С пленниками здесь обращаются корректно. А твой тон слишком надменный.
— Извините, я не хотел оскорбить вас. Я только стараюсь уверить вас в наших добрых намерениях. Моя работа заключается в том, чтобы прийти к обоюдному соглашению и…
— Как ты можешь называть наш разговор переговорами, — перебил его Флинн, — если вы даже не собираетесь ничего выполнять?
Шрёдер промолчал.
— Ты, Шрёдер, делал когда-нибудь за всю свою службу специалиста по переговорам хоть какие-нибудь реальные уступки? Да никогда! Ради Христа, ты даже не слушаешь меня. Ладно, черт побери, хотя лучше тебе было бы слушать, потому что когда этот собор рухнет и повсюду будут валяться трупы, ты станешь молить Господа, чтобы Он оказал тебе побольше внимания и милосердия, и за это сможешь по-настоящему поверить в Бога.
— Я слушаю, я делаю все…
— Ты станешь известен, капитан Берт Шрёдер, как человек, не сумевший сохранить собор святого Патрика, и как человек, руки которого обагрены кровью невинных людей. Ты никогда не сможешь вновь высоко держать голову и, думаю, станешь отказываться от многих предложений интервью с ведущими на телевидении.
Голос Шрёдера впервые за все время приобрел разгневанные интонации:
— Я не врал вам, не так ли?! Мы не пытались применять силу, вы это заметили? Вы просили принести вам еду, мы сделали это. Вы просили…
— Я заплатил деньги за паршивую жратву! А теперь слушай внимательно. Я знаю, что ты не самый отпетый мошенник из целой кучи проходимцев, но… — Флинн посмотрел на фото Шрёдера на обложке его книги.
Снят был эпизод из его жизни — во время рядового ограбления банка, обернувшегося захватом заложников. Шрёдер не был похож на своего предшественника — тот обычно надевал бейсбольную кепку и штормовку. Шрёдер же всегда носил элегантный костюм-тройку в узкую полоску. К его лицу и массивному телу тоже больше подошла бы бейсбольная кепка, но он придерживался собственного стиля. Флинн внимательно изучал лицо на обложке. Хороший профиль, твердый подбородок, прямая осанка. Но выражение глаз откровенно испуганное. Плохая фотография!
— Но я верю тебе, Шрёдер, и надеюсь, что ты используешь все свое влияние, чтобы выполнить наши условия. Прошу, капитан, поддерживать со мной непрерывную связь всю ночь. И расскажи о нашем разговоре всем присутствующим.
Тон голоса Шрёдера резко изменился — в нем проскользнуло откровенное удивление:
— Да, сэр. Я сделаю все. Вы можете говорить со мной хоть всю ночь, — сказал он и замолк, но спустя минуту-другую заговорил вновь: — Я хотел бы попросить вас о паре пустячных одолжений.
Флинн улыбнулся, механически листая книгу капитана Шрёдера.
— Валяй! Говори!
— Прекрасно! Во-первых, ваш радиоглушитель расстроил командную систему связи, в создавшихся условиях нам все же хотелось бы избежать неприятных инцидентов из-за отсутствия связи. Кроме того, глушитель вызвал помехи в передачах коммерческих радиостанций и в звуковом сопровождении телепередач.
Флинн отбросил книгу в сторону.
— Быть того не может, но я подумаю об этом. Что еще?
— Мне хотелось бы сказать пару слов каждому из заложников, разумеется, если возможно.
— Может быть, попозже, после пресс-конференции.
— Хорошо. Просто превосходно! И осталось еще одно.
— Всегда что-то остается.
— Так вот, раз уж мы налаживаем взаимоотношения, стараемся доверять друг другу и только я веду с вами переговоры, то мне хотелось бы знать, так ли и вы относитесь ко мне. До вас я разговаривал с мистером Хики и…
Флинн рассмеялся и огляделся вокруг: Хики нигде не было видно.
— Видать, Джон заставил тебя немножко поволноваться, не так ли, капитан? Ему нравится отпускать дерзкие шуточки. Но что из этого? Поиграй с ним немного. Джон любит поболтать — ирландец, что с него возьмешь.
— Да, но может возникнуть недоразумение. Главный вы, и я хочу поддерживать связь только с вами и…
Флинн швырнул трубку на рычаг и стал просматривать сборник нот. Он хотел найти что-нибудь мирское, что помогло бы унестись в мыслях прочь от собора. Из всех богоспасаемых и богодостойных мест, где ему довелось побывать, этот собор на такую роль в данный момент, по его разумению, подходил менее всего. Хотя другие и ощущали здесь присутствие Святого Духа. Поэтому он решил, что испытываемая им пустота, видимо, находится внутри него самого. Наконец он нашел песенку «Роза Трейли», повернул ключ в органе и под собственный аккомпанемент стал тихонько напевать знакомые слова:
Бледный лик трепещущей луны
Вышел над зелеными горами.
Солнце в колыхании волны
Спряталось за синими морями.
Я иду. Со мной любовь моя,
К роднику, где, как хрусталь, вода.
