В жизни индивида первый способ,
хотя часто более выгодный, обычно совершенно подводит.
Чем больше мы стараемся забыть о неприятных для пас
фактах, тем сильнее овладевают они нашей психикой, а
когда даже благодаря защитным механизмам их удается
вытеснить из памяти, они дают о себе знать в форме иног-
да интенсивных невротических, психосоматических или
психотических симптомов.

Трудно, разумеется, явления психической жизни инди-
вида переносить на жизнь целых обществ, однако пред-
ставляется маловероятным, чтобы ловечество смогло за-
быть о преступлениях последней войны. Скорее они на-
всегда останутся темным пятном в истории пашей культу-
ры. Тот факт, что как в польской, так и зарубежной литера-
туре с каждым годом возрастает число публикаций па тему
массовых преступлений, определенно свидетельствует о
том, что лишь теперь можно говорить об этих вещах, когда
воспоминания уже не столь свежи и болезненны.

Вероятно, лишь в будущем, при сотрудничестве истори-
ков, правоведов, социологов, психологов, психиатров мож-
но будет понять некоторые проблемы; пока мы можем
только ставить вопросы.

Из многих возникающих вопросов сформулируем здесь
следующие два.

77

Boiipoc первый: будут ли в будущем для определения
нашей эпохи наряду с такими названиями как <век теории
Эйнштейна>, <век кибернетики>, <век атомной бомбы> ис-
пользоваться также и такие, как <век Освенцима, Майда-
нека, Бухенвальда> и т. д. Иными словами, отличались ли
преступления последней войны только количественно от
преступлений, совершавшихся на протяжении всей исто-
рии нашей цивилизации, или также отличались от них ка-
чественно и были чем-то совершенно новым, изобретением
XX века?

Вопрос второй: были военные преступники, занятые
реализацией массового уничтожения, выродками-садис-
тами, или же обычными людьми, которые в других поли-
тических условиях были бы, возможно, <нормальными>
гражданами?

В истории нашей цивилизации было немало ужасаю-
щей жестокости, глумления, садизма. Подобно морскому
приливу и отливу нарастали и спадали волны массовых
убийств, совершаемых обычно во имя менее или более воз-
вышенных лозунгов. Были концлагеря чем-то новым, или
только усовершенствованной посредством техники и на-
учной организации новой формой старых, как наша куль-
тура, приступов озверения? По-видимому, однако, были
чем-то новым. Новизна состояла в ином отношении к про-
тивнику. Раньше, независимо от того, были ли это жесто-
кости в отношении к первым христианам, еретикам, бун-
тующим крестьянам, или иным идеологическим, нацио-
нальным или классовым противникам, человек", которого
истязали, не переставал быть человеком, более того, был
человеком грозным, который своей позицией, загадоч-
ностью, отвагой возбуждал страх у палачей.

Страх вызывал агрессию, которую было легко разря-
дить на побежденном противнике. При всем при том, од-
нако, противник не переставал быть человеком, с которым
велась ожесточенная борьба. Истязания побежденного
были последним этапом борьбы, удовлетворяющим самые
низменные инстинкты агрессии и садизма.

Может быть, не случайно, что узников концлагерей
обозначали цифрами; в этот момент они переставали быть

людьми и становились номерами. Их надлежало ликвиди-
ровать точным, научным методом. Они не вызывали стра-
ха, разве что отвращение. Их истребляли так, как истреб-
ляют крыс или насекомых. Части их тела составляли сы-
рье для разного типа промышленного производства. Ил-
люстрацией этой позиции среди прочего может служить
политическая карикатура; в первой фазе пропаганды она
представляла, например, евреев как страшных зверей, чу-
довищ и т. п. Евреи тогда были еще людьми, возбуждали
страх и агрессию. В последующей фазе их представляли
как насекомых, грязь, которую выметает немецкая метла.
Здесь человек уже превращается в номер, в вещь, вызыва-
ющую только отвращение.

Были, разумеется, садисты, но большинство палачей
осуществляло массовые преступления из чувства обязан-
ности. А это не удовлетворяло дремлющих чувств агрес-
сии и садизма. Ибо нельзя быть садистом по отношению к
номеру. В определенном смысле также современная вой-
на лишает человека всех агрессивно-садистских <наслаж-
дений>, какие доставляло, например, вспарывание саблей
или штыком внутренностей врага; сегодня летчик нажи-
мает кнопку и даже не представляет себе, какие послед-
ствия имеет это малое движение пальца.

