Схватка завершилась. Кончини стоял у двери один. Жеан двинулся к нему. Если бы фаворит обнажил шпагу, с ним все было бы кончено. Но Кончини не шелохнулся. Он не был трусом… просто оцепенел от изумления. В это мгновение он напрочь забыл, что вооружен.
Видя это, Жеан удовольствовался тем, что отстранил его рукой. Однако в этом движении заключалась такая сила, что Кончини покатился по полу. Когда он пришел в себя, его уже крепко держали трое храбрецов… и вырваться из их рук не представлялось возможным.
Тогда Кончини понурил голову, и по смуглым щекам его потекли слезы — слезы стыда и бессильной ярости.
В этот момент появился Жеан, ведя за руку освобожденную Бертиль. Они нежно улыбались друг другу, безмолвно признаваясь в любви и забыв, казалось, обо всем на свете.
И в этот же момент входную дверь, тщательно запертую тремя храбрецами, сотрясли мощные удары; в этот же самый момент перед Кончини возник вспотевший и пропыленный человек, который, задыхаясь, с поклоном сказал ему:
— Монсеньор, мадам прислала меня предупредить вас, что король в полдень выехал из Лувра! Король направился сюда, монсеньор, через несколько минут он будет здесь!
Кончини поднял на Жеана полубезумный взор. Мертвенно бледные губы его зашевелились, не в силах произнести ни единого звука — он мог теперь только ожидать решения Жеана.
Жеан услышал слова посланца и все понял. Он посмотрел сначала на Бертиль, улыбавшуюся ему, а затем на Пардальяна, глядевшего на него пристально и с холодным выражением на лице.
Сделав знак троим храбрецам, которые немедленно отошли от своего пленника, он сказал:
— Спасайся, Кончини! Беги, я дарю тебе жизнь!
Улыбка Бертиль стала еще более нежной, а в холодном взоре Пардальяна зажегся огонек.
Кончини, озираясь в смятении, пробормотал:
— От меня этого не жди! Я тебя никогда не пощажу!
— Вне всякого сомнения, — промолвил Жеан тоном величайшего презрения. — Спасайся! Несмотря ни на что, я дарю тебе жизнь.
И Кончини исчез — не столько из страха перед неизбежным арестом, сколько пытаясь бежать как можно дальше от этих слов, обжигающих, словно пощечина.
А Жеан, обращаясь к Бертиль, с невероятной нежностью произнес только:
— Пойдемте!
Бертиль послушно двинулась вперед, с восхитительной доверчивостью глядя на Жеана.
Пардальян и его сын, заняв место по правую и по левую руку от девушки, направились к двери, которую пытались взломать люди начальника полиции. Замыкали шествие Каркань, Эскаргас и Гренгай со шпагами наголо. Все были покрыты пылью и кровью, одежда висела на них клочьями, но глаза сверкали такой решимостью, что перед ними отступили бы храбрейшие из храбрых.
Жеан, отомкнув засовы и сняв цепи, широко распахнул дверь. Они появились на пороге с видом настолько внушительным, что Неви, уже собиравшийся отдать приказ об аресте, отступил на три шага назад.
Королевская карета стояла на прежнем месте. Кучер и оба берейтора оставались при ней — неподвижные, