Разминка началась дня за три - время от времени неподалеку
от нашего дома бухал взрыв, подобный разряду небольшой фугасной бомбы.
Самопальщик с упорным постоянством возвращался к своему однообразному, но
мощному оружию и долбал по перепонкам соседей свои, судя по всему, у него
отсутствовали начисто.
В день "Дивали" за нами приехал Ричард, как всегда вежливый, и приг-
ласил нас провести праздник с ним. Сначала мы навестили его родителей в
их отдельном коттедже и вручили им красиво упакованные сладости, которые
Ричард предусмотрительно дал нам еще в машине, и в ответ получили такие
же.
Попозже нас пригласили в спальню, перед входом в которую мы сняли
обувь, как перед входом в храм. Это и был храм, созданный тут же, - на
небольшом возвышении, крытом красивыми тканями, стоял портрет-иконка Ра-
мы в золотом уборе и золотых украшениях, в обрамлении гирлянд из оранже-
вых цветов, горели свечи и стояли металлические блюда с горстками риса,
сладостей и каких-то белых зерен на каждом. Мы сели, скрестив ноги, на
полу за дедушкой Ричарда, который прочитал какие-то изречения из священ-
ной книги, все поддержали его радостными и торжественными восклицаниями,
и мы начали обмениваться металлическими блюдами, желая друг другу и здо-
ровья, и счастья, и благополучия. Задачка состояла в том, чтобы никого
не забыть, и это превратилось даже в невинную игру - Валерий, кричал мне
Ричи, ты забыл вручить блюдо своей жене! И я пожелал Лене всего-всего ,
и она сделала то же, но только после того, как получила блюдо от кого-то
еще.
Обряд был закончен, и я с белой завистью подумал о простоте его и
мудром смысле - старший в семье собирает родных и, как папа римский, как
патриарх всея Руси, как мулла или раввин, вершит священнодействие, не
имея сана, а только веруя и тем самым обретая право, если и не отпускать
грехи, то очищать душу свою и близких. когда дедушка забывал текст, то
ему хором помогали внуки, и царила атмосфера веселой доброты и взаимнос-
ти.
Мы опять сели в машину, и Ричи отвез нас к своим друзьям, в жилах ко-
торых, как оказалось, течет не красная, а голубая княжеская кровь. По-
томки шахов и раджей - нечопорные, веселые ребята - отдав дань уважения
старшим, гуляли на свой лад, налили нам тут же по стакану и потащили на
плоскую крышу, где гремела музыка и располагался целый склад боеприпа-
сов.
На ограждающих перилах горели глиняные плошки, в центре стоял многоя-
русный глиняный канделябр со множеством свечей. У Ричи азартно загоре-
лись глаза - вставив в бутылочку из-под пепси деревянную палочку с ра-
кеткой на конце, он поджег фитилек, и она, шипя, улетела вверх, где с
треском рассыпалась в яркий шар среди таких же разноцветных огней, за-
пускаемых с других крыш. Выложив на полу ленточку-гусеницу, состоящую из
мелких зарядов, он устроил пулеметную пальбу, а из пузатой, как груша,
колбочки зажег фонтан огня высотой метра в три.
Не было дома в округе, где были бы темные окна, все балконы и крыши
сияли гирляндами огней, небо светилось от фейерверков, и казалось, что
нет на всем белом свете иного, кроме праздника. И не может быть.
Ричи познакомил нас со своей девушкой. Звали ее Сита.
Если Ричи был из брахманов, то Сита принадлежала к купеческой касте,
и родители Ричи никак не решались дать разрешения на их брак. Любовь Ри-
чи к Сите была еще одной причиной, почему он не хотел работать где-то в
Штатах или Японии. Такие конфликты - не редкость в местных семьях, и
почти каждый день в газетах появляются объявления с портретами убежавше-
го из семьи молодого человека и просьбой: "Дорогой сын! Вернись, мы все
простим..."
Когда Ричи отвозил нас домой поздней ночью, на улицах было светло,
как днем, - город , окутанный сизым дымом, продолжал палить и сиять,
правда, не столь уже интенсивно. По пути Ричи о чем-то умоляюще просил
Ситу. Она пожимала плечами, потом со вздохом согласилась, и Ричи погнал
машину в центр города, где вовсю торговали какие-то лавки, исчез в одной
из них и вернулся затаенно счастливый с большим бумажным мешком. Далее
мы добрались до дома Ситы и на огромном пустыре за домами выложили лен-
ту-гусеницу длиною метров в пятьдесят. Пулеметная очередь получилась ог-
лушительно нескончаемой. Даже спящие темные дома квартала осветились.
Ликованию Ричи не было предела, он даже поцеловал мгновенно смутившуюся
Ситу.
