За мной ведь до сих пор охотятся боевики из белфастской группировки ИРА. Когда в последний раз, слыша стук в дверь, у тебя не обрывалось сердце в груди? Неужели ты думаешь, что, заявив о своем уходе, словно какой-то уважаемый государственный деятель, сможешь спокойно осесть в тихом местечке и писать там мемуары? Ты оставил за собой кровавые следы по всей Ирландии, Брайен Флинн, и есть немало людей — ирландцев и англичан — которые захотят достать тебя.
— Есть такие места, куда мы сможем уехать и…
— Но не на этой планете. Мир очень мал, и ИРА станет разыскивать нас повсюду, и в конце концов нас найдут. Подумай только, как мы станем жить вместе. Мы не сможет даже выйти на улицу, чтобы купить пачку чая, не опасаясь, что больше не увидим друг друга. Каждое письмо, полученное по почте, может взорваться в наших руках. А что, если у нас будут… дети? Подумай об этом хоть немного.
Он не ответил, а Морин грустно покачала головой:
— Я не хочу так жить. Достаточно и того, что я все время дрожу за свою жизнь. И лучше сказать тебе честно: меня не хватит, чтобы думать еще о ком-нибудь — о тебе, Шейле… Так почему я должна идти с тобой и жить в постоянной тревоге, каждую секунду ожидая со страхом, что могут прийти какие-то люди и убить тебя?.. А зачем тебе непрестанно волноваться, что они в любой момент могут прийти и схватить меня?
Флинн долгое время молча смотрел в пол через промежутки между досками скамьи, затем бросил взгляд на алтарь:
— Но… тебе хотелось бы… То есть я хочу сказать, если бы было возможно?..
Морин закрыла глаза.
— Когда-то я хотела этого. И, по правде говоря, все еще хочу. Но, видимо, не судьба, Брайен.
Флинн резко встал и пошел к выходу.
— Да, ты должна знать, Морин. — Он внимательно посмотрел ей в глаза. — Я включу Шейлу в список.
— Но не надейся получить что-нибудь взамен.
— Я и не надеюсь. Пойдем.
— Не возражаешь, если я останусь здесь, в часовне?
— Нет, не возражаю. Но… для тебя тут не безопасно, Меган…
— Господи, Брайен, ты говоришь о ней так, будто она злая собака, жаждущая загрызть овцу, отбившуюся от стада.
— Она немного… мстительна и злопамятна.
— Злопамятна? А что я ей такого сделала?
— Она… она считает, что ее брата захватили в плен… отчасти по твоей вине… Знаю, что это глупо, конечно, но она…
— Жаждет крови. Боже мой, Брайен, как тебя угораздило спутаться с этой дикаркой? Она что — воплощение молодого поколения Северной Ирландии?
Флинн обернулся и опять посмотрел на окна часовни.
— Может быть, и так. Война знакома им с детства, и Меган знает ее с младых ногтей. Они привыкли к ней и даже танцы и пикники использовали в военных целях. Молодые люди даже не помнят, каким был прежде Нижний Белфаст. Ты не должна винить их. Понимаешь это?
Морин встала.
— Но ее поведение показывает, что она не просто одержима военным психозом. Ты и я, Брайен… ведь наши души не умерли, правда?
— Да, мы помним другую жизнь, которая была раньше, до всего этого сумасшествия.
Морин подумала о Джин Корней. Затем в ее памяти всплыли лица других.
— Ведь мы затеяли все это, да ты сам знаешь.
— Нет, не мы. Все начали те, кто против нас. Первыми всегда начинают враги.
— Вражда рано или поздно кончится, а наша страна еще долго будет плодить детей, из которых вырастают убийцы, и детей, пугающихся темных углов. Нас уже не переделать, и только через поколение все эти страхи забудутся.
Флинн несогласно мотнул головой:
— Боюсь, что и поколения здесь недостаточно. Ирландцы никогда ничего не забудут. Об этом напишут книги, перечитают их и будут рассказывать по вечерам у камина. По сути дела, все мы: и ты, и я, и Меган — дети событий, произошедших задолго до нынешней напасти. Все завертелось и смешалось. Кажется, резня Кромвеля произошла… неделю назад, вчера разразился голод, а сегодня утром вспыхнули восстание и гражданская война. Спроси Хики, он тебе многое порасскажет.
Морин глубоко вздохнула:
— Черт возьми! Не хотелось бы, чтобы ты оказался прав.
— А мне не хотелось бы, чтобы ты оказалась права насчет нас. Ну ладно, пошли.
И Морин вслед за Флинном вышла из тихой часовни.
Глава 42
Флинн спустился по ступенькам ризницы и увидел у решетки Бурка и Пэда Фитцджеральда, смотрящих друг на друга. Около Бурка на площадке стоял переносной телевизор.
— Через пять минут приведи сюда священника! — приказал Флинн Фитцджеральду.
Тот перекинул через плечо «томпсон» и вышел. Бурк внимательно всмотрелся в лицо Флинна. Он выглядел уставшим, даже каким-то грустным. Брайен вынул из кармана детектор и провел им по телевизору.
— Мы оба относимся ко всему с подозрением вследствие своих характеров и профессии. Боже мой, как это тоскливо, тебе так не кажется?
— С чего бы такая внезапная меланхолия?
Флинн медленно покачал головой:
— Не перестаю думать, что вся эта затея вряд ли закончится добром.
— Могу почти гарантировать это.
— Я жду тебя, как манны небесной, после разговоров с этим ослом Шрёдером, — улыбнулся Флинн. — Ты не мучаешь меня слащавыми увещеваниями или льстивыми призывами сдаться.
— Хоть мне и трудно говорить после такого комплимента, но скажу, что тебе все же лучше сдаться.
— Если бы я даже хотел, все равно не могу. У этой машины, которую я запустил совместно с другими, нет единого управления, единого мозга. Но есть множество смертоносных приспособлений… внутри и вне собора, каждое из которых сдетонирует в определенное время и в определенных условиях, и тут уже ничего не поделаешь. Я не более чем создатель этой машины, которая теперь живет самостоятельной жизнью… Я могу говорить о ней, но не от ее имени. Понимаешь, в чем тут дело?
— Вроде бы понимаю.
Бурк не мог сообразить, блефует Флинн или нет. Тот был прекрасным актером, каждое его движение и слово были хорошо продуманы и нацелены на создание иллюзии, чтобы спровоцировать желаемый ответ и нужную реакцию.
Флинн кивнул и тяжело оперся о прутья дверной решетки. У Бурка создалось впечатление, что внутренняя борьба в душе Флинна отнимает у него массу времени.
Наконец Флинн сказал:
— Как бы там ни было, мне нужно поговорить с тобой об одном деле. Мы с Хики пришли к выводу, что это Мартин похитил архитектора собора святого Патрика. Зачем — спросишь ты? Да для того, чтобы у тебя не было плана церкви и ты не смог бы продуманно подготовить успешный штурм.
Бурк молча обдумывал сказанное Флинном. В доме епископа и резиденции кардинала настрой был бы, наверное, более оптимистичный, если бы архитектор сейчас разглядывал чертежи вместе с Беллини. Бурк попытался мысленно поставить все на свои места. Фении упустили Стиллвея — теперь это очевидно. Морин Мелон вряд ли нашла бы незаминированный потайной ход, если бы Стиллвей находился в соборе; любой человек, как бы храбр он ни был, уже через четверть часа, проведенных у этой банды экстремистов, раскололся бы и выдал все сведения.
К тому же нетрудно поверить и в то, что майор Мартин предвидел, какую роль мог сыграть в этом деле архитектор, и постарался схватить его намного раньше фениев. Но поверить в это — значило бы поверить и в другие более ужасные и кровавые поступки, совершенные Мартином.
