Я решил поговорить с соседями и начал планомерный обход. После пяти тщетных попыток мне удалось получить первую крупицу информации в доме напротив. Дверь открыла женщина и сообщила, что видела, как доктор Фрост уехал из дому прошлым вечером часов в восемь или десять. Он уезжал в спешке, один, в своем черном «фольксвагене»... с выключенными фарами. Ей это показалось странным. И я был с ней полностью согласен.Оттуда я поехал вверх по Гарвардскому бульвару до Третьей улицы, повернул направо и направился в центр города. В трех кварталах от Третьей улицы я миновал новенький зеленый «форд», небрежно припаркованный под углом к обочине. С левой стороны бампер был вдавлен внутрь и касался шины.Я, не останавливаясь, продолжил путь и проехал почти полмили, когда меня вдруг осенило. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Возможно, я ошибался, но тем не менее поспешил вернуться к «форду» и остановился рядом с ним. На покореженном зеленом бампере я обнаружил следы серой краски. Я проверил номерной знак. Автомобиль принадлежал Сансетскому бюро проката автомобилей. Под щетку на ветровом стекле была подсунута квитанция со штрафом за парковку в неподобающем месте. Квитанция была выписана в десять часов семнадцать минут вечером в воскресенье. Я записал номер «форда» и поехал в Сансетское бюро проката. Оказалось, что «форд» был взят напрокат ранним воскресным утром Брауном Торном.Я позвонил в полицейский участок и сообщил об этом в отдел по расследованию убийств. Затем занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я уладил все, что мог, и начал расследование, на которое у меня оставалось совсем мало времени. Я задействовал дорожную полицию, больницы и морги, а также самого себя. Затем выяснил, каким банком пользовался доктор Фрост. Это был Восточный национальный банк, расположенный на Восьмой улице Лос-Анджелеса. Я съездил туда и переговорил с управляющим. Он пообещал дать мне знать, если какой-нибудь чек доктора Фроста будет предъявлен к оплате.Более того, он был знаком с Алексис и с доктором Фростом и сообщил, что в десять утра Алексис приходила в банк, чтобы взять что-то из личного сейфа, к которому имели доступ только она и ее отец. И очень быстро ушла.Я поблагодарил его и откланялся, размышляя над тем, что бы все это могло означать. Я позвонил в свой отель и выяснил, что никто, в том числе и Алексис, мне не звонил и не оставлял для меня никакой информации. Я впал в тихое отчаяние. Было буквально не за что зацепиться! Но в пять часов я снова позвонил Келли и на этот раз застал ее. Поверьте, все мои многочисленные заботы, огорчения и отчаяние сразу же рассеялись как дым.Когда она сказала «алло», у меня душа ушла в пятки, я даже не узнал свой собственный голос.— Привет, Келли, — сказал я. — Это Шелл.Последовала короткая пауза. Потом:— Привет, Шелл. — Короткая пауза, а потом: — В полиции мне сказали, что ты знаешь... о...— Да. Поэтому-то я и звоню.Снова молчание. Иногда телефонная будка становится настоящей камерой пыток.— Не возражаешь, если я приеду, Келли? Мне хотелось бы увидеться с тобой.— И мне тоже, Шелл.— Конечно, если только ты в состоянии...— Пожалуйста, приезжай.— Буду через двадцать минут.Она сразу же открыла дверь, как только я позвонил. И попыталась улыбнуться.— Привет. Я ужасно рада, что ты приехал.— Я беспокоился о тебе.— Я рада, Шелл. Но... беспокоиться не о чем.Ростом она была пять футов четыре дюйма и замечательно сложена. Зеленое платье из джерси подчеркивало красоту ее точеного, гибкого тела.Я сказал:— Я звонил тебе сто раз...— Я гуляла. После... я была в Макартуровском парке. Просто сидела у озера и смотрела на уток и лебедей. — Она снова улыбнулась. — Не стой как истукан! Ну, истукан-великан. Проходи!— Ладно.Но я еще несколько секунд разглядывал ее. И удивлялся, почему не виделся с ней так долго. Снова увидеть Келли Торн после шестимесячного перерыва было все равно что вернуться в родной дом после продолжительного отсутствия. Видно, она долго плакала, потому что глаза покраснели, а на лице запечатлелись печаль и скорбь. Но при всем при этом Келли не утратила миловидности. По крайней мере, для меня это было совершенно очевидно.Сейчас я заметил на ее лице веснушки, которые она обычно старательно скрывала под тональным кремом. Без макияжа лицо слегка блестело, и веснушки отчетливо проступали на чистой коже, подобно крошечным коричневым островкам. Келли выглядела моложе двадцати трех лет, такой же молодой, как рассвет, и милой, как весна.У нее были рыжие волосы — от природы, — почти красные, и глаза цвета нежной сероватой зелени трилистника, если смотреть на него сквозь туман. Ее тихая ирландская скороговорка была подобна мелким каплям дождя, барабанящего по листьям деревьев. Обычно в ее голосе слышалась радость, но сегодня — только тихий звук падающих капель дождя... или слез.