В конце концов,
многие люди имели подобное дество - росли в холодной,
сухой атмосфере, лишенной игры, фантазии, ласки. Это -
несчастные дети, но нередко из них вырастают вполне дос-
тойные люди. Бессодержательное детство оставило след на
психике Гесса на всю жизнь. Этот человек, по-видимому,
никогда не умел играть, шутить, не имел ни капли юмора;

его жизнь складывалась только из выполнения прика-
зов. Все принимал всерьез, даже сочиненную им траги-
комическую надпись па воротах Освенцима. Отсутствие
чувства юмора было обусловлено также умственной
узостью этого человека, не умеющего схватить целост-
ность проблемы.

Все приказы выполнял с энтузиазмом, хороший ученик,
храбрый солдат в Иракской кампании, образцовый узник,
пребывавший в заключении в 1923-28 годах за участие в
убийстве. О своем пребывании в тюрьме пишет:

<С молодости привычный в результате воспитания к
абсолютному послушанию, педантичному порядку и чис-
тоте, не имел в этом плане особых трудностей в приспо-
соблении к суровой военной жизни. Добросовестно вы-

3 Заказ № 2191

65

поднял предписанные мне обязанности, выполнял требуе-
мую работу п, к удовлетворению начальства, чаще всего
даже больше, чем требовалось>.

Однако на третьем году пребывания в тюрьме Гесс пе-
режил психический срыв, о котором он пишет:

<По истечении двух лет, которые провел без особых
происшествий, неизменно одинаковым образом, я вдруг
впал в необычное состояние. Я сделался очень возбуж-
денным, нервным и взволнованным. Меня охватило от-
вращение к работе. Я совершенно не мог есть; каждый ку-
сок, который я проглатывал через силу, возвращался обрат-
но. Я совершенно не мог читать и вообще на чем-либо
сосредоточиться. Как дикий зверь я метался туда и обрат-
но по камере. Я уже не мог спать; до тех пор всегда спал
крепко и почти без сновидений всю ночь. Теперь я вынуж-
ден был вставать и кружить по камере, не находя покоя.
Когда, наконец, я в истощении падал на кровать и засыпал,
вскоре просыпался снова, залитый холодным потом от за-
путанных, кошмарных снов. В этих диких снах меня все
время преследовали, убивали, расстреливали или сбрасы-
вали в пропасть. Ночи стали для меня мучением. Час за
часом я слышал бой башенных часов. Чем ближе станови-
лось утро, тем больший ужас перед приближающимся
днем, перед людьми, которые появятся снова - а я не хо-
тел, не мог никого видеть - охватывал меня. Я пытался
усилием воли взять себя в руки, но ничего не мог по-
делать. Хотел молиться, но не мог ничего произнести, кро-
ме жалкого тревожного бормотания; отучился молиться,
не нашел уже дороги к Богу. В этом состоянии мне каза-
лось, что Бог уже не хочет мне помочь, так как я его поки-
нул. Меня мучил мой официальный выход из Церкви в
1922 г. Я горько упрекал себя, что не послушался родите-
лей и не стал священником. Удивительно, что именно это
все так мучило меня в этом состоянии. Мое возбуждение
возрастало со дня на день и даже с часу на час. Был бли-
зок к безумию. Физически истощался все больше. Моего
мастера поражала моя рассеянность; самые простые вещи
делал наоборот и хотя отчаянно работал, не вырабатывал
нормы>.

66

Врач диагностировал у Гесса тюремный психоз. Пос-
ле нескольких дней лечения состояние Гесга пришло в
корму. Это был сильнейший психический срыв в его жиз-
ни, намного сильнее, нежели тот, который он испытал позд-
нее, под конец его службы в Освенциме.

Образцовым узником Гесс был также в польской
тюрьме. <Он отвечал даже по собственной инициативе,
когда замечал, что какой-то случайно затронутый во вре-
мя допроса вопрос заинтересовал допрашивающего> -
отмечает Дж. Сэп. Это стремление образцово выполнять
поручение достаточно характерно для Гесса. Он стре-
мился как бы упредить желания начальства, независимо
от того, кто начальник; им мог быть даже поляк.

В связи с полученным от Гиммлера приказом о расши-
рении освепцимского лагеря, Гесс пишет следующее о сво-
ем энтузиазме к работе:

<<С самого начала был целиком поглощен, прямо-таки
захвачен моим заданием и полученным поручением. Воз-
никающие трудности еще больше разжигали мой энтузи-
азм. Я не хотел капитулировать. Этого не позволяла моя
амбиция. Я видел все время только свою работу>.

В Освенциме Гесс пережил, как можно заключить из
его воспоминаний, невроз, который в современной терми-
нологии можно было бы определить как managers
neurosis (директорский невроз).

