.. И сколько же ты за нее твердой
валюты выбросил?
И как бы ни была скромна по сравнению с фешенебельными магазинами це-
на приобретенной у господина Али шубы, она производила оглушающее впе-
чатление на привыкших считать копейки, печь собственный хлеб и питаться
собачьими консервами. Даже осведомлялись участливо у Мужа, как он себя
чувствует и все ли у него в порядке с головой?
И опять пошла к Жене вереница дружелюбных подруг. И опять просили шу-
бу показать. А вели совсем другие речи.
- Тебе не кажется, что рукав неровно вшит?
- Ты знаешь, а шкурки-то подобраны не очень удачно...
- Ну, что ты хочешь от какого-то Али?.. Араб и меха - что он в них
понимает?
- Ой, девочки, раздвиньте мех, здесь, вот здесь, видите? Места живого
нет, все битое молью... Считайте, что шуба пропала... И за такие
деньги...
- Как хочешь, подруга, но глупость ты сморозила, лучше бы деткам
что-нибудь прикупила, я тут на сейле такие джинсики отхватила, класс, не
то, что твоя рвань...
- И куда ты ее в Москве напялишь? В Большой? У тебя что, ложа там за-
казная? В гости попрешься? В Чертаново, Бабиноягунино, Сиськино-Жопино?
Да зарежут тебя за такую красоту в первом же подъезде. Вот у нас случай
был...
Жена плакала и стала ненавидеть пушистое и ласковое наощупь чудо, по-
дарок Мужа, самый дорогой за двадцать пять лет супружества. И попросила
Жена Мужа и пошел Муж к Али, унижался, что-то придумывал, но сдал, нако-
нец, заплатив налоги, шубу.
А Жена потускнела и постарела, словно простилась навсегда с синей
птицей своей Мечты.
С корреспондентами Гостелерадио я побывал на металлургическом заводе,
построенном при техническом содействии СССР и встретил там нежданно-не-
гаданно Илью Черняка, переводчика, которого знал лет двадцать по сов-
местному сотрудничеству в одном из рекламных изданий.
Переводчики - особая каста. Их профессия - общение разноязыких миров
на самых разных уровнях и в различных ситуациях, третье "я", как инстру-
мент и как соучастник, в общении двух и более других "я".
- Старик, рад тебя видеть, - живой, как ртуть, Черняк непрерывно ку-
рил одну за другой. - Помнишь, как мы сидели в высотном здании на Ко-
тельниках как раз за спиной огромной скульптуры и заоконную панораму на-
зывали "Вид на Москву через жопу Гиганта?" Сколько же мы выпили вместе
портвейна, мама дорогая? А выглядишь ты, как настоящий сэр, пробкового
шлема не хватает, здесь продают, могу устроить, сравнительно дешево. Вам
сколько долларей в месяц платят? Сто? У нас поменьше, у нас все по-
меньше, похуже, провинция одним словом. И контингент провинциальный.
Помнишь в кино: "Вниманию контингента!" Мужики с местными очень лихо
объясняются - ю стой здесь, ай пошел в архив. И тем все понятно. Из сла-
бого пола - только русские бабы да хохлушки, привыкли дома работать, а
тут делать нечего, вот они целыми днями вяжут да языками чешут. В зару-
бежной иерархии, чего тебе объяснять, специалисты из промышленности -
быдло, на самой низкой ступени. В тропической жаре у мартена местные не
выдерживают, а наш сталь варит, как у себя в Кемерово или Днепродзер-
жинске. Купить здесь нечего, магазинов нет, вот скопится у мужиков тысяч
по пятьдесят крошей, им в столицу поездку организуют на день, не больше,
а то производство горячее остынет. А там Святослав, наш главный чекист,
объявляет, что террористы опять зашевелились, и город закрывают...
Я дернулся при имени Святослава.
- А ты его откуда знаешь?
- Везде свои люди, старик, скромные переводчики. Скромные, но весьма
полезные.
- А зачем же город закрывать?
- Чтобы толпа советских сталеваров рынок не испортила. Они же хватают
кожу пачками, цены тут же вздрючиваются. Вернулся сталевар из-заграницы,
вроде бы белым человеком стал, а на самом деле притащил километр парчи,
загнал ее в комиссионке, получил пачку советских деревянных, пошел к
Центральному телеграфу, распил бутылку на двоих под тарелку пельменей и
компот - дома!
- Ты здесь с женой?
- Нет уж, уволь. Танька дома сидит, дочь воспитывает. Такая, я тебе
скажу, герла сексапильная вымахала, а я бабки заколачиваю. Да я и сам
сюда-то еле-еле прорвался. Илья Ефимович Черняк, тебе это ни о чем не
говорит? Посмотри на мой орлиный профиль. Я еврей по папе, русский по
маме, таких жидаврами зовут, и хотя коммунист, но заграницу только по
большому блату. И потом, что здесь Таньке делать? С бабами тутошними як-
шаться? Да их всех местный бармен перетрахал, потому что их мужики за
виски ему должны. Они и дома-то, в Союзе, пили, а здесь сам бог велел.
