- Глаза Элизабет широко раскрылись в немой мольбе.
- Я обещаю, мама, - с трудом выдохнула Эмма. Слезы тихо катились по ее щекам. Она наклонилась, коснулась осунувшегося лица матери, поцеловала ее в губы и положила свою голову на ее подушку.
- Позаботься об отце, - только и смогла выдохнуть Элизабет, собрав последние угасающие силы.
Эмма повернулась и жестом подозвала отца, стоявшего у окна. Он широкими шагами подошел к кровати, сел, обнял Элизабет и в отчаянии прижал ее к себе. Ему казалось, острый нож режет его плоть и душу, сердце разрывалось в груди. Он не представлял, как сможет вынести эту боль - ее предсмертную агонию.
Элизабет откинулась на подушки. Ее восковое лицо посерело. Она открыла глаза, и он увидел, что в них появился новый лучезарный свет. Элизабет попыталась ухватиться за его руку, но была слишком слаба, и ее дрожащая рука бессильно упала. Он наклонился к ней. Она шептала, а он кивал, не в силах вымолвить ни слова, так велико было захлестнувшее его горе.
Джек откинул простыни и, подняв Элизабет, осторожно понес ее на своих сильных руках к окну. Она была легкой, как опавший осенний лист, едва трепещущий в его руках. Окно было открыто, вечерний ветерок колыхал занавески. Ее темные волосы растрепались на ветру. Он взглянул на нее - на ее лице был восторг, глаза сияли. Элизабет вдыхала свежий воздух; Джек почувствовал, как напряглись все ее мышцы, когда она приподняла голову и посмотрела в окно, всем своим существом устремившись в вересковую долину.
- Вершина Мира, - произнесла Элизабет, и голос ее звучал так чисто, сильно и молодо, что он вздрогнул от неожиданности. Звук этот гулко прокатился по комнате, отозвавшись во всех углах. Она откинулась ему на руки. Слабая улыбка затрепетала на ее устах. Она глубоко вздохнула несколько раз, задрожав всем телом. И замерла.
- Элизабет! - закричал Джек. Он качал ее на руках, как ребенка, прижав к себе, и слезы бежали по его щекам.
- Мамочка! - пронзительно закричала Эмма и подлетела к отцу.
Джек обернулся и невидящими глазами посмотрел на дочь, лицо его было мокрым от слез. Он покачал головой.
- Ее больше нет, девочка, - произнес он и, положив тело Элизабет на кровать, накрыл простынями. Он сложил ее руки на груди, убрал волосы с лица, такого спокойного перед ликом смерти, и коснулся ее век. Он наклонился и поцеловал ее в холодные как лед уста, его губы тряслись от боли и отчаяния.
Эмма рыдала, прильнув к нему.
- Папа, ах, папа! - кричала она.
Он выпрямился и посмотрел в ее заплаканное лицо. Потом обнял и прижал к себе, утешая:
- Теперь она освободилась, Эмма. Она наконец освободилась от ужасных страданий.
Он подавил рыдания и сильнее прижал к себе Эмму. Он гладил ее по волосам, успокаивая. Они долго сидели, прижавшись друг к другу, объятые общей болью. Наконец Джек произнес:
- На все Божья воля. - И вздохнул.
Эмма отодвинулась от него и подняла заплаканное лицо:
- Божья воля! - медленно повторила она, и ее юный голос прозвучал слишком хрипло и непреклонно. - Бога нет! - крикнула Эмма, глаза ее горели. - Теперь я знаю это. Ведь если б Господь был, он не позволил бы моей маме страдать столько лет, и он не дал бы ей умереть!
Ошеломленный, Джек молча смотрел на нее, и прежде чем он успел ей что-нибудь ответить, она выбежала из комнаты. Он слышал, как ее каблучки простучали по ступенькам, а затем входная дверь захлопнулась за ней.
Он устало повернулся, сразу такой ссутулившийся и постаревший, и посмотрел на мертвую жену. Комок вновь подкатил к горлу, и внезапно мрак застлал ему глаза. Как во сне, спотыкаясь, добрел он до окна и выглянул наружу. Смутно, сквозь пелену боли он увидел, как Эмма бежит по склону Топ Фолд к вересковой долине.