Размышления Бурка прервал Флинн, заявив:
— Теперь понимаешь, что к чему? Мартину не нужно, чтобы полиция шевелилась слишком скоро. Он хочет, чтобы она действовала ни шатко, ни валко, и ждет рассвета, когда истекает срок нашего ультиматума. Вероятно, он уже советовал вам добиваться продления срока, верно?
Бурк ничего не ответил. Флинн нагнулся к нему ближе и продолжал:
— И без четкого плана штурма вы готовы поверить ему. Но позволь заметить, что в шесть часов три минуты собора больше не будет. Если вы нападете, ваши люди взлетят на воздух вместе с ним. Единственное, что может предотвратить кровопролитие, — следовать моим условиям. Ты же веришь, что мы уже одолели вас. Так что подави свою проклятую гордыню и упрямство и скажи этим тупым подонкам по ту сторону стен собора, что пора закругляться и расходиться по домам.
— Они даже и слушать меня не станут.
— Так заставь их слушать!
— Люди по ту сторону стен собора считают, что фении для полиции и правительства Нью-Йорка такие же преступники, как и уличные банды грабителей и насильников. Они не могут договориться с тобой, Флинн. По закону они обязаны арестовать тебя и бросить в тюрягу к убийцам и насильникам, потому что, по их понятиям, все террористы — это те же воры и убийцы и даже еще хуже…
— Заткнись!
На несколько секунд воцарилось молчание, затем Бурк опять заговорил, но уже более спокойно:
— Я объясняю тебе, какова их позиция, и говорю то, о чем умалчивает Шрёдер. Да, мы пока проигрываем, но на уступки не пойдем никогда. Вам лучше сдаться… достойно… выторговать самые лучшие условия, сложить оружие.
— Нет. Ни один мой человек не согласится ни с какими предложениями, пока не выполнят наши условия.
Бурк понимающе кивнул:
— Ладно, сообщу вашу позицию… Может, пока еще не поздно что-то придумать, чтобы сохранить твою жизнь, жизнь твоих людей, заложников и собор… Но люди, находящиеся в лагерях для интернированных… — Бурк с сомнением покачал головой: — Лондон никогда…
Флинн тоже покачал головой:
— Все или ничего!
Оба замолчали, каждый оставался в полной уверенности, что сказал больше, чем хотел. А еще понимал, что то маленькое доверие, возникшее было между ними, исчезло.
С лестницы донесся голос Пэда Фитцджеральда:
— Отец Мёрфи пришел.
Флинн повернулся и приказал:
— Пусть идет вниз, к нам.
Священник, пошатываясь, медленно спустился по мраморным ступенькам, держась за медные перила. Его лицо, перевязанное бинтами, озарила улыбка, и, просунув руку между прутьями решетки, он тихо проговорил:
— Патрик, рад видеть тебя.
Бурк пожал руку священника, спросив:
— С вами все в порядке?
Мёрфи кивнул:
— Смерть была совсем рядом, но, видно, мой час еще не настал. Господь пока не хочет видеть меня у себя.
Бурк отпустил руку священника и отдернул свою. Флинн быстро просунул руку сквозь прутья:
— Ну-ка, дай мне это.
Бурк разжал руку, и Флинн схватил клочок бумаги, лежащий на ладони.
Развернув бумагу, он прочел слова, написанные карандашом:
«Последнее сообщение из исповедальни передал Хики».
Далее следовало довольно точное описание мер по обороне собора. Флинн, сердито нахмурив брови, еще раз взглянул на начало:
«Последнее сообщение… передал Хики».
Что бы это могло значить?
Он положил клочок бумажки в карман и взглянул на стоящих мужчин. Когда он начал говорить, в его голосе не чувствовалось раздражения:
— Я горжусь этими людьми, Бурк. Они не теряют присутствия духа. Даже эти двое святых отцов заставляют нас, я бы сказал, все время держать ухо востро.
