВ-ФРАНКЕНШТЕЙН
Рыжов появился в городе так же неожиданно, как и пропал. Путь домой ему был отрезан. Вариантов оставалось немного. Собственно говоря, всего один. Светлана Геннадьевна Грудаченко. Девушка со студенческой скамьи стремилась в психиатрию, что значительно облегчало их общение. Любовница была умнее Игоря ровно настолько, насколько психиатр может быть умнее сумасшедшего.
* * *
Звонок в дверь прозвучал около трех часов ночи. Как раз в тот момент, когда Светлана, с головой накрывшись одеялом, нежилась где-то на Карибах в лучах ласкового солнца и объятиях страстного мулата. Перелет с гостеприимных островов занял доли секунды. Перегрузки закономерно вызвали легкий приступ морской болезни.
Игорь Николаевич стоял на пороге в полевой военной форме, покрытой кое-где болотной тиной. Его била мелкая дрожь. Выглядел он не совсем обычно. Но разве способен смутить психиатра вид травматолога в мокрой военной форме, покрытой водорослями — даже зимой?
— Игор?! — женщина произнесла не то утверждение, не то вопрос с сильным украинским акцентом.
— Я! — по военной привычке ответил тот. — Светлана, срочно укрой меня. Возникла проблема... — Рыжов с мольбой посмотрел внутрь квартиры.
Подруга поняла просьбу буквально и стала быстро раздеваться.
— Да я не об этом! — Игорь Николаевич недовольно сморщил нос, машинально остановив взгляд на крупной белой груди. — Мне нужно спрятаться.
Грудаченко моргнула и отошла в сторону, профессионально вживаясь в очередной образ.
— Заходи, — заговорщицки произнесла она.
Хлюпнув мокрыми сапогами, Рыжов шагнул в приют нелегала.
— У тебя чисто? — он достал какую-то проволоку и поводил ею над порогом.
Светлана Геннадьевна посмотрела на пол.
— Было...
Входная дверь закрылась с неприятным скрипом. Рыжов встал к ней лицом, шумно выдохнул и руками нарисовал в воздухе какой-то знак. Затем повернулся к подруге и проделал то же самое. Она привычно помахала в ответ, рисуя замысловатые картинки. Значения их Света не знала. Она давно водила руками как попало, в надежде, что приятелю будет приятно.
— Я закрыл контур. Пока, действительно, все чисто. Но это ненадолго. Они все равно меня отыщут.
Игорь сел на тумбочку для обуви и, стараясь не пролить воду, снял сапоги. Женщина села рядом.
— Хочешь об этом поговорить? — Стандартная фраза вырвалась сама собой.
В нашем обществе психиатр, как милиционер — всегда при исполнении. Новые симптомы беспокойства не вызвали. В них не было никакой агрессии. Светлана Геннадьевна смотрела на Рыжова, непроизвольно сравнивая своего избранника с мулатом с Карибских островов. Сравнение было явно не в пользу местного партнера.
Заснули они только утром. Рассказ затянулся, а переплетение в нем нормы и патологии вконец измотало Грудаченко. Переход от любовных утех к устным рассказам ставил в их отношениях жирную точку. Как специалист, Светлана Геннадьевна знала точно, что «сублимация полового влечения в вымышленные переживания» есть процесс необратимый. Иными словами, рассказчик — не любовник. Придя к такому выводу, она с удивлением испытала облегчение и почти со злорадством произнесла, совершая замысловатые пассы в воздухе:
— Не журыся, Игор. Я сховаю тоби у себе на работе. Там така аура...
Оба уснули с чувством долгожданного освобождения и покоя.
* * *
Поступление «белого мага» в психиатрическую больницу имени Скворцова-Степанова прошло так же обыденно, как если бы он был синим или зеленым. Широкое понятие «шизофрения» включает в себя все цвета радуги. Из которых белый, пожалуй, самый примитивный.