<Все больше я замыкался в себе, становился недоступ-
ным и с каждым днем все более суровым. Моя семья, а
особенно, жена, страдала от этого. Я бывал прямо-таки не-
выносим. Не видел \же ничего. KpOiMe своей работы и сво-
его задания. Все человеческие рефлексы через это были
подавлены. [...] Охотнее всего я бы сбежал, чтобы оказать-
ся в одиночестве, потому что вокруг никого не хотел уже
больше видеть>.

Лечился самым странным <пейролептиком> - алко-
голем. <Алкоголь приводил меня в веселое настроение и
вызывал чувство доброжелательности ко всему миру>.
Причиной невроза не была, однако, массовая гибель евреев
и лиц других национальностей. Сообщения об удачных
испытаниях циклопа он воспринял с радостью.

З

67

<Теперь я был спокоен, что резня минует нас всех и
что жертвы до последней минуты будут избавлены от
страданий>. Об ужасах лагеря пишет: <Видел все слиш-
ком подробно, иногда даже чересчур реально, но я не
имел права этому? поддаваться. Ввиду конечной цели -
необходимости выиграть войну - все, что гибло по пути,
не должно было препятствовать моей деятельности и долж-
но было считаться неимеющим значения>.

Как видим, позиция Гесса в отношении массового унич-
тожения людей, непосредственным исполнителем которого
он стал, была ясно определена, и представление о правиль-
ности этой позиции относительно конечной цели - выиг-
рать войну - не вызывало в нем ни малейшего сомнения.

К зрелищу ужасов он привык уже с 14 года жизни
настолько, что достаточно быстро адаптировался к повсед-
невным освенцимским <зрелищам>. Он был привычен к
ним настолько, что не видел их. Он узнал о них, как он
пишет, лишь во время своего процесса.

О цыганах пишет с большой симпатией, и приказ Гим-
млера об их уничтожении был ему неприятен, но приказ
есть приказ. <Врачи согласно приказу рейхсфюрера СС
должны были ликвидировать деликатным способом боль-
ных, а особенно детей. Они [цыгане] питали такое дове-
рие к врачам. Нет ничего более тяжелого, нежели необхо-
димость выполнить эту задачу с холодным сердцем, без
жалости, без сочувствия>.

К евреям не питал симпатии, но, как он утверждал, не
испытывал к ним и чувства ненависти. <Хотел бы еще
отметить, что лично я никогда не чувствовал ненависти к
евреям. Считал их, правда, врагами своего народа, но
именно потому полагал, что их надлежит трактовать на
равных с другими узниками и так же с ними поступать.
Чувство ненависти вообще мне чуждо>.

Ликвидацию евреев он считал своим величайшим граж-
данским долгом, ибо такой приказ он получил от Гиммлера
летом 1941 г. В разговоре с глазу на глаз рейхсфюрер
летом 1941 г. сказал ему:

<Фюрер потребовал окончательного решения еврей-
ского вопроса. Мы, СС, должны выполнить этот приказ.

68

Сначала я намеревался поручить это задание одному из
высших офицеров СС, но отказался от этого намерения,
желая избежать трудностей разграничения компетенции.
[Таким достаточно простым способом Гиммлер польстил
самолюбию Гесса.] Теперь доверяю вам выполнение это-
го задания. Это - дело сложное и тяжелое, требующее
полного посвящения себя, невзирая на трудности> (стало
быть, дело как бы созданное специально для Гесса, ибо он
признавал только дела <трудные и требующие полного
посвящения>; на алтарь долга положил бы себя в качест-
ве жертвы). Гиммлер говорил дальше: <Этот приказ вы
должны сохранять в тайне, даже от своих подчипеипых>.

Гесс, стало быть, допускается к высшей служебной тай-
не: благодаря этому заданию он поднялся высоко над
своими непосредственными начальниками.

В трех последних фразах Гиммлер кратко обосновыва-
ет целесообразность экстермииациопной акции: <Евреи -
вечные враги немецкого народа и должны быть уничтоже-
ны. Все евреи, которые попадут в наши руки, будут во время
этой войны без исключения ликвидированы. Если сейчас
нам не удастся уничтожить биологические силы еврейства,
то когда-нибудь евреи уничтожат немецкий народ>.

Если бы эти три фразы поместить в учебнике психиат-
рии, они могли бы великолепно иллюстрировать механизм
параноидной проекции. <Ненавижу евреев> вытесняется и
замещается обвинением <евреи ненавидят меня>, <являют-
ся извечными врагами немецкого народа>. <Я тебя нена-
вижу> трансформируется в <ты меня ненавидишь>, <хо-
чешь меня уничтожить>, <стало быть, чтобы защитить себя,
я должен тебя уничтожить>; <если сейчас нам не удастся
уничтожить еврейство, то когда-нибудь евреи уничтожат
немецкий народ>.

Если приведенные высказывания Гиммлера были в
определенном смысле репрезентативными для способа
мышления немецкого народа в тридцатые и сороковые
годы, то соответственно психиатрическим критериям
можно бы думать о коллективной бредовой установке.