Шафрановый закат кровоточил алыми всполохами: солнце, дрожа, катилось за мрачные холмы. Его последние мерцающие лучи мелькнули над Рэмсденскими скалами, едва заметными в сумерках.
- Не иначе как Элизабет сейчас там, - прошептал он. - На Вершине Мира.
21
Когда на закате наступавшего вечера Адам Фарли вернулся из Уорксопа, он застал Оливию сидящей в одиночестве в библиотеке. Со счастливой улыбкой на лице он поспешил к ней, глаза его излучали любовь. Его душу переполнял восторг прошедшей ночи. Он весь словно сиял: обычная аскетичная сухость слетела с лица, походка стала бодрой и энергичной, все, что окружало его, доставляло ему радость. Когда же Оливия подняла глаза, слова застряли у него в горле. Он молча смотрел на нее, пытаясь понять, в чем дело.
Лицо ее было очень бледно, она выглядела такой подавленной и усталой, что он сразу понял: что-то тревожит и мучает ее.
Адам взял ее за руки и молча, не говоря ни слова, поднял с дивана. Он поцеловал ее в щеку и нежно обнял. Оливия прильнула к нему, уткнувшись лицом в его плечо, и он почувствовал, как она дрожит всем телом. Чуть погодя она мягко отодвинулась и пристально взглянула ему в глаза. В ее зеленовато-голубых глазах Адам заметил смятение и страдание.
- Что с тобой, Оливия? - тихо спросил он. - Тебя что-то тревожит, и это глубоко огорчает меня.
Оливия покачала головой и молча села. Лицо ее было печальным, грустным, плечи удрученно опущены. Она положила руки на колени и молча уставилась на них. Адам присел рядом и нежно взял ее за руку.
- Ну же, дорогая моя, так не годится! - с напускной веселостью воскликнул он. - Чем ты огорчена? - Адам сам почувствовал всю нелепость своего вопроса. Конечно, она думала о том, как далеко зашли их отношения, именно это тревожило и пугало ее.
Наконец Оливия медленно подняла голову и откашлялась. В ее глазах блестели слезы.
- Думаю, мне нужно уехать, Адам. Без промедления. Точнее, завтра.
У Адама упало сердце, страх охватил его.
- Но почему? - воскликнул он, придвигаясь ближе и сильнее сжимая ее руку.
- Ты знаешь почему, Адам. Я не могу оставаться здесь после... после вчерашнего. Мое положение просто невыносимо.
- Но ты говорила, что любишь меня, - возразил он.
Оливия вяло улыбнулась:
- Да, я люблю тебя. Я люблю тебя уже много лет. Я всегда буду любить тебя. Но я не могу здесь оставаться, Адам, в одном доме с моей сестрой - ведь она твоя жена - и тайно продолжать любовную интрижку. Не могу!
- Оливия, Оливия, не будем спешить. Уверен, если мы будем достаточно осмотрительны...
- Дело не только в этом, - быстро перебила она. - То, что произошло нынче ночью, - дурно. Мы совершили тяжкий грех.
Адам бросил резко, почти грубо:
- Это я совершил грех прелюбодеяния. Ты ведь это хочешь сказать, Оливия? Не ты, а я совершил грех перед лицом закона. Но это на моей совести, а не на твоей. Так пусть это беспокоит только меня.
- Мы оба совершили грех перед лицом Господа, - тихо ответила она.
Глядя на ее помрачневшее лицо, он понял, что она непреклонна в своем решении покинуть его. Сердце его сжалось от боли. Он не мог потерять ее! Ни сейчас, ни потом. Ведь они наконец нашли друг друга после стольких несчастных лет одиночества, оба загнанные в ловушки никчемных браков.