Бурк повернулся к Мёрфи:
— Вам никому не нужен доктор?
Мёрфи мотнул головой и ответил:
— Нет. Травмы небольшие, доктор тут ни к чему. У нас все в порядке.
— Тогда все, святой отец. Возвращайтесь обратно, — сказал Флинн.
Мёрфи заколебался и осмотрелся. Он бросил взгляд на цепь и висячий замок, затем на Флинна, который стоял рядом, высокий, но далеко не массивный.
Флинн мгновенно почувствовал опасность и отпрянул назад. Его правая рука скользнула вниз, пальцы потянулись к поясу, он в любой момент мог выхватить пистолет.
— Раньше священники изрядно донимали меня, так что теперь моя очередь дать вам сдачи. Лучше уж не предоставляйте мне повода и поскорее уматывайте отсюда.
Мёрфи понимающе кивнул, повернулся и начал подниматься по ступенькам. Остановившись, но не обернувшись, он тихо бросил через плечо:
— Пат, скажи там всем, что мы не боимся.
— Они знают, отец, — ответил Бурк.
Мёрфи несколько секунд постоял у входа в склеп, затем повернулся и скрылся за изгибом лестницы.
Флинн небрежно засунул руки в карманы, затем посмотрел на пол и стал медленно поднимать голову, пока не встретился взглядом с Бурком. Он заговорил спокойно, без всякого металла в голосе, как было, когда он разговаривал с отцом Мёрфи:
— Обещай мне кое-что, лейтенант…
Бурк выжидал.
— Обещай мне, что если они пойдут на штурм, ты будешь с ними.
— Что-что?..
Флинн между тем продолжал:
— Видишь ли, если ты не пойдешь на штурм вместе со всеми, то ты не увидишь того, что должен бы видеть, и не сможешь говорить о том, о чем должен говорить. Подсознательно мысль об этом станет тебя все время терзать, и ты не сможешь жить в мире с самим собой. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
Бурк почувствовал, как у него во рту пересохло от волнения. Он подумал о дурацком поведении Шрёдера.
Для рядовых полицейских ночка выдалась та еще. Линия фронта катастрофически приближалась. Он поднял глаза на Флинна и едва заметно кивнул.
Флинн понял его без слов. Отведя взгляд от Бурка, он попросил:
— Не уходи больше из дома настоятеля.
Бурк ничего не ответил.
— Оставайся поблизости. Оставайся там, особенно перед рассветом.
— Я буду рядом.
Флинн перевел взгляд на ризницу и обратил внимание на алтарь для священнослужителей в маленькой часовне, задняя часть которого находилась прямо под алтарем часовни Богоматери. За алтарем виднелись арочной формы высокие готические окна, выходящие на восток и залитые мягким, призрачным светом от искусственного освещения. Он долго всматривался в окна — они создавали эффект занимающейся зари, — а затем тихо произнес:
— Самые лучшие, самые удачные и самые полезные часы моей жизни я провел под покровом темноты, но никогда еще так не боялся увидеть восход солнца.
— Я понимаю твои чувства.
— Ну что же… А те, что снаружи, — они тоже боятся?
— Думаю, что да.
Флинн медленно кивнул и заметил:
— Рад слышать. Не слишком приятно переживать чувство страха в одиночку.
— Согласен.
Флинн продолжал:
— Когда-нибудь — если останемся в живых после этой ночи — я расскажу тебе об Уайтхорнском аббатстве… И вот об этом кольце. — Он постучал кольцом по медному пруту решетки.
Бурк посмотрел на кольцо и подумал, что это, наверное, своего рода талисман. Ему всегда казалось, что, когда имеешь дело с людьми, шагающими бок о бок со смертью, особенно с ирландцами, каждый раз вмешиваются какие-то магические, потусторонние силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77