Вот она — прекрасная земля,
Это в Трейли…

Берт Шрёдер долго, задумавшись, смотрел на телефон, положив руки на стол. Флинн говорил о неприкосновенности, которая, как он дал понять, понадобится ему в будущем, — отсюда и его намерение удержать совершение преступления в известных рамках и не допустить, чтобы оно носило характер тяжкого. Видимо, Брайен Флинн не станет убивать кого-нибудь, тем более себя. И что особенно важно, Флинн начинает рассчитывать на него, Шрёдера. Так бывает всегда. Это неизбежно, потому что он все же начал понимать, что голос Шрёдера — единственное, что может иметь значение.
Шрёдер поднял глаза на присутствующих.
— Видимо, нахожу подход к этому странному парню.
Бурк зло усмехнулся:
— А со стороны кажется, будто он уже нашел подход к вам.
Глаза Шрёдера сузились от раздражения, но все-таки он неохотно согласился:
— Да. Он, похоже, знает кое-что о моих методах. Боюсь, что средства массовой информации слишком много растрепали о работе моего отдела. Хотя я никогда и не видел публикаций в прессе, — добавил он.
— А вы что, думаете, ваша автобиография запрещена в продаже? Боже, лучше было бы вам подождать, по крайней мере, до отставки и только тогда издавать ее. — Бурк улыбнулся. — Сейчас в ней не хватает большой главы. Постарайтесь включить ее в переиздание. Скажите об этом своему литературному агенту. — И тут же добавил примирительным тоном: — Послушайте, Берт, у меня нет ответов на все вопросы, но…
Шрёдер вскочил с места.
— Нет, хватит! И мне надоела ваша миссия защитника!
Все молчали. Бурк встал и неторопливо направился к двери.
— Далеко не уходите, — крикнул Шрёдер. — Попозже Флинн может захотеть кофе.
Бурк обернулся и сказал:
— До сих пор у нас все было перемешано: обман, некомпетентность и просто обычная глупость. И все же, несмотря на все это, нам чертовски везет. Но если мы не объединим наши усилия до рассвета, то произойдет бойня и осквернение храма, а нам потом придется давать ох как много объяснений, почему же все так произошло.
Шрёдер посмотрел прямо перед собой и спокойно произнес:
— Это мои проблемы. Оставьте их мне и не лезьте не в свое дело.
Глава 32
Отец Мёрфи прошел по алтарю и остановился перед престолом кардинала.
— Ваше Высокопреосвященство, мне хотелось бы исповедаться перед вами.
Кардинал кивнул головой:
— Возьмите мои руки в свои, сын мой.
В ладони отца Мёрфи был зажат листок бумаги.
— Нет… Я хотел бы пройти в исповедальню.
Кардинал поднялся со своего престола.
— Пойдемте тогда в архиепископскую ризницу.
— Нет… — Отец Мёрфи почувствовал, как от напряжения сбежала по лбу струйка пота. — Они нам не разрешат. Мы можем удалиться в помещение, где я исповедовал мисс Мелон.
Кардинал с любопытством посмотрел на него, будто желая понять, в чем дело, а затем кивнул:
— Ну как хотите.
Он спустился по ступенькам и направился в конец алтаря, затем преодолел боковые ступени и прошел в галерею. Отец Мёрфи оглянулся на Морин и Бакстера — те ободряюще кивнули, и он последовал за кардиналом.
Лири перегнулся через перила церковных хоров, нацелил свою винтовку в лицо кардинала и продолжал держать его на прицеле в то время, пока тот шел. Находившиеся в трифории начали кричать, предупреждая двух прелатов об опасности. Они взывали и к Лири, который, как они видели, уже нацелил свою винтовку, а также к Флинну и Хики.
Кардинал, казалось, не слышал криков. Он остановился у прохода под аркой, ведущей к входу для священников в исповедальню, и стал поджидать отца Мёрфи, нерешительно идущего по галерее.
Лири нацелил винтовку на золотой крест, висящий над самым сердцем кардинала, и нажал слегка на курок.
Неожиданно перед двумя священнослужителями возник Флинн и, оглянувшись на балконы, поднял руки вверх, призывая всех угомониться. Крики стихли. Лири выпрямился, держа винтовку на изгибе локтя. Даже с такого расстояния Флинн смог увидеть, что у Лири был вид охотника, только что отказавшегося от своей законной добычи. Тот не шевелился, прислушивался и вглядывался. Затем Флинн увидел Меган, появившуюся на Церковных хорах. Она подошла к Лири и принялась что-то говорить ему, видимо, утешая.
Флинн повернулся к обоим священникам, сердито спросив:
— Какого черта вы задумали?
Кардинал посмотрел ему в глаза и спокойно ответил:
— Я собрался выслушать исповедь.
Флинн прошипел сквозь крепко стиснутые зубы:
— Вы что, рехнулись? Вам нельзя уходить со своего места без разрешения!
— Мне не нужно вашего разрешения, чтобы пойти куда хочу в моей церкви, — также спокойно ответил кардинал. — Пожалуйста, отойдите в сторонку.