Мы сели на убогую зеленую кушетку в теплой гостиной. После моего звонка она приготовила кофе и теперь разлила его по чашкам.Пока кофе остывал, я сказал:— Келли, мне очень жаль.— Знаю. Я знаю, как вы были дружны с Брауном.Видимо, она заметила мой слегка удивленный взгляд, потому что поспешила уточнить:— Ты был для него всем на свете. И я знаю, ты питал к нему те же чувства.— Конечно. Но...— "Но". Вот такие все мужчины. Не то что женщины. Вы привыкли быть твердыми, крутыми — словом, мужчинами на все двести процентов. Почему ты так редко приходил к нам, Шелл?— Не знаю.И я правда не знал. «Что за черт! — подумал я. — Неужели нужно бросаться человеку на шею, чтобы выразить ему свою симпатию? Или посылать ему цветы?» И я вдруг подумал о цветах, которые пошлю Брауну.Возможно, Келли как-то почувствовала, о чем я думаю. Или прочла на моем лице. Но так или иначе, самообладание вдруг покинуло ее. Она судорожно вздохнула и разразилась рыданиями. Слезы хлынули из ее глаз и залили щеки. Я хотел было подойти к ней и попытаться успокоить, но она отчаянно замотала головой и закрыла лицо руками. Приглушенный ладонями, ее изменившийся голос был едва слышим и прерывался рыданиями.Она вскочила и, не отрывая рук от лица — сдавленные рыдания все еще вырывались у нее из груди, — бросилась вон из гостиной. Упала, поднялась и снова побежала к двери, ведущей в соседнюю комнату. Это печальное зрелище разрывало мне сердце. И даже когда я уже больше не слышал ее рыданий, они все еще звучали у меня в голове.Я сидел и ждал, пока Келли успокоится и вернется в гостиную. Поскольку я не знал, сколько ей на это потребуется времени, то решил, что, наверное, мне следует уйти. Но как раз в этот момент Келли вернулась.— Не уходи, пожалуйста, — сказала она.Я взглянул на нее. Глаза опухли еще больше, но она взяла себя в руки и даже умылась и наложила косметику — веснушек как не бывало.— Я...— Знаю, — сказала она. — Ты собирался удрать от меня. Садись. Кофе наверняка остыл.Действительно остыл.— Мы можем положить туда немного льда, — предложил я, — и закусить солеными крендельками. Но коль скоро это не улучшит его вкуса, можно было бы...Она улыбнулась, и это снова была улыбка Келли.— Пожалуй, ты прав. — Она глубоко вздохнула. — Все, я справилась с собой. Я в полном порядке и намереваюсь продолжать в том же духе. Больше ничего подобного со мной не случится.— Незачем извиняться.— Я и не извиняюсь. Просто хочу, чтобы ты знал, что мы можем теперь говорить о Брауне, обо всем. И я больше не буду плакать. Ты понял, что я хочу сказать, Шелл?— Конечно.Келли унесла остывший кофе, вернулась и налила две чашки. Кофе еще можно было пить. Потом сказала:— В полиции сообщили мне все, что знали. Сказали, что ты был с ним, когда он умирал. Расскажи мне все, Шелл, если можешь.— Не о чем особенно рассказывать. Браун позвонил мне, сказал только, что в него стреляли. Вероятно, он собирался рассказать мне больше, но не успел. Я бросился ему на помощь и приехал как раз перед тем, как...Келли спокойно спросила:— Он что-нибудь сказал?— Только одно слово, Келли. Это была фамилия — Фрост. Она тебе о чем-нибудь говорит?Она молча покачала головой. Потом задала вопрос:— У тебя есть соображения по поводу того, кто мог его убить?— Только предположения. Я предпочел бы сначала выслушать твои.Келли остановила взгляд своих зеленых глаз на мне:— Кто мог быть заинтересован в его смерти, Шелл? Кто, как не Рейген? Возможно, даже не лично он, а эта его вонючая свора. Браун знал, что там творятся гнусные дела, и открыто говорил об этом. Просто вставал на собраниях и обличал их. Он боролся с ними изо дня в день, до последней минуты. И вот еще что, Шелл. В воскресенье ночью Браун взял из офиса папку с какими-то профсоюзными документами.Меня словно обдало холодным ветром. — Повтори все, пожалуйста, помедленнее, — попросил я.— В субботу вечером мы с Брауном ужинали здесь. В то время я не придала особого значения его словам, а сказал он тогда, что Рейген и его парни собираются в ту ночь на какое-то совещание. А еще он говорил о том, каким образом подчас пропадают документы местных отделений... ты же знаешь, что они были затребованы комиссией.— Знаю.— Он сказал, что и на сей раз будет как всегда: важные документы окажутся утерянными, или сгоревшими, или исчезнувшими еще каким-нибудь образом. В любом случае комиссии они будут недоступны. Ну, через несколько часов, после того как Браун ушел, около часа или двух ночи — это уже было воскресенье — он мне позвонил. Сказал, что выкрал какие-то профсоюзные документы, что влип в неприятности и что некоторое время ему придется где-нибудь отсиживаться, а потому дома не появится. — Келли сглотнула. — Это был наш последний разговор. Больше я его не видела.