Не вдаваясь в сложную организационную структуру
лагерей, стоит остановиться на том, каким образом отно-
сительно небольшая группа эсэсовв могла удерживать
в повиновении столь большую и разнообразную массу
людей, почему столь относительно редкими были случаи
массовых бунтов, почему несколько солдат могли вести
тысячи человек в газовые камеры. Нам представляется,
что важную роль здесь сыграло так называемое явление
<зеркала>. Оно заключается в том, что человек в опре-
деленной степени смотрит на себя так, как видит его окру-
жение, особенно важная часть этого окружения. Этой важ-
ной частью были немцы, а узники, особенно в периоды сло-
ма, видели себя их глазами. Работы над психиатрическими
проблемами Освенцима, проводимые сотрудниками Кра-

79

ковской психиатрической клиники, указывают на то, что
решающим фактором выживания в лагере была именно
способность освободиться от этого заразительного взгляда
на себя и вновь найти в себе человеческую сущность.

Отвечая, следовательно, на первый вопрос, можно ска-
зать, что лагеря смерти были изобретением XX века. Это
изобретение заключалось не в массовой агрессии и садиз-
ме, но в трактовке человека как номера. Основой всех
межчеловеческих отношений является трактовка другого
человека как человека. Нарушение этого, казалось бы,
банального принципа приводит к катаклизмам вроде
массовых преступлений минувшей войны. Многие причи-
ны послужили тому, что этот принцип был нарушен впер-
вые именно в XX веке немцами, хотя, может быть, иным
способом, с детской беззаботностью нарушили его амери-
канцы в отношении японцев.

Попытка анализа этих причин превышает мои возмож-
ности. Я хочу только указать на одну из них, возможно,
наименее важную, но интересующую нас, врачей, а именно
на немецкую <псевдонаучность>, заключающуюся в том,
что в научном пылу забывалось о предмете исследований,
т. е. о человеке.

Второй вопрос тематически связан с первым. Несмот-
ря на то, что среди гитлеровских палачей, особенно тех
<меньших>, которые непосредственно контактировали с
узниками, не было недостатка в выродках, однако о боль-
шинстве можно сказать, что, как они сами определяли себя
в послевоенных процессах, они были <порядочными нем-
цами>; многие из них были добрыми отцами семейств,
дисциплинированными - возможно, даже чрезмерно -
гражданами Третьего Рейха. Были добрыми в отношении
к людям, но не к номерам. Тот же самый Гесс, который
миллионы людей отправил в газовые камеры, относился
по-человечески к своему садовнику, узнику этого лагеря;

этот узник, хотя у него и был свой вытатуированный ла-
герный номер, сам номером для Гесса не был, а был для
него еще человеком. Мы возмущаемся, что почти все без
исключения военные преступники на Нюрнбергском нро-

80

цессе или других процессах считали себя невиновными.
Это возмущение представляется неоправданным, так как,
говоря это в своем последнем слове, они не лгали. Они
действительно чувствовали себя невиновными в совер-
шенных преступлениях. Можно ли чувствовать себя ви-
новными в уничтожении миллионов мух? Вероятно, до
последнего момента своей жизни они не понимали ошибки
в своем мышлении; вследствие странных поворотов судь-
бы и патологической идеологии они перестали видеть в

человеке человека.

Один польский писатель, несколько лет спустя после
войны, написал, что фашизм, правда, был побежден, но дух
его остался победившим, ибо осталось сознание того, что
были допущены такие преступления. Это сознание нельзя
стереть, и оно, вероятно, будет оставаться бременем челове-
чества не один век. Подобно тому, как мы стремимся об-
легчить состояние человека в его конфликтах, помогая
ему понять механизмы их возникновения, так и здесь мы
можем уменьшить бремя вины посредством анализа при-
чин преступлений XX века.



Диалог майора Этерли с венским философом Гюнте-
ром Андерсом имеет большие шансы остаться в будущем
символом атомной эпохи. Его анокалиптичность заключа-
ется не в угрозе атомной гибели, но в том, что во всем
американском народе нашелся только один человек, кото-
рый чувствовал себя ответственным и виновным за сбра-
сывание первой атомной бомбы. И этот человек обще-
ством и психиатрами был признан психически больным
человеком.

Психиатр доктор Мак Эрлой так пишет о своем паци-
енте Клоде Этерли: <Очевидный случай изменения лич-
ности. Пациент полностью лишен какого-либо чувства ре-
альности. Состояние страха, возрастающее психическое
напряжение, притупленные чувственные реакции, галлю-
цинации>.