— Позвольте мне сказать кое-что вам обоим. — Флинн с трудом подавлял ярость. — Моим людям наверху отдан приказ стрелять в любого… Ну хорошо, четверо из них вряд ли стали бы стрелять в священника, но пятый наверняка убил бы вас. Он мог бы пристрелить и родную мать, если бы на то был приказ. Он исполняет приказы так же свято, как и вы свой обет.
Лицо кардинала покраснело, он начал было что-то говорить, но Флинн оборвал его и продолжал:
— Этот человек четырнадцать лет служил снайпером чуть ли не в дюжине различных армий. И сейчас он видит мир лишь через прицел винтовки. Вся его жизнь сжалась в одно-единственное действие. А ему нравится звук выстрела, ощущение отдачи приклада в плечо, вид вспышки на конце дула, запах пороха в ноздрях. Для него все это сродни сексу — можете вы оба понять это?
Ни кардинал, ни отец Мёрфи ничего не ответили. Кардинал повернул голову и посмотрел на тени, двигающиеся на церковных хорах, затем вновь обратился к Флинну:
— Трудно поверить, что может жить такой человек. Вам надо быть осторожным, чтобы он ненароком не пристрелил вас.
Кардинал обошел Флинна, вошел в деревянный проход под аркой и открыл дверь в исповедальню.
Отец Мёрфи молча глянул на Флинна, затем отодвинул в сторону портьеру и тоже вошел в исповедальню с другой стороны.
Джон Хики стоял вблизи часовни Богоматери и молча наблюдал за происходящим.
Войдя в темное помещение исповедальни, Мёрфи встал на колени и начал быстро бормотать:
— Благословите меня, отец… — Он взглянул через щелочку в портьере и увидел, что Флинн уходит. Тогда он торопливым шепотом стал исповедоваться кардиналу, но вдруг неожиданно остановился и сказал:
— Ваше Высокопреосвященство, с помощью звонка вызова я сейчас начну передавать зашифрованную информацию.
Темные линии профиля кардинала за ширмой оставались неподвижными, будто он не слышал последней фразы отца Мёрфи, затем его голова медленно наклонилась вперед в знак согласия.
Священник осторожно отодвинул завесу, прикрывающую дверной косяк, и, нажимая на кнопку, выдал несколько быстрых сигналов, чтобы привлечь внимание. Затем пристально посмотрел на бумагу в руке, наклонился над ней и начал:
«Это отец Мёрфи…»
Внезапно чья-то рука просунулась сквозь портьеру и схватила священника за запястье. Раздался голос Хики:
— Так-так, падре, стало быть, вы используете исповедь и исповедальню в вероломных целях. — Он отбросил завесу в сторону, и резкий яркий свет на мгновение ослепил отца Мёрфи. Хики выхватил бумагу из рук священника. — Выходите, кончайте со своей проклятой исповедью, а с сообщением закончу я.
Мёрфи тяжело притиснулся к ширме и тихо сказал, обращаясь к кардиналу:
— Я сожалею…
Стоя у исповедальни, Хики огляделся. Флинн уже ушел. Никто не обращал на него внимания, кроме Морин и Бакстера, сидящих на помосте алтаря и со злобой смотрящих на него. Хики улыбнулся им, затем вошел в исповедальню, прочел закодированное сообщение, положил палец на кнопку и начал передавать. Сначала он повторил обращение:
«Это отец Мёрфи в исповедальне вместе с кардиналом»…
Он выстукивал сигналы с задержками и запинками, будто впервые передает азбукой Морзе. Текст написанного сообщения он изменил.
«предположительная численность фениев не более восьми вооруженных человек. Один в восточном трифории. В западном никого. Никого на церковных хорах. Один на лестнице алтаря с „томпсоном“. Автомат только у него. По одному человеку в каждой башне. Полевые телефоны неисправны. Заложников перевели в склеп. Так безопаснее в случае пожара».
Хики остановился и заглянул в текст настоящего сообщения. Для большей достоверности добавил пару фраз оттуда.
«Мак-Камейл это Брайен Флинн. Джон Хики заместитель. За ним старшая Меган».
Потом опять начал импровизировать:
«Мин на дверях нет. Противогазы старого образца, фильтры неэффективные».
Остановившись на секунду-другую и подумав, продолжал далее:
«Фении преданы Хики. Переговорам не верят. Говорят о неизбежной гибели. Бакстера повесят перед рассветом — крайний срок — для устрашения. Делайте все, что должны, нас не запугать. Боже, храни вас. Отец Мёрфи.»
Хики убрал палец с кнопки и улыбнулся. Люди по ту сторону стен собора теперь в большом замешательстве… и очень напуганы. Испуг ведет к безрассудству. Безрассудство вызывает опрометчивость. Хики поставил себя на их место: они думают, что переговоры ни к чему не приведут, заложников надо как-то спасать, у тех, кто захватил собор, людей и оружия мало. Полиция предложит план взятия собора, и его примут. А политики найдут оправдание для применения силы. Полиция прорвется через двери и будет встречена взрывами и неожиданным плотным убийственным огнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77