– Я не могу сейчас позволить себе полюбить женщину, – поведал Халид то ли всерьез, то ли в шутку.
– Воистину несчастна будет та, кто все же займет когда-нибудь место в твоем угрюмом сердце, – высказалась Эстер.
– К твоему сведению, женщина, у меня вообще нет сердца.
Дверь за ним захлопнулась.
«Разумеется, у такого бесчувственного зверя и не должно быть сердца», – пришла к выводу Эстер.
Халид пробыл на палубе несколько часов, пока из-за горизонта не показались минареты и крыши Стамбула. Зрелище гавани Золотой Рог и величественного дворца его дяди-султана всегда вызывало в нем восторженные чувства. Но сейчас слишком много проблем занимало ум Халида, и он не обращал внимания на разворачивающиеся перед его взором картины городской жизни и на красоты пейзажа.
Он усилием воли избавился от навязчивых дум о прекрасной, но слишком острой на язык пленнице и сосредоточился на размышлениях о том, кто мог пожелать смерти его двоюродному брату. Было ли это неудавшееся покушение делом рук какого-то одинокого фанатика, или имеет место заговор? Мурад возложил на Халида бремя добраться до истины.
Кто с нетерпением ожидает сейчас прибытия Халида во дворец Топкапи? Разумеется, Мурад. Его жизнь и будущее Оттоманской империи поставлены на кон, и ставки запредельно высоки. Нур-Бану? Да. Ведь ее единственному сыну угрожает опасность. Султан Селим? Возможно, если он еще не успел накачаться вином и не свалился с ног. Михрима? Незачем даже задаваться вопросом насчет нее. Мать Халида всегда будет в гуще событий, там, где плетутся заговоры и ведется грызня за власть. Несомненно, она на месте и, вероятно, первой встретит его.
Когда Халид возвратился в каюту, то услышал, как стонет его пленница во сне. Кошмары снова мучили ее. Халид поднял девушку на руки и приказал:
– Просыпайся!
Эстер открыла глаза. Узнала ли она Халида или нет, трудно было сказать. Взгляд ее был почти безумным, лицо блестело от пота. Она бессознательно прильнула головкой к его широкой груди, ища в нем защиты.
«Несмотря на все наши размолвки, она все-таки не так уж боится меня и мне доверяет», – подумал Халид. Он ощутил себя заранее виноватым в том, какую участь уготовил ей в ближайшем будущем.
– Когда я буду отсутствовать, Рашид встанет на страже за дверью, – сказал Халид и успокаивающе погладил ее по спине, потом опустился на кровать и достал золотую цепочку.
– Не приковывай меня! – взмолилась Эстер. – Дверь заперта, и я никуда не денусь, ведь я не умею плавать.
Халид присел на край кровати, взял ее за подбородок, поднял вверх ее личико, чтобы заглянуть в зеленые обезоруживающе трогательные глаза.
– Ты настолько мала, что сможешь пролезть сквозь игольное ушко, а уж через иллюминатор и подавно. А затем утопиться мне назло. Слишком много женщин нашли свою смерть в этих водах. Я не позволю тебе разделить с ними это мрачное ложе на морском дне.
Эстер, понемногу пришедшая в себя, вновь; вздернула носик.
– Ты не стоишь того, чтобы из-за тебя топиться.
– Кто знает?.. – Халид пожал плечами.
– Тогда делай свое черное дело. – Эстер зажмурилась. Побледневшая и дрожащая, она протянула ему руку.
«Словно овечка перед закланием», – с жалостью подумал Халид, глядя на обреченное выражение ее личика. Пробормотав невнятно какое-то проклятие, он выронил поводок на пол и заключил Эстер в объятия.
Ее глаза вновь широко распахнулись и уставились на него с немым укором, но у Эстер не было ни сил, ни желания сопротивляться.
Халид завладел ее губами в страстном требовательном поцелуе. Дыхание ее замерло, сознание расплылось, стало неясным. Настойчивые его губы заставили ее губы раскрыться и впустить в рот его язык, откуда он черпал сладость. Дрожь ответного желания пронзила ее.
Первый в жизни поцелуй Эстер зажег огонь, которого нельзя было загасить. Не помня себя, не сознавая, что она делает, Эстер обвила руками его шею, замкнула руки в кольцо и вернула ему поцелуй.
Халид, удовлетворенный этим страстным порывом, слегка отстранился и прошептал, щекоча ее личико жарким своим дыханием:
– Обещай, что ты не причинишь себе вреда.
– Клянусь, – сказала Эстер и, опустив веки, приготовилась к следующему поцелую.
Халид улыбнулся и на мгновение приложил ладонь к ее пылающей жаром щечке.
Затем он покинул каюту.
Ошеломленная, Эстер потрогала губы кончиком пальцев. Ее первый настоящий поцелуй. Мужчина поцеловал ее. Она закрыла глаза, мечтательно вздохнула и постаралась восстановить ощущения, только что ею испытанные, но безуспешно.