Воздав Раме такой салют, мы распрощались с Ситой и вернулись домой,
где тоже зажгли свечки на балконе и выпили по маленькой за здоровье,
счастье и благополучие наших.
Глава тридцать первая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава тридцать первая
Все реже тучи грозовыми валами ходили по небу, вовсю сияло солнце, но не
раскаленное, а успокоенное, осеннее. Прошел сезон дождей, наступили благостные
дни. Именно в этот период ежегодно проводилась местная международная ярмарка.
В ней, как в еще сорока подобных, принимал участие своей экспозицией и
Советский Союз. Международный рынок, естественно для своей сущности, требовал
межстрановых, межконтинентальных контактов, обмена информацией, наглядной
демонстрации новинок. Наша супер-держава со своей плановой экономикой, где
якобы все должно быть подсчитано и распределено - от космического корабля до
пуговицы на кальсонах, никак не вписывалось в живой, саморегулирующийся
механизм экономической свободы, но престиж есть престиж, а поездка за рубеж -
существенная добавка в бюджет выезжающих директора, начальника раздела,
стендиста и переводчика.
Для организации и проведения столь ответственных мероприятий было
создано подразделение, которое каждый раз начинало свою работу с запроса
- а что бы такое-эдакое в состоянии продемонстрировать наша индустрия,
чтоб и в грязь лицом не ударить и не явиться на посмешище всему миру с
тем, что давным-давно освоено на "диком" Западе или цельностянуто с его
же продукции.
Показывать себя должно была в основном промышленность, потому как
сельскому хозяйству, кроме загубленных, потравленных зе мель, развален-
ных скотных дворов и разбитых дорог, хвастаться было нечем. Промышлен-
ность чесала в потылице и говорила в конце концов - есть вот автомат для
производства пончиков, а можно и установку непрерывной разливки стали
или какую-другую технологию... Затем социндустрия создавала образец. В
прямом и образцовом смысле. Он был уникален, то есть в единственном эк-
земпляре, он носил гордую приставку "экспортный", то есть в чем-то мог
тягаться с зарубежными аналогами, он был крашен и вылизан - не то, что
его отечественные родственники. К образцу приставлялась команда, но не
из тех, кто его изобретал, и не из тех, кто его делал, а чаще всего ди-
ректор или главный инженер, его боевой завхоз и особа женского пола, ча-
ще всего с хорошими тактико-техническими данными.
Отдельные группки сбивались в большую стаю - коллектив совграждан -
соучастников советской экспозиции. Теперь они попадали в ведение и под
опеку дирекции выставки и, как во всяком совколлективе, имели своего на-
чальника, своего парторга и своего работника Комитета Государственной
Безопасности, КГБ, "кей-джи-би", Комитета Глубинного Бурения, как его
расшифровывали еще гуляющие на свободе остряки. Обычно сотрудник комите-
та занимал скромную должность заместителя директора по общим вопросам.
От этой, далеко не святой, троицы - от директора, от парторга и от
заместителя по общим вопросам и зависела судьба приехавших с экспортным
образцом, потому что по окончании выставки или ярмарки писалась характе-
ристика, да не одна, а две - для отдела кадров вышестоящей организации и
в архив КГБ. Могли указать, что "замечаний по поведению заграницей не
имеет", а могли и приписать, что "злоупотребляет алкогольными напитка-
ми", читай, не просыхает, и это будет скорее легкая укоризна, чем нака-
зание. Хуже - аморальный проступок, половая связь, от которой шаг до из-
мены не только супруге, но и Родине. И уж совсем плохо - какие-то непо-
нятные контакты с иностранцами. Приехал за рубеж - сиди в совпавильоне,
на своем стенде, раздавай буклеты, вернувшись в гостиницу на автобусе со
всем коллективом, съешь суп из кубика, растворенного в разогретом кипя-
тильником стакане воды, и сиди в номере, жди, когда тебя по-дружески на-
вестят парторг или зам по общим вопросам.
В той же Аргентине зам по общим вопросам ежедневно, вернее, ежевечер-
не собирал совколлектив и произносил одну и ту же фразу, ставшую крыла-
той:
- Самое главное, товарищи, что на сегодняшний день еще ничего плохого
не случилось...
Плохого, действительно, не было, если не считать одного происшествия.
Как всегда, на ровном месте и там, где никто ничего предосудительного не
видел. Военная хунта, пришедшая к власти после Перона, лимитировала наши
передвижения границами федеральной столицы. Где эти границы, понятия
никто не имел, но расписку о невыезде дал каждый персонально. А тут в
павильон пришла какая-то кожевенная фирма и пригласила на осмотр своей
фабрики да с обедом. Суп из кубика, конечно же, хорош, но обед да еще со
стаканом, да еще на халяву - о, это сладкое слово "Халява"! - несравнен-
но лучше. И собралась команда человек десять, в том числе и из
торгпредства, те-то уж знали, где пролегает эта граница, и главное, сре-
ди них зам по общим вопросам.