69

<Теперь я был спокоен, что резня минует нас всех и
что жертвы до последней минуты будут избавлены от
страданий>. Об ужасах лагеря пишет: <Видел все слиш-
ком подробно, иногда даже чересчур реально, но я не
имел права этому>- поддаваться. Ввиду конечной цели -
необходимости выиграть войну - все, что гибло по пути,
не должно было препятствовать моей деятельности и долж-
но было считаться неимеющим значения>.

Как видим, позиция Гесса в отношении массового унич-
тожения людей, непосредственным исполнителем которого
он стал, была ясно определена, и представление о правиль-
ности этой позиции относительно конечной цели - выиг-
рать войну - не вызывало в нем ни малейшего сомнения.

К зрелищу ужасов он привык уже с 14 года жизни
настолько, что достаточно быстро адаптировался к повсед-
невным освенцимским <зрелищам>. Он был привычен к
ним настолько, что не видел их. Он узнал о них, как он
пишет, лишь во время своего процесса.

О цыганах пишет с большой симпатией, и приказ Гим-
млера об их уничтожении был ему неприятен, но приказ
есть приказ. <Врачи согласно приказу рейхсфюрера СС
должны были ликвидировать деликатным способом боль-
ных, а особенно детей. Они [цыгане] питали такое дове-
рие к врачам. Нет ничего более тяжелого, нежели необхо-
димость выполнить эту задачу с холодным сердцем, без
жалости, без сочувствия>.

К евреям не питал симпатии, но, как он утверждал, не
испытывал к ним и чувства ненависти. <Хотел бы еще
отметить, что лично я никогда не чувствовал ненависти к
евреям. Считал их, правда, врагами своего народа, но
именно потому полагал, что их надлежит трактовать на
равных с другими узниками и так же с ними поступать.
Чувство ненависти вообще мне чуждо>.

Ликвидацию евреев он считал своим величайшим граж-
данским долгом, ибо такой приказ он получил от Гиммлера
летом 1941 г. В разговоре с глазу на глаз рейхсфюрер
летом 1941 г. сказал ему:

<Фюрер потребовал окончательного решения еврей-
ского вопроса. Мы, СС, должны выполнить этот приказ.

68

Сначала я намеревался поручить это задание одному из
высших офицеров СС, но отказался от этого намерения,
желая избежать трудностей разграничения компетенции.
(Таким достаточно простым способом Гиммлер польстил
самолюбию Гесса.] Теперь доверяю вам выполнение это-
го задания. Это - дело сложное и тяжелое, требующее
полного посвящения себя, невзирая па трудности> (стало
быть, дело как бы созданное специально для Гесса, ибо он
признавал только дела <трудные и требующие полного
посвящения>; па алтарь долга положил бы себя в качест-
ве жертвы). Гиммлер говорил дальше: <Этот приказ вы
должны сохранять в тайне, даже от своих подчиненных>.

Гесс, стало быть, допускается к высшей служебной тай-
не: благодаря этому заданию он поднялся высоко над
своими непосредственными начальниками.

В трех последних фразах Гиммлер кратко обосповыва-
ет целесообразность экстерминациоппой акции: <Евреи -
вечные враги немецкого народа и должны быть уничтоже-
ны. Все евреи, которые попадут в наши руки, будут во время
этой войны без исключения ликвидированы. Если сейчас
нам не удастся уничтожить биологические силы еврейства,
то когда-нибудь евреи уничтожат немецкий народ>.

Если бы эти три фразы поместить в учебнике психиат-
рии, они могли бы великолепно иллюстрировать механизм
параноидной проекции. <Ненавижу евреев> вытесняется и
замещается обвинением <евреи ненавидят меня>, <являют-
ся извечными врагами немецкого народа>. <Я тебя нена-
вижу> трансформируется в <ты меня ненавидишь>, <хо-
чешь меня уничтожить>, <стало быть, чтобы защитить себя,
я должен тебя уничтожить>; <если сейчас нам не удастся
уничтожить еврейство, то когда-нибудь евреи уничтожат
немецкий народ>.

Если приведенные высказывания Гиммлера были в
определенном смысле репрезентативными для способа
мышления немецкого народа в тридцатые и сороковые
годы, то соответственно психиатрическим критериям
можно бы думать о коллективной бредовой установке.

У нас нет оснований допускать, что Гесс мыслил иначе,
чем такой высокий начальник как рейхсфюрер СС. Сжи-
гая миллионы евреев, он, вероятно, имел чувство хорошо
выполненного долга, и, как упоминалось, радовался, что бла-
годаря введению циклона акция протекала эффективнее.
Огорчался, напротив, когда ему приказывали часть евреев
предназначать для работы на военном производстве, так
как это нарушало его порядок - <чистоту работы>.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46