В следующее мгновение она уже вспыхнула от стыда. О боже! Негодяй поцеловал ее, и она получала от этого удовольствие, даже стонала в истоме и желала повторения. Неужели он так же воздействует на всех женщин? Или только на нее? Как она теперь сможет смотреть ему в лицо?
Бледно-лиловые сумерки окутали гавань, когда Халид покидал корабль. Спустившись в шлюпку, он дал знак гребцам, и те дружно налегли на весла. Обернувшись, принц поглядел на закатное небо, на здания и минареты величественного Стамбула, города, полного тайн, жестокости, коварства и интриг.
Но сейчас Стамбул оставался у него за спиной, а шлюпка направлялась к восточному берегу, где возвышался дворец его дяди.
Топкапи занимал господствующее положение на холме, откуда открывался вид на Золотой Рог, Босфор и Мраморное море. Топкапи означало на турецком «пушечное жерло». Название оправдывало себя, ибо вокруг дворца по всему периметру его стен были установлены громадные пушки. Местоположение, могучие башни и стены превращали дворец в неприступную твердыню.
Халид издали разглядывал Топкапи. Последние лучи закатного солнца освещали квадратную башню султанских бань и изящные строения гарема.
Гарем! Халид вспоминал всегда о нем с отвращением. Как он не любил посещать гарем! Коварные и безжалостные обитательницы гарема походили на красивых, но смертельно ядовитых змей, ползающих у ног господина, шипя и источая отраву, упорно добиваясь для себя каких-то милостей, чтобы утолить свое подленькое тщеславие. Их постоянная междоусобица ради знаков внимания от султана нередко приводила к ужасающим по своей нелепости и жестокости последствиям. Смерть частенько наведывалась в гарем.
Халид миновал двойные двери, инкрустированные перламутром. Ага-кизлар проводил принца по запутанным коридорам в гостевой покои его тетушки и оставил там. В ослепляющем своим пышным убранством помещении собрались все, кто был посвящен в тайну последних событий, – Нур-Бану, султанская баскадин, Мурад, наследный принц, и Михрима, мать Халида и сестра султана.
– Итак, ты наконец-то соизволил прийти нам на помощь, – не очень-то приветливо встретила Михрима своего единственного сына.
– О, Халид! Как хорошо, что ты здесь, – наоборот, с искренней радостью и облегчением в голосе воскликнул Мурад.
– Привет, племянник, – Нур-Бану тоже была обрадована его появлением.
Сколько бы раз не бывал в гостях у тетушки Халид, он всегда поражался роскоши, которой она себя окружала. Потолок был щедро украшен резьбой, стены завешаны драгоценными коврами, невероятных размеров и вычурной формы бронзовая жаровня источала тепло и одновременно благоухание от курительных палочек. Будучи матерью престолонаследника, Нур-Бану пользовалась особым расположением супруга.
– Благодарю за теплый прием, тетушка, – обратился Халид к баскадин султана.
С кузеном Мурадом он в знак дружбы традиционно расцеловался. Наконец он оказал внимание и матери, спросив:
– А где Тинна?
– Твоя сестра там, где ей положено находиться, – ответила Михрима. – Не хочешь же ты, чтобы она присутствовала на семейном совете, когда речь идет об убийстве.
– Нет. – Халид вновь обратил свой взгляд на султаншу. – А где дядюшка Селим?
– У Линдар, – с нескрываемым презрением сообщила Нур-Бану. – Она недавно произвела на свет колченого уродца и нарекла его Каримом в честь твоего покойного брата.
– Расскажи Халиду про покушение, – приказала Михрима племяннику.
– Где это произошло? – спросил Халид.
– На базаре.
– Кому могла быть на руку твоя смерть?
– Вероятно, Кариму? – неуверенно произнес Мурад.
– Ты подозреваешь младенца? – изумился Халид.
– Младенец тут ни при чем, но вот его мать… – вмешалась Нур-Бану. – Линдар готова на все, лишь бы добиться власти для своего щенка.
– А что ты думаешь, мать? – поинтересовался Халид.
– Линдар слишком тупоголова, чтобы устроить западню и додуматься нанять убийцу, – высказала свое мнение Михрима и ту же сменила тему. – Отсюда, где я сижу, твой шрам совсем не заметен. И все же жаль! – Она вздохнула. – Ты был красивым мужчиной. И жаль твоего брата, который безвременно сошел в могилу.
Халид стиснул зубы, а шрам, пересекавший его щеку, побелел от гнева.
Как он мог хоть на мгновение забыть, что мать винит его в гибели брата. Слова матери ранили его так, как не смог бы и вражеский ятаган.
– Халид все равно красив, шрам вовсе не портит его внешность, – миролюбиво произнес Мурад. Ему претило то, что женщина оскорбляет в его присутствии своего единственного оставшегося в живых сына. – Карим доблестно сражался и пал на поле боя. И в том нет вины Халида.
– А мой шрам никакого отношения не имеет к тому, о чем мы собрались поговорить, – добавил Халид. – Я убежден, что в покушении не замешана женщина. Оружие женщин не ятаганы и копья, а злые языки.