— Давай-ка еще разок все сначала. Повтори сказанное им дословно, если можешь, вплоть до интонации.— Зазвонил телефон, и я услышала в трубке: «Это Браун, Келли. Я очень тороплюсь. Сегодня ночью я взял кое-какие бумаги из папок Рейгена, и мне придется скрываться несколько дней». Я разволновалась и спросила, что все это значит. Он ответил что-то вроде: «После того как я выкрал бумаги, возникли небольшие неприятности, я наткнулся на одного из его парней. Но ты не волнуйся». Я спросила, что именно он взял, а он сказал, что и сам толком не знает — у него пока не было времени разобраться. Но он был уверен: это именно те документы, которые Рейген хочет скрыть от комиссии.— Под комиссией, полагаю, следует понимать Хартселльскую комиссию?— Да, Браун считал, что на сей раз комиссия как следует вздрючит Майка Сэнда и Рейгена, а может, еще и должностных лиц рангом пониже.— Он много рассказывал тебе о Майке Сэнде, Келли?Она покачала головой:— Говорил только, что он еще более ловкий мошенник, чем Рейген, если только такое возможно. А что?— Происходят странные вещи. Думаю, что Сэнд, в сущности, не играет главенствующей роли в Лос-Анджелесском отделении. Днем я навел справки относительно Сэнда, но похоже, чтобы узнать о его деятельности побольше, придется ехать в Вашингтон, где он проживает и трудится.Я взглянул на Келли:— Браун никогда не упоминал о Фросте? О докторе Гедеоне Фросте?Она нахмурилась, стараясь припомнить, потом покачала головой:— Нет. Никогда не слышала такого имени. А кто он?— Он должен был выступить на заседании Хартселльской комиссии в качестве главного свидетеля. Вряд ли кто-то, кроме членов комиссии, мог знать об этом. Но Браун назвал мне это имя. А сегодня утром в нескольких кварталах от дома доктора Фроста я обнаружил автомобиль, который Браун взял напрокат утром в воскресенье вскоре после того, как позвонил тебе. Передний бампер с левой стороны покорежен. Похоже, в него ударилась другая машина, а может быть, его прижимали к обочине. А прошлой ночью мне довелось увидеть автомобиль, у которого передний бампер был помят с правой стороны.Лицо Келли приняло озадаченное выражение.— Зачем Брауну понадобилось брать автомобиль напрокат? И зачем он приезжал к этому доктору Фросту?— Не могу понять, откуда он узнал имя Фроста, Келли! Я очень надеялся, что ты сможешь прояснить ситуацию.— Ничего не понимаю... — Она замолчала, сокрушенно качая головой.Через минуту я встал.— И куда ты направляешься теперь, Шелл?— Проедусь до штаб-квартиры профсоюза грузоперевозчиков. Вдруг повезет, и я застану там Рейгена.— Не делай никаких... глупостей. А кроме того, если Рейген во всех этих махинациях увяз по горло, он тебе ничего не скажет.— Конечно, ни с того ни с сего он не станет ничего рассказывать. И вообще постарается не ввязываться в беседу со мной. Но если я его хорошенько потрясу, может, что-то вытрясу из него. Попытка не пытка.— Он никогда не бывает один. При нем неотступно находятся двое громил.Двое громил? Тогда кое-что проясняется. Крупные профсоюзные боссы обычно имеют от двух до полудюжины телохранителей, занимающих должности профоргов или деловых агентов, но я знал, что у Рейгена их только двое: худое, сальное ничтожество по имени Ру Минк и киллер Кэнди — высокий красавец с порочными наклонностями. Я задумался об этих двух негодяях, а также о той парочке в сером «бьюике». Может, это как раз тот случай, когда два плюс два не равняется четырем, а остается все теми же Минком и Кэнди? У меня просто разыгралась фантазия? Но как бы то ни было, по спине забегали мурашки.Келли проводила меня до двери. На улице было темно и горели фонари. Солнце уже село, в воздухе веяло прохладой.— Шелл? — услышал я голос Келли и оглянулся:— Да?— Будь осторожен. Пожалуйста.— Не беспокойся. Рейген нахлебается досыта и не будет просить добавки. Кроме всего прочего, примерно через неделю он предстанет перед членами комиссии. Он должен вести себя примерно.— Должен-то должен, но... — Она немного помолчала. — В самом деле, Шелл, я хочу сказать... — Келли замялась, но потом снова заговорила: — После того, что случилось с Брауном... если что-нибудь случится с...— Ничего не случится! — поспешил я ее успокоить.Она закусила губу:— У меня такое ощущение, что они до смерти забили не только Брауна, но и меня... — Она поморщилась. — Как будто что-то ужасное...— Послушай! — перебил я ее. — Кончай. Определенно, они сейчас беседуют об ирландской удачливости, Келли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41