Первый заслон на пути к заветному убежищу — сестру приемного отделения — Рыжов прошел с блеском. Несколько загадочных движений, короткая фраза о плохой ауре, и пожилая женщина крупно написала на бланке истории болезни: «Отделение номер четыре». Переодетый в коричневые плюшевые куртку и штаны Игорь Николаевич ощутил полное умиротворение. Черные поношенные кожаные тапочки с номером тринадцать Рыжов выбрал сам. Они пришлись удивительно впору, будто он в них родился.
— Этот надолго, — вздохнула опытная сестра, глядя вслед удаляющемуся в сопровождении санитара «экстрасенсу».
Он вошел на отделение с выражением удовольствия и даже счастья на лице. Решетки на окнах и отсутствие дверных ручек кому угодно подарят чувство защищенности. Появление в конце коридора Светланы Геннадьевны окончательно привело его в восторг. Не в силах бороться с эмоциями, Игорь Николаевич раскинул руки в стороны и двинулся навстречу. Однако в психиатрической больнице это не принято. Радость встречи тут же омрачил сильный удар в область почек. А обнять женщину заломленными за спину руками оказалось невозможно. Жизнерадостный санитар радостно улыбнулся подходящей Грудаченко.
— Проводите больного ко мне в кабинет, — произнесла она бесстрастным голосом. — И не сломайте ему рук, Семен. Это все-таки наш бывший коллега.
Удар по почкам, боль в запястьях и как бы невзначай произнесенное «бывший» Рыжова не порадовали. Но пришедшая спасительная мысль о конспирации быстро успокоила. Освобожденными конечностями он принялся было водить вокруг лица санитара. Безобидные движения были истолкованы неверно. Хорошо тренированный санитар нырнул в сторону. На секунду он выпал из поля зрения экстрасенса... затем вновь появилась резкая боль в запястьях.
— Фиксировать? — Семен с надеждой посмотрел на врача.
— Пока не надо, — улыбнулась своим мыслям Светлана Геннадьевна.
Обитатели отделения смотрели на них с тихой задумчивостью. Послышался участливый многоголосый шепот:.
— В смотровую поведут.
— Галоперидол, как минимум.
— Аминазин, сто процентов.
— А я, господа, думаю — сера. Агрессивность, гиперкинезия — я бы начал с сульфазина.
Игорь Николаевич оглянулся. Одетые так же, как он, люди весело подмигивали и приветственно кивали.
— По палатам, живо! — рявкнул санитар так, что Рыжов присел. — Кто первый добежит — сигарета.
Не выпуская из рук заведенную за спину кисть Игоря Николаевича, Семен довел его до ординаторской и неуверенно остановился у дверей в ожидании команды. За это время не потерявший оптимизма Рыжов успел свыкнуться с «потерей» конечности и с интересом разглядывал окружающих. Обобщив и творчески переработав увиденное, мозг изверг мысль, звучащую как приговор. Игорь не мог держать ее в себе, просто не имел права. Он гордо поднял голову и патетически произнес:
— Этим людям необходима моя помощь!
Света согласно улыбнулась. Санитар толкнул его в кабинет.
— Спасибо, Семен. Дальше я сама, — Светлана Геннадьевна закрыла за собой дверь.
— Я буду рядом, — донеслось из коридора.
— Похоже, он считает меня сумасшедшим. Идиот! — Игорь Николаевич хитро подмигнул и приблизился к подруге.
Обстановка располагала, и Рыжов порывисто задышал. Счастье было совсем рядом. До него оставались доли миллиметра тонкой полупрозрачной ткани белого халатика... Но сегодня был не его день! Случайно оторвавшаяся от халата пуговица предательски выкатилась в коридор сквозь широкую щель между полом и дверью. Сделав несколько кругов, она остановилась прямо под ногами замершего в напряжении санитара. В любой другой больнице в этом не увидели бы ничего подозрительного. Но только не здесь.