- Оливия, я понимаю, что ты чувствуешь, - поспешно заговорил Адам. - Ты чистый, прекрасный человек, тебе чужды двуличие и интриги. Я знаю, у тебя сильно развито чувство совести. Поверь, дорогая, я тоже знаю, что это такое. Этой ночью я всеми силами хотел побороть себя, свою страсть. - Он замолчал и, проникновенно посмотрев ей в глаза, нежно коснулся ее лица. - Конечно, в определенном смысле это было дурно. Но ведь мы никому не причинили зла, и меньше всех - Адель. И я не испытываю ни малейшего чувства вины или угрызений совести. И ты не должна. Это бессмысленно. Ведь мы не можем вернуть того, что уже свершилось, как не можем не признать, что мы любим друг друга. Я ни одну женщину так не любил, как тебя.
- Я знаю, - с горечью произнесла она. - Но все же мы не можем думать только о себе, мы же не эгоисты. Прежде всего нужно думать о долге. - Она пыталась сдержать слезы, но они безудержно текли по ее лицу, слезы безграничной любви к Адаму. - Я знаю, что притворство противно тебе.
- Конечно, все, что ты говоришь, верно. Но я больше не смогу жить без тебя, любимая. - Он покачал головой. - Не смогу. - Его светлые глаза умоляли ее. - Останься со мной, хотя бы до конца июня, как ты и хотела, как обещала мне нынче ночью. Я со своей стороны обещаю не быть назойливым и навязчивым. - Он взял ее за руки. - Это было бы непростительно при сложившихся обстоятельствах. Я все понимаю - и твои чувства к Адель, и положение в доме. И все-таки, пожалуйста, Оливия, останься со мной еще хоть на несколько месяцев, - взмолился он, и голос его стал хриплым от отчаяния. - Я клянусь, что не стану домогаться тебя. Прошу тебя, не обрекай меня на жизнь в этом склепе, на одиночество в этом доме, где нет любви.
Сердце Оливии оттаяло от его мольбы. Ведь она горячо любила его, а судьба была к нему так жестока, связав его с ее больной неуравновешенной сестрой. Его, такого энергичного и жизнерадостного, такого светлого и доброго. Глядя на его искаженное страданием лицо, Оливия чувствовала, как иссякает ее твердость, улетучивается ее решимость покинуть Йоркшир. Она медленно уступала ему, не в силах отказать его мольбам. К тому же то, о чем он просил, было не так уж безрассудно.
- Хорошо, я останусь, - наконец произнесла она нежным голосом. - Но на тех условиях, о которых ты сам сказал. - Она ближе придвинулась к нему, обвила руками его измученное лицо и поцеловала в щеку. - И не потому, что я не хочу тебя, любимый. Наоборот, я очень хочу тебя, - прошептала она. - Но ведь мы не можем быть на положении любовников в этом доме.
Адам глубоко и протяжно вздохнул.
- Слава Богу! - воскликнул он. Сковывавший его могильный холод уходил, а чувство облегчения было так велико, что граничило с эйфорией. Он обнял ее и, прижав ее голову к своему плечу, гладил по волосам. - Ты так нужна мне, любимая. Твое присутствие мне необходимо, как воздух. Но клянусь, я и пальцем не прикоснусь к тебе и ничем не скомпрометирую тебя. Я счастлив уже от того, что ты со мной, от того, что ты рядом, что ты любишь меня. Скажи, ты ведь чувствуешь то же самое?
- Да, - подтвердила Оливия. - Но мы должны быть осмотрительны и не проявлять наших чувств так неприкрыто и откровенно. - Она взглянула в его глаза, такие родные, и в первый раз улыбнулась. - Как сейчас. Было бы весьма неудобно, если б Джеральд или кто-нибудь из слуг вошел в этот момент. - Она мягко высвободилась из его объятий.
- Да, верно, - согласился Адам, сухо усмехнувшись. Он был готов пойти на все, что она ни пожелает, лишь бы удержать ее.
- Ну, моя любимая, если мы собираемся быть осмотрительными, нам, вероятно, лучше наполнить бокалы хересом и, сев в разных углах комнаты, говорить о чем-нибудь несущественном. - Его голос стал звонче, и он наконец смог рассмеяться. - Ты выпьешь перед ужином, дорогая?