Но деньги-то у жен, вот мужики и клянчат в долг, а расплачиваться их
благоверным приходится.
- Как же ты обходишься?
- Да тут бордель имеется, чин по чину. Поначалу спецов без семей при-
сылали, так бордель тут же возник рядом с поселком советских металлур-
гов, потом женсовет появился и запротестовал, там перестроились - не
бордель, а кафе с официантками. Заказываешь кайф вместе с официанткой на
второй этаж в отдельный кабинет и...
- За здоровье свое не опасаешься?
- Кто в бордель ходит, может быть спокоен. А вот на стороне можно и
подхватить... насморк и что похуже. Один у нас отличился, а не станешь
же здесь лечиться-светиться, еле домой командировку выцыганил и как раз
подгадал, чтобы жена сюда приехала, а он вроде бы наоборот по срочной
служебной надобности отбыл. И надо же было им в аэропорту столкнуться:
он на прилете, она - на вылете... Да, если бы и признался - все это се-
мечки, хуже гораздо, когда политику шьют. Тут недавно учудили такое...
Только в обществе коммунистов, комсомольцев, пионеров и октябрят возмож-
но. Детей понавозили, а их учить надо. Школу открыли, а ставку дали
только директора, учителей он сам понабирал из жен.
- В столице также.
- Во-во. Фактически никакая ни школа, а элементарная прибавка к зарп-
лате. Конечно же, директор оформлял договоры с теми, кто ему нужен, - с
женами начальников и партийных секретарей, а тут приехала чья-то жена -
профессиональная преподавательница и стала претендовать на должность за-
вуча. Делать нечего, приняли. А у нее сын во втором классе. Сначала стал
он замечания получать по поведению, а потом дошло до персонального дела,
да-да, старик, персональное дело второклассника. Пети Жмуркина. Педсовет
заседал и протокол составил, что пионер П. Жмуркин - террорист, так и
написали, и высказывания у него политически очень опасные, что чрезвы-
чайно пагубно для невинной благонадежности остальных членов пионерской
дружины. Копия протокола "телегой" - к нашему генсеку, нелегкая у него
должность, кстати, увидишь, привет передавай.
- А его ты откуда знаешь?
- Я того бармена, что всех баб перетрахал, бутылкой по башке съездил.
- За что?
- Чтобы знал свое место и уважал белого человека. Но тот тоже нашу
Систему-то изучил, партайгеноссе нажаловался, тот сразу в столицу соб-
рался, повод есть, ЧП - наш советский полуеврейский переводчик иностран-
ца избил. Я нашим переводчикам в посольстве дозвонился, они генсека
настроили, тот нашего отчитал - зачем партийные деньги тратишь, по ко-
мандировкам шатаешься? На месте надо работать, то есть в баре, с людьми,
то есть пить со мной. Мотай сейчас же обратно. Наш даже отовариться не
успел, пулей сюда. Но меня все-таки на полгода в кислородный цех сосла-
ли, а это пять километров по заводу, да по городу двенадцать в один ко-
нец. Зато спирт десятками литров в месяц на промывку оборудования. И как
я не спился?.. Нет, все-таки надо. надо жену, выпишу-ка Таньку, благо на
год продлили...
Дом в два этажа, на верхнем с плоской крышей и зимним садом живет на-
чальник с женой, ну, тот же Гришин, а на первом рядом с кухней и офисом
в более скромных аппартаментах - его подчиненный Дьяконов. Жена Гришина
- злая, вечно недовольная, то ли обиженная жизнью, то ли обделенная ра-
зумом. В компании всегда жди от нее какой-нибудь презрительной язвы ти-
па, ну и вкус у тебя, Истомин. Целыми днями сидела Гришина в полутемной
комнате и бесконечно заставляла забитую девочку-служанку наводить чисто-
ту. И орала на нее матом.
Дьяконова была тихой, милой неумехой и тайной алкоголичкой. Как Эли-
забет Тейлор не могла отказать себе в пирожном, так и Дьяконова пила
ежедневно, не до положения риз, но регулярно, курила и читала романы. С
ней было удобно - она всегда внимательно и сочувственно слушала, утешала
сентенцией типа, что поделаешь, один раз живем, и была безотказным собу-
тыльником.
Дьяконов ненавидел Гришина, потому что был мал ростом и был подчинен-
ным, и Гришин старался спровадить его по делам, а сам заходил к его суп-
руге. Отсюда и ходили слухи по торгпредству о связи Гришина с Дьяконо-
вой. Зная горячмй нрав Дьяконова, можно было предположить самый пе-
чальный исход, выхлестнись этот конфликт наружу.
А вот в Черной Африке начальник мог не только послать подчиненного в
командировку, чтобы провести время с его женой. Бригада из трех человек
по сервису тракторов находилась просто в рабской зависимости от их мор-
жемордого усатого босса и его благоверной пудов на десять. В доме Босса
они были и за кухарку, и за полотера, и за посудомойку. Босс держал
впроголодь здоровенного хриплого пса на длинной гремящей цепи, специ-
ально тренированного кидаться на чернокожих. Пса тайком подкармливали
бананами ясноглазые белорусские и владимирские мужики, приехавшие в
знойную Африку за березовыми чеками.