Сорванная с петель дверь, визг Светланы, топот ног и сильнейший удар в лицо слились в один огненный шар, лопнувший в мозгу тысячей разноцветных искр. Потом пришла спасительная темнота.
— Где я?
Сознание возвращалось медленно, по крупицам воссоздавая картины событий, главной из которых почему-то была большая белая грудь. Игорь Николаевич отогнал наваждение и попытался пошевелиться. Скрученные несвежие простыни накрепко придавили руки и ноги к перекладинам больничной кровати. Подушка, пришитая к матрасу, не могла упасть на пол ни при каких условиях. Значит, удариться головой можно было даже не пытаться. В принципе, лежать было удобно — если бы не унизительное ощущение неволи.
— Ты у меня, Игорек, — знакомый голос прозвучал как бы издалека. В голове немного шумело. Света сидела у изголовья кровати и считала его пульс.
— Ты что, переехала? — Рыжов попытался оглядеться.
У стены напротив стояла аккуратно застеленная кровать. Возле батареи, сидя на корточках с пальцем во рту, глупо улыбался странного вида мужчина. И тут Игорь вспомнил все! В последней попытке дать событиям нормальное объяснение он тихо спросил, стесняясь человека у батареи:
— Это такая игра — простыни вместо наручников?
— Извини, Игорек. Простыни действительно вместо наручников. Но, боюсь, это не та игра, о которой ты думаешь. Я сейчас все объясню.
Игорь покосился на «сокамерника», но Светлана Геннадьевна махнула рукой.
— Не переживай! Он ничего не понимает. Кстати, могу порадовать — два дня назад перестал мочиться в постель. Правда, почему-то иногда ходит в раковину. Мы с коллегами посоветовались и считаем, что это он делал еще до болезни. Видимо, проблема в воспитании. Его привезли из какой-то квартиры, где было совершено убийство. Ужасная история. Но не волнуйся — убил не он. Он только свидетель. Сейчас Андрей Константинович идет на поправку. Так что я думаю — вы быстро подружитесь.
Рыжов снова посмотрел в сторону батареи.
— Или он начнет разговаривать, или мне придется начать сосать палец. Иначе дружба не завяжется, — сказал он и вновь вернулся к своим проблемам. — Но его почему-то не привязывают!
— Тогда он не сможет сосать палец, а для него это крайне важно, — совершенно серьезно ответила женщина. — Понимаешь, здесь решили, что ты хотел меня изнасиловать. Ты уж потерпи, пожалуйста, пару дней, а я что-нибудь придумаю. Договорились?
У Игоря Николаевича вновь закружилась голова, и он тихонько застонал. От батареи донесся такой же протяжный стон.
— Я же говорила — подружитесь. Ну, не буду мешать. Отдыхай.
В дверях Светлана Геннадьевна остановилась и на мгновение задумалась. Затем она начертила в воздухе несколько перекрещеных линий, похожих на неприличное слово, и сказала:
— У нас все чисто...
В течение двух дней Рыжов принимал галоперидол под зорким наблюдением жизнерадостного Семена. После этого способность совершить какое бы то ни было изнасилование покинула его полностью. Дружный консилиум врачей постановил, что больного можно отвязывать. Жизнь нелегала постепенно стала налаживаться.
Убедившись, что взмахи руками и странные телодвижения травматолога не несут в себе никакой опасности, Семен потерял к нему интерес. Предоставленный сам себе, Игорь Николаевич разошелся не на шутку. По ночам он выходил на середину холла и, предельно концентрируясь, рассылал во все стороны импульсы. Попытки повлиять биополями сразу на всех психов результатов не дали. После недели бессонных ночей Рыжов решил перейти к индивидуальным воздействиям.
Опыт начался в полночь. Сосед мирно посапывал у батареи, не вынимая пальца изо рта. Собрав волю в кулак, Игорь Николаевич сконцентрировал энергию и приблизился вплотную к объекту. Долгих полчаса он рисовал над спящим магические круги и шептал заклинания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44