- Да, Адам, это было бы чудесно. И весьма естественно, если нас застанет врасплох кто-нибудь из домашних, тебе не кажется? - В ее глазах вдруг зажглось веселье, и она рассмеялась вместе с ним.
Адам улыбнулся и встал. Она посмотрела ему вслед и внезапно почувствовала, как у нее болит сердце. Она не знала, достанет ли у них сил сдерживать свои чувства, отказавшись друг от друга. „Но мы должны”, - твердо сказала она себе.
Адам вернулся с двумя бокалами хереса. Он протянул ей один и чокнулся с ней.
- Твое здоровье, моя дорогая! - Многозначительно улыбнувшись, он сел напротив. - Это достаточное расстояние? - спросил он, подмигивая.
- Пожалуй, да, - ответила Оливия, снова рассмеявшись. Она откинулась на спинку дивана и расслабилась. Присущее ей самообладание полностью вернулось к ней. Она целиком доверяла Адаму. Он не нарушит слова и будет соблюдать дистанцию, и уже это даст ей силы самой сдерживаться.
- Вот еще что, - осторожно начал Адам. - Ты сказала, что мы не можем быть любовниками в этом доме. Но если мы встретимся в Лондоне, возможно ли, может ли все быть по-другому? Ведь там мы будем свободны, - уверенно заключил он.
Прелестные губки Оливии изогнулись в легкой улыбке.
- Ах, Адам, дорогой, ты невыносим, - сказала она, покачав головой. Но вдруг глаза ее стали серьезными и потемнели. - Не знаю, что тебе ответить, ведь мы снова совершим грех. - Она вспыхнула и опустила глаза. - Не знаю. Мне нужно подумать.
- Пожалуйста, не расстраивайся, любимая, - смутившись, воскликнул Адам. - Мы больше не будем говорить об этой стороне наших отношений. До тех пор, пока ты сама не захочешь этого. Могу я попросить тебя об одном одолжении?
- Конечно, Адам, - отозвалась Оливия.
- Когда я буду в городе, ты ведь не откажешься пообедать со мной? Или пойти со мной в театр? Ты ведь будешь со мной встречаться? - В его голосе снова послышались нотки отчаяния.
- Ты прекрасно знаешь, что да. Мы же всегда ходили вместе куда-нибудь, когда ты приезжал в Лондон. Почему что-то должно измениться, Адам? Теперь у нас даже больше причин встречаться на людях, - уверенно сказала она.
Это успокоило его.
- Чудесно. Тогда решено. - Адам встал и подбросил полено в огонь, отгоняя воспоминания о вчерашней бурной ночи.
- Эдвин рад был вернуться в школу? - как ни в чем не бывало спросила Оливия.
Затянувшись сигаретой, Адам ответил:
- Да, рад. Бедняга Эдвин был не в восторге, находясь с Аделью взаперти все эти месяцы. - Он вздохнул. - Она так балует его. - Адам положил руку на каминную полку и поставил ногу в начищенном до блеска коричневом ботинке на каменную плиту у очага. Он бросил взгляд на Оливию и продолжал, понизив голос: - Надеюсь, ты в курсе, что мы с Аделью не живем как муж и жена уже больше десяти лет.
- Да, я предполагала это. - Оливия встала и подошла к нему. Она поцеловала его и погладила по волосам. - Все будет хорошо. Я знаю это. Давай я налью тебе еще хереса. - Оливия взяла из его рук бокал, и Адам улыбнулся ей, благодарный за то, что она была с ним и теперь собиралась остаться в имении Фарли на все лето. Он смотрел, как плавно скользит Оливия по библиотеке, грациозная, изящная и уверенная в себе. Он понял, внезапно прозрев, что без нее жизнь его опять погрузится во тьму. Она была его жизнью, и Адам сказал себе, что никогда, до самой смерти, не расстанется с ней.
22
- Просто не понимаю, как наш Уинстон мог совершить такое, - сказал Джек Харт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67