Михрима притворилась, что не заметила стрелу, пущенную в ее адрес. Ее не так легко было заставить замолчать.
– По закону, сыновья султана с врожденными увечьями не имеют права занимать трон. Что выиграла бы Линдар, устранив Мурада?
– Специальная обувь могла бы скрыть от глаз подданных империи, что у ребенка одна нога короче другой. А легкую хромоту можно объяснить тем, что он растянул лодыжку, – продолжала Нур-Бану.
Мурад со снисходительной улыбкой взглянул на мать.
– Твоя любовь ко мне столь велика, что тебе мерещится опасность даже там, где ее нет и быть не может.
– А что думаешь ты сам? – обратился Халид к кузену.
– Я полон веры в твою способность докапываться до правды и наказывать виновных, – без колебаний ответил Мурад.
Тут все четверо замолкли, потому что служанки внесли подносы с угощением. Девушки расставили на столе вазочки с вареньем, засахаренными фруктами и пирожными, а также крохотные чашечки с крепчайшим кофе.
После того как прислуга удалилась, Михрима поинтересовалась:
– Разве Малик не сопровождает тебя, Халид?
– Нет, но он скоро прибудет в Стамбул. А ты сделала то, о чем я тебя просил?
– Евнух уже ожидает тебя в твоем доме. Но зачем тебе вдруг понадобился евнух, говорящий по-французски и по-английски?
– Чтобы опекать мою пленницу-англичанку, – поведал Халид равнодушно, как о факте, не заслуживающем внимания.
– Твою пленницу? – раздались одновременно три голоса.
– Аллах неожиданно подарил мне возможность отомстить Форжеру.
– Ты упустил возможность расправиться с ним раньше. Почему же ты уверен, что тебе удастся совершить это благое дело сейчас?
– У меня припасена наживка, на которую он непременно клюнет. Малик захватил в море его корабль, а вместе с грузом и невесту Форжера, весьма своенравную особу, родом из далекой Англии. Он подарил ее мне, и я волен распоряжаться ею как мне вздумается. А мне пришло в голову известить Форжера, что он может купить ее на торге, который состоится через месяц.
– А как выглядит эта англичанка? – поинтересовался Мурад, всегда озабоченный пополнением своего гарема. Если девица хороша собой, то он купит ее для себя и за ценой не постоит.
– Маленькая дикарка обладает острым язычком, почти как у моей матери. – Вторая стрела была пущена сыном в адрес Михримы. Халид знал слабость Мурада к женскому полу и принялся дразнить его: – Волосы ее ниспадают ниже округлых ягодиц, и цвета они, как у зрелого апельсина. Груди, как налитые соком яблоки, а глаза, как зеленый виноград.
– Неплохо, – кивнул Мурад, а Халид продолжал:
– Однако носик ее покрыт желтыми точечками, что зовутся веснушками, а ведет она себя за столом по-дикарски, так что я не мог вкушать пищу в ее присутствии. Но для Форжера она вполне подходящая пара.
– Что-то я не пойму, красавица она или уродка? – Мурад был озадачен. – Или ты хочешь отговорить меня от покупки рабыни, или…
– Я хочу, чтобы на торг явился Форжер, – таков был быстрый ответ Халида.
– А если я приму участие в торге? Ты помешаешь мне?
– Я тебе не советую этого делать.
– А если Форжер махнет рукой на свою невесту и не явится на торг? Как ты поступишь с пленницей?
Женщины с любопытством следили за беседой двух принцев. Особое чутье, унаследованное от прародительницы Евы, подсказывало им, что подчеркнутое равнодушие, с которым Халид отзывался о пленной англичанке, доказывает лишь, что он в ней весьма заинтересован.
Много стараний эти женщины приложили, чтобы женить Халида, но он был всегда занят войной, политикой и усмирением мятежных племен. Он избегал женщин и был скрытен, когда речь заходила о его пристрастиях.
– Моя рабыня не подходит для приличного общества, – заявил Халид. – Она нападала на меня с кинжалом и даже с ятаганом. Она роняла кушанья на мои шаровары, и манеры ее как у свиньи. Совесть не позволяет мне продавать это дикое существо кому-либо, кроме мерзкого Хорька. Недели две – не меньше – потребуется, чтобы обучить ее хорошим манерам. Пока я держу ее прикованной, чтобы она в порыве ярости не разрушила мой дом и не потрясла основы нашей великой империи.
– Ты ее приковал? К чему? – изумился Мурад. – Надеюсь, не к стенке в сыром подземелье?
– Пока лишь к своей кровати. Мурад расхохотался.
– А она что, кусается? – развеселилась и Нур-Бану, любимая из женщин султана, а Михрима, угадав, что сын не шутит, а говорит правду, посоветовала:
– Если ты ее приковал, то выброси ключ от оков подальше в море, чтобы не было соблазна ее освободить.
Халид пожалел, что был так откровенен, но, однако, не посмел лукавить с матерью. Он поделился своими горестями:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46