Посмотрели фабрику, все как полагается, и стакан был, и не один.
Торгпредский и еще кто-то уехали, а оставшихся семерых пригласили на ос-
мотр еще одной фабрики с той же, а может быть, еще более заманчивой
программой. Осмотрели производство и сели за богато сервированный стол.
Но перед сладким вошли высокорослые смуглые ребята в беретах с автомата-
ми наперевес, и наши семеро, заложив руки за голову, отправились на де-
серт в тюрьму.
Начальник этого милого заведения сидел в своем кабинете, а на стене
висели семь портретов в траурных рамках - ровно столько поубивали его
предшественников за последние год-полтора. Начальник явно предпочитал
сидеть живым в кресле, чем быть восьмым в картинной галерее, и потому
искренне ненавидел всех, кто нарушал распорядок и режим. Да еще на меж-
дународном уровне.
Начав свою речь в назидательных тонах, он сказал, что закон - есть
закон, а закон военных - это как устав, а за нарушение устава должно
последовать самое суровое наказание, и, постепенно раскаляясь, дошел до
крика, что мы, мол, никому не позволим, что мы, мол, не потерпим, что
мы, мол, требуем уважения, пусть попробуют с нами не считаться, и привел
самый сокрушительный с его точки зрения довод:
- Нас двадцать пять миллионов!
На что Володя Нечипоренко, бугай килограмм на сто двадцать, которого
все нежно звали Вова, удивился с детской улыбкой:
- А шо он тужится? Их двадцать пять, а нас двести пятьдесят.
После чего начальник осекся, задумался и примолк.
В конце концов приехал консул, наших отпустили, но на следующий день
газеты пестрели заголовками: "Семеро советских высланы из страны!", "По-
сольство СССР говорит НЕТ!", "Попытка нарушить наши границы сорвана!"
Суть заметки "Посольство СССР говорит НЕТ!" сводилось к следующему:
узнав о злостном нарушении, наш корреспондент отправился в советское по-
сольство и на вопрос, будет ли какой-нибудь комментарий к происшедшему,
кто-то, открывший дверь на звонок корреспондента, ответил: "Нет".
Наших не выслали и вообще все обошлось, возможно и потому, что в
группе был зам по общим вопросам. Кстати, на очередном ежевечернем соб-
рании он с непроницаемым видом произнес сакраментальную фразу:
- Самое главное, товарищи, что пока ничего страшного не случилось.
А ведь он был прав. Все хорошо, что хорошо кончается, но все кончает-
ся хорошо. Есть в Африке страна, где правили два черных коммуниста. Оба
закончили Высшую партийную школу в Москве, были друзьями, а вернувшись
домой, не поделили власть и один остался во главе официального кабинета,
а другой ушел в оппозицию, то есть в джунгли. Страна разделилась надвое
- в столице и главных портах царил один, в джунглях - другой.
Чтобы насолить столичному другу, джунглевый диктатор взял в плен
двадцать четыре советских специалиста, которые оказывали техническое со-
действие в поисках полезных ископаемых где-то в провинции. Мог бы взять
и двадцать пять, но, как рассказывал двадцать пятый, он спрятался в ван-
ной и стоял там, дрожа за дверью, в которую вошел черный в пятнисто-зе-
леной форме, посмотрел на него, махнул небрежно рукой и вышел - хватит и
двадцати четырех. Джунгли, к сожалению, не кондиционированы, в них лета-
ют мухи це-це, разносящие сонную болезнь, и малярийные комары, в воде
плавают амебы, от которых гибнут белые люди, а по земле ползают змеи и
бегают ядовитые сороконожки.
Двадцать четыре их было, двадцать четыре - дети своих родителей,
братья и мужья, отцы и, главное, сыновья Отчизны. Они исчезли в зеленом
аде и никто о них не заявил, не выразил протеста, потому что эта далекая
африканская страна должна была строить социализм, а столичный черный вы-
пускник ВПШ не удосужился не только выразить свои искренние соболезнова-
ния, но даже не нашел времени посетить советский павильон хотя бы из
чисто политесных соображений. А мы сидели в африканской духоте, потные
от влажного океана, в пиджаках, белых рубашках и галстуках, демонстрируя
свои экспортные экспонаты и приветливо осведомляясь о здоровье замести-
теля директора по общим вопросам, который накануне принял на грудь
больше, чем мог осилить.
Но то было когда-то, а пока я был откомандирован от торгпредства в
помощь пресс-центру местной международной ярмарки и в первый же день ус-
лышал гулкий женский голос, разнесший по павильону:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44