Такое описание не только для врагов, но и для любого
человека означает шизофрению. Удивительные это вре-
мена, в которых единственный голос совести оказывается
голосом шизофреника. Определенным утешением для
американцев может служить факт, что в немецком обще-
стве до сих пор не нашлось майора Этерли, никто не чув-
ствовал себя ответственным и виновным в уничтожении
миллионов людей в концентрационных лагерях.

После многих лет работы психиатр иногда проникает-
ся убеждением, о котором он обычно никому не говорит,
что те, кто являются его пациентами, в некотором смысле
лучше и глубже тех, которых не считают <иными>. Эту
мысль высказала просто и выразительно одна из санита-
рок, много лет проработавшая в Краковской психиатри-
ческой клинике: <К нам попадают те, которые больше чув-
ствуют и видят>.

Возможно, для того, чтобы удерживаться в границах
так называемой, нормы, нужно иметь в наше время кожу
носорога.

82

ПОПЫТКА ПСИХИАТРИЧЕСКОГО
ПРОГНОЗА

Способность предвидения будущего входит в сферу
обязанностей врача. Прогноз является дополнением диаг-
ноза. В учебниках клинической медицины описание бо-
лезни подразделяется обычно следующим образом: этио-
логия, патология, диагноз, прогноз, терапия. Зная протека-
ние какого-то явления, его причину, механизмы возникно-
вения и проявления, можно с большей или меньшей веро-
ятностью предвидеть его протекание в будущем. Эта ве-
роятность пропорциональна знанию явления. Прогноз
влияет на терапевтический процесс. Иначе поступают,
когда известно, что больному уже ничем помочь нельзя,
нежели тогда, когда еще есть шансы на излечение. Это -
одно из труднейших решений в профессии врача. Ибо
каждому врачу известно, сколь часто прогнозы бывают
ошибочными. Случается, что по всем канонам медицины
больной должен был умереть, в то время как он приходит
в состояние наилучшего здоровья.

Случается также, увы, и обратное. Явления, связанные
с жизнью, не удается предвидеть с такой же степенью ве-
роятности, как явления неживой природы и техники, так
как они обладают своеобразной автономией, т. е. каждый
живой организм имеет свою специфическую систему уп-
равления (генетическая, эндокринная и нервная систе-
мы). Зная даже все действующие на него факторы, что
обычно невозможно, нельзя предвидеть, как они будут ин-
тегрированы и какие решения будут результатом этой ин-
теграции.

В случае социальных явлений прогноз представляется
еще более трудным, так как здесь дело касается будущего
многих индивидов, а будущее каждого из них неизвестно.
Даже если бы оно было известно, трудно было бы предска-
зать, в какие структуры организуются связи между от-

83

дельными индивидами. С другой стороны, однако, наблю-
дение большого числа индивидов лучше позволяет понять
закономерности, недоступные индивидуальному анализу.
Поэтому иногда проще предвидеть судьбы целого обще-
ства, нежели отдельного индивида. На той же самой осно-
ве легче определить путь потока, нежели отдельной капли.

Человек, подобно, впрочем, любому живому существу,
должен проецировать себя в будущее. Ибо чертой жизни
является стремление к будущему. Футурология равно в
магическом издании, как и в научном, всегда пользовалась
популярностью. Человек хочет знать, каким будет буду-
щее, к которому он все время с таким усилием стремится.
Ибо каждое его даже самое незначительное решение и
каждая активность есть трансформация будущего времени
в прошедшее. Одна из возможностей выбирается и реали-
зуется. Futurum заменяется Huperfectum. Испытывая чув-
ство постоянного превращения того, что должно быть, в то,
что уже стало, живя как бы на самом краю будущего, там,
где оно в моменте настоящего времени превращается в
прошлое, человек хотел бы заглянуть в будущее подаль-
ше. Он стоит на границе прошлого и будущего, из кото-
рых первое является как бы страной собственной и знако-
мой, а второе - чужой и неизвестной, очень стремится с
новой страной ознакомиться, но, увы, паспорта этой страны
не имеет. Впрочем, такой паспорт не очень-то бы и помог,
поскольку страна все время находится in status nascendi,
и местом ее возникновения является критическая граница.

С биологической точки зрения будущее отдельного
организма в общих, по крайней мере, очертаниях содер-
жится в его генетическом коде. Из многих возможностей,
какие он содержит, в ходе жизни, вероятно, реализуется
только их часть. Существенные изменения генетических
планов, благодаря которым возникает новый вид, являют-
ся делом очень длительного времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46