Вряд ли их жены могли себе позволить роскошь независимости, как Лена
Святослава. Он рассказывал, что Лена - дочь репрессированных родителей и
никогда гн скрывала своего отношения к Сталину, даже в присутствии высо-
ких чинов КГБ. Чины чинами, но они тоже понимали, что в "конторе" служит
не Лена, а высокий профессионал Святослав.
Все зависит от твоей экологической ниши в Системе, от ступеньки, ко-
торую ты занимаешь в ее иерархии. Чего никак не могла понять девочка в
детсаде: "А скажите, пожалуйста, почему детям родителей, кто живет бога-
то, Дед Мороз дорогие подарки носит, а другим наоборот? Вы говорите, что
Дед Мороз носит подарки только хорошим детям, а вот Ляля - очень хорошая
девочка, а Дед Мороз ей второй год забывает подарок принести."
Я вернулся из командировки с тропического металлургического завода и
так крепко обнял Ленку, что она рассмеялась, сжала меня изо всех своих
силенок в ответ и спросила:
- Что с тобой?
- Сама знаешь. На-ка примерь.
- Ой, какая прелесть, - бросилась она к зеркалу.
Розовый перламутровый жемчуг - нитка, колечко, сережки, действи-
тельно, очень шли ей.
Вечером мы лежали чистые после ванной, сытые после вкусного ужина и
полные от любви. Алена дремала, а я читал Грэма Грина "Доктор Фишер или
ужин с бомбой". То место, где горы, снег и солнце и герой ждет в кафе
свою девушку. Он знает, что у него заболит сердце от любви, когда он ее
увидит, и они пойдут обедать. Но ее нет и нет, она упала, спускаясь на
лыжах, и он потерял ее навеки.
Когда умерла моя вторая жена Наташа, я не знал, как выжить. Одиннад-
цать лет я не верил, что полюблю снова и буду любим. Но если и Алена...
- Не дай бог... - сказал я громко вслух и осекся.
Ленка тут же проснулась.
- Что случилось?
- Ерунда. Не имеет значения.
- Неправда, скажи, почему ты застонал? Я люблю тебя.
- И я тебя.
- Тогда скажи.
- Не надо.
- Но ведь мы муж и жена.
- Да. Браки творятся на небесах. Наш сотворен на седьмом небе. Но бу-
дет лучше, если я не скажу.
- Теперь я спать не смогу, думать буду.
Я долго молчал.
Лена отвернулась.
Я рассказал ей.
Она тоже долго молчала, потом сказала:
- Мы же договорились жить долго и счастливо и умрем в один день. Как
в сказке. Ты меня не подведешь? Будешь жить долго и счастливо?
- Буду. С тобой.
- Вот и хорошо, - удовлетворенно вздохнула она и заснула.
Глава тридцать седьмая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава тридцать седьмая
А я не спал.
Смерть уже тихо проникла в дом и по-хозяйски огляделась вокруг. Маз-
нула зеленой окисью бронзовую скульптурку, разъела термитами угол дере-
вянного шкафа, повесила паутину на батику с танцовщицей, тронула желтым
листы моих записей.
Я не испугался смерти, я перестал ее бояться после чахоточной больни-
цы и ухода Наташи, смерть стала для меня обыденностью, как запах разва-
ренных сарделек с тушеной капустой в морге, где лежала Наташа. Инстинкт
самосохранения укрыл душу броней безразличия, под которой зарубцевались
открытые раны невозвратных потерь. И смерть словно занесло круговертью
дел, забот, работы за письменным столом.
Смерть вернулась ко мне здесь, в желанном зарубежье, когда уехали из
выстроенного долгими привычками мира. Сначала в виде прекрасной и зага-
дочной Джессики Ланж из фильма Боба Фосса "Весь этот джаз", вся эта дре-
бедень. И я понял, что как и герой фильма, должен разводить руками по
утрам перед зеркалом - шорт тайм фокс - поторапливайся, лис. Смерть гля-
нула прямоугольником конверта, который ждет на столе в полутемном кори-
доре торгпредства - какие вести из дома? И ночным телефонным трезвоном:
"Алло! Ответьте, вызывает Москва..." Ее неизбежность ближе всего подкра-
дывалась к родителям - старикам уже за семьдесят и когда-то...
Скорей бы утро и на работу.
Рабочий день всегда начинался с просмотра газет. Многостраничные, в
отличие от наших, они на девять десятых были забиты рекламой. Эту часть
просила тщательно изучать женская часть колонии - где очередной сейл? В
остальном шла информация и комментарий, но осторожный и конъюнктурный,
совсем не похожий на нашу лобовую вседозволенную гласность.
Наиболее интересные статьи по экономике я вырезал, главные места под-
черкивал. Сводил перевод в две-три странички текста и клал в папку
торгпреду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44