Фаррелл смотрел с таким видом, будто именно эту исповедь он не хотел бы пропустить. Отец Мёрфи спросил:
— Вы раскаиваетесь во всех своих грехах, сын мой?
— Да, святой отец, — кивнул Фаррелл.
— Так и совершайте действия во имя раскаяния — будьте милосердны, мистер Фаррелл. Не делайте ничего, что пошло бы во вред вашему духовному спасению.
Флинн раздраженно одернул священника:
— Если вы будете продолжать в том же духе, больше не услышите ни одной исповеди.
Отец Мёрфи отвернулся и пошел прочь, а Флинн очертил Фарреллу в общих чертах план штурма, добавив под конец:
— Если мы остановим их, на рассвете твой сын будет свободен. Удачи тебе!
Флинн подошел к широким дверям трансепта. Около них стоял священник и не сводил глаз с двух прикрепленных к ним мин цвета хаки и четырех поменьше, разложенных на полу рядом с дверью. В разных направлениях от них вились тонкие проволочки.
— Видите ли, — как бы между прочим заметил Флинн, — когда двери станут вышибать, две верхние мины взорвутся сразу, а остальные одна за другой с интервалом в пятнадцать секунд, выплескивая в течение минуты целый град шрапнели. Все двери будут забиты корчащимися в муках телами. Стоны… подождите, вы услышите стоны… не верится, что человеческое существо может издавать столь душераздирающие крики. Боже, от этого кровь стынет в жилах, а кишки превращаются в лед, святой отец.
Священник продолжал неотрывно смотреть на мины.
Флинн пошел наверх.
— Посмотрите на эти господствующие высотные точки. Как, черт бы их побрал, они могут рассчитывать на удачу? — Он подвел священника к небольшой двери в углу трансепта и пропустил вперед. Молча они поднялись по винтовой лестнице и вошли в длинный трифорий, расположенный на высоте пяти этажей над центральным залом.
У двери стояла Абби Боланд, держа в руках автоматическую винтовку М-16. В кладовке она нашла пару халатов и надела их поверх униформы. Флинн по-дружески обнял ее и, отведя подальше от священника, объяснил план штурма и ее действия. Бросив взгляд через неф, Брайен заметил, что за ними наблюдает Джордж Салливан. Сняв руку с плеча Абби, он сказал:
— Если мы не остановим их… И если ты сама решишь, что сколько их ни убивай, все равно пользы не будет, тогда лезь в башню колокольни. Не пытайся бежать на хоры к Джорджу… И держись подальше от Лири и Меган. Поняла?
Абби метнула взгляд в сторону хоров и понимающе кивнула.
— Чердак будем удерживать сколько возможно, — продолжал Флинн, — но бомбы не нанесут особого вреда башням — только они уцелеют. С Джорджем ничего не случится в южной башне.
— Мы с Джорджем понимаем, что после всего этого больше не увидимся, — сказала она и посмотрела на Салливана, который все так же продолжал следить за ними сверху.
— Удачи тебе! — Флинн пошел по направлению к башне, оставив ее наедине с отцом Мёрфи.
Несколько минут спустя отец Мёрфи подошел к Флинну, и тот посмотрел на часы.
— У нас остается совсем мало времени, так что проворачивайте свои дела побыстрее.
— Откуда вы знаете, сколько времени у вас осталось? Позвольте мне предположить, что вам известен план предстоящего штурма до мельчайших подробностей. — Отец Мёрфи выразительно посмотрел на рулон бумаги в руках Флинна.
Тот похлопал священника по плечу рулоном и проговорил:
— Как вы знаете, каждый человек имеет свою цену, и она частенько кажется ничтожно малой, но разве кто-нибудь когда-нибудь подумал о том, что Иуде Искариоту, возможно, очень нужно было серебро? — Он рассмеялся и указал на винтовую лестницу.
Они поднялись на три этажа вверх и оказались на чердаке. Флинн открыл большую деревянную дверь, и они вошли внутрь. Отец Мёрфи вгляделся в слабо освещенное пространство и заметил приготовленные дрова и молельные свечи. Обернувшись, он в упор посмотрел на Флинна, который невозмутимо встретил его взгляд, и отец Мёрфи понял, что говорить тут нечего.
Из темноты появились Джин Корней и Артур Налти. Обняв друг друга за талии, они шли по узеньким мосткам. По выражениям их лиц стало ясно, что они заметили, с какой ненавистью Флинн и священник смотрят друг на друга. Остановившись в отдалении, они тревожно глядели на них. Длинные струйки пара вырывались из их ртов. Присутствие отца Мёрфи напомнило этим двум заблудшим душам, что не следует переступать порог, пока не пригласят.
— Добрый святой отец хочет отпустить вам грехи, — сказал Флинн.
Лицо Джин Корней вспыхнуло. Налти был явно смущен и испуган. От удивления брови у Флинна поползли вверх, и он, издав короткий вздох, объяснил прелату:
— В подобных ситуациях очень трудно не потерять самоконтроля.
Лицо отца Мёрфи оставалось невозмутимым, но он все же сделал долгий, понимающий вдох, которому, как подумал Флинн, его, наверное, обучали еще в семинарии. Брайен велел священнику оставаться на месте, а сам направился по мосткам к молодым людям. Передав Джин три листа бумаги, он быстро объяснил план действий и напоследок предупредил:
— Они начнут с вертолетов где-то после пяти пятнадцати. — Чуть помолчав, добавил: — Не робейте!
— Мы боимся только, как бы нас не разлучили, — ответила Джин. Налти кивнул.
Флинн обнял обоих за плечи и пошел к священнику:
— Осчастливьте отца Мёрфи — дайте ему спасти ваши души от геенны огненной, — с усмешкой проговорил он, а подойдя к двери, сказал священнику: — Не подрывайте моральный дух моего войска и не тяните с покаянием.
Флинн опять вошел в башню и остановился в темном большом помещении с мутными окнами.
Он посмотрел на часы: в соответствии с данными Шрёдера, до начала штурма оставалось по меньшей мере минут двадцать.
Он опустился на холодный влажный пол и внезапно ощутил чувство гордости за сделанное. Одна из самых грандиозных в американской истории заварух, вызвавшая крупнейшее нарушение общественного порядка, должна закончиться самой крупной полицейской операцией, когда-либо проводившейся в этой стране, а величайшая достопримечательность Нью-Йорка отныне будет вычеркнута из всех путеводителей по городу. Имя Брайена Флинна войдет в историю. Но тем не менее он чувствовал, что все это ерунда по сравнению с тем, что все его люди — эти мужчины и женщины — охотно согласились умереть вместе с ним.
Быстро осмотревшись, Флинн вытащил пистолет и, разбив им толстое оконное стекло, выглянул на улицу. Холодный ветер гнал темно-серые облака по чистому, освещенному ярко-желтой луной небу. На авеню ветер развевал заледеневшие от холода и сырости флаги, вывешенные на древках из окон домов. Тротуары были покрыты ледяной коркой и битым стеклом, поблескивающим в свете фонарей. «Весна, — подумал Флинн. — Господи, мне не доведется увидеть нынешнюю весну».
У входа раздалось покашливание, и Флинн, обернувшись, увидел отца Мёрфи. Их глаза встретились. Флинн поспешно выпрямился и проговорил:
— На этот раз вы быстро управились.
Флинн начал карабкаться по винтовой лестнице, дальше вместо нее из стены торчали вбитые скобы пожарной лестницы. Священник осторожно следовал за ним. Он никогда не поднимался так высоко ни в одну из башен и решил воспользоваться подвернувшимся случаем и увидеть колокола.
Они зашли в самую первую от низа звонницу, где на каменной кладке у одного из разбитых слуховых окон скрючился Дональд Маллинс. На нем была бронекуртка, а лицо и руки покрыты копотью от жженой пробки, запах которой до сих пор не выветрился из холодного помещения.
Отец Мёрфи с явным неудовольствием посмотрел на разбитые окна, а затем перевел взгляд на колокола, висящие на поперечных балках. Флинн ничего не сказал, а лишь выглянул в окно на улицу. Там все было без изменений, но все же смутно ощущалось, что что-то затевается. Он повернулся к Маллинсу и спросил:
— Заметил что-нибудь?
Маллинс кивнул в ответ и поинтересовался:
— Когда начинаем?
— Скоро. — Флинн протянул ему два листа бумаги. — Первым делом они хотят ослепить нас, чтобы мы… проворонили начало штурма. Все детали здесь, в плане.
Маллинс зажег фонарик и пробежал глазами аккуратно пронумерованные листы, не поинтересовавшись, каким образом Флинн ухитрился их достать.
— О, меня в этом плане нарекли «часовым в северной башне». Звучит прямо как звание сволочного английского лорда или что-то в этом роде. — Он засмеялся, а потом прочитал:
«Если часовой в северной башне не будет снят огнем снайперов, в этом случае нужно стрелять по башне из гранатометов фугасными или (и) газовыми ракетами. Если и это не поможет, тогда вызвать к северной башне вертолет с пулеметчиками и вести огонь до тех пор, пока часовой не будет нейтрализован…»
Маллинс поднял глаза на Флинна.
— Нейтрализован… Господи, надо же так искалечить язык!
Флинн заметил, что улыбка Маллинса выглядела несколько натянутой.
— Постарайся докладывать нам обстановку по полевому телефону, — сказал он. — Не клади трубку на рычаг, чтобы мы слышали, что происходит…
Маллинс представил себе картину: он в предсмертных судорогах катается по полу, из его рта вырываются стоны.
Флинн между тем продолжал:
— Если тебе удастся уцелеть под снайперским огнем, значит, уцелеешь и от взрывов, и при пожаре.
— Это мало что изменит — я уже до полусмерти замерз.
Флинн подошел к окну, выходящему на запад, посмотрел на висящий там зелено-золотой флаг с изображением арфы, поблескивающий льдинками, и провел рукой по поверхности материи. Потом бросил взгляд на здание Рокфеллеровского центра: сотни окон все еще светились, и в них мелькали человеческие фигуры. Подняв с пола бинокль, он стал наблюдать. Вот какой-то мужчина жует сандвич. Молодая женщина, смеясь, разговаривает по телефону. Двое полицейских в форме пьют кофе. Кто-то, также смотревший в бинокль, махнул ему рукой. Флинн опустил бинокль и проговорил:
— У меня никогда не было ненависти к ним…
Маллинс кивнул:
— В этом нет ничего необычного… хотя всегда забываешь об этом… — Он повернулся к отцу Мёрфи. — Значит, время пришло, не так ли?
— Очевидно так.
Маллинс подошел прямо к нему и сказал:
— Попы, врачи и владельцы похоронных контор всегда заставляют меня дрожать сильнее, чем студеный северный ветер.
Отец Мёрфи ничего не ответил, а взгляд Маллинса стал отрешенным. Когда он заговорил, голос его был едва слышен:
— Вы ведь с севера, поэтому слышали похоронные плачи селян. Они подражают воплям привидений-плакальщиц. Попы знают об этом, но, похоже, не возражают. — Он внимательно посмотрел на отца Мёрфи. — Ирландские священники довольно терпимы к таким вещам. Но я действительно всю ночь слышал вопли привидений, святой отец, они доносились из окна… даже когда ветер стихал…
— Вы не могли слышать ничего подобного.
Маллинс рассмеялся:
— Но я слышал. Слышал! И видел катафалк — огромный, весь черный, так и блестит лаком, он ехал вон по тем крышам. А на нем стоял красный гроб… а безголовый Даллахан безумно хлестал упряжку безголовых лошадей… карета пронеслась мимо этого окна, святой отец, и возница выплеснул мне в лицо целую чашу ледяной крови…
Отец Мёрфи сокрушенно покачал головой, а Маллинс улыбнулся:
— Ладно. У меня, видите ли, разыгралось поэтическое воображение, и я слегка злоупотребил им…
Отец Мёрфи теперь посмотрел на него с интересом:
— Так вы поэт?..
— Да… — Тусклая улыбка тронула посиневшие от холода губы Маллинса, но его голос звучал печально. — Несколько лет назад я влюбился в Линхон Ши, эту гэльскую музу, которая дарует нам вдохновение. Она живет в потустороннем мире, как вы, возможно, знаете, и призывает своих любимцев к себе. Вот почему гэльские поэты умирают молодыми, отец. Вы верите в эту красивую легенду?
— Они умирают молодыми потому, что недоедают, пьют слишком много спиртного и зимой плохо одеты, — ответил отец Мёрфи. — Они умирают молодыми, потому что не в пример большинству цивилизованных поэтов не уклоняются от битв в войнах, ведущихся с дурными намерениями. Так вы будете исповедоваться?
Маллинс опустился на колени и взял священника за руки.
Флинн спустился в комнату этажом ниже. Сильный порыв ветра ворвался в разбитые окна и поднял целые облака пыли, которую не сметали, кажется, целую вечность.
Закончив отпущение грехов, отец Мёрфи спустился к нему и показал на разбитые окна.
— Вот единственное, что не дает ему покоя, — сказал он. — Наверное, мне не следовало говорить вам об этом…
Флинн чуть не рассмеялся:
— Да будет вам, что для одного человека является шутливой проделкой, для другого может обернуться тяжким грехом, и наоборот.
Флинн быстро вспрыгнул на винтовую лестницу и стал спускаться по ней, отец Мёрфи последовал за ним. Выйдя из колокольной башни, они оказались в помещении, где горел мягкий свет, и было заметно теплее.
Проходя вдоль перил, отец Мёрфи отчетливо почувствовал, что кто-то следит за ним. Он бросил взгляд на скамьи на церковных хорах, видневшиеся из-за клавиатуры органа, и у него на мгновение перехватило дыхание.
Над скамьями возвышалась стоящая в тени неподвижная фигура, закутанная с головы до ног в монашескую рясу. Отвратительную нечеловеческую личину прикрывал капюшон, и лишь спустя несколько секунд отец Мёрфи распознал в ней ужасную морду леопарда. Из-под жуткой маски послышался голос Лири:
— Что, испугался, попик?
Отец Мёрфи сразу же вновь обрел самообладание.
— Мог бы намазать побольше грима, мистер Лири, — заметил Флинн.
Лири визгливо рассмеялся, что прозвучало как-то необычно для него, так как говорил он низким, грудным голосом.
Между скамей появилась Меган в черной сутане, ее лицо украшали жуткие пятна, похожие на трупные, нанесенные для маскировки, как признал Флинн, довольно умелой рукой.
Меган направилась в центральный проход, и Флинн заметил, что она шла босиком. Он внимательно всмотрелся в Меган и нашел, что маскировочные пятна не смогли стереть с ее лица те же самые следы, что он заметил и на лице Джин Корней.
— Когда смерть так близка, я вряд ли могу упрекать тебя, Меган, — сказал он.
Она гордо вздернула подбородок в вызывающем жесте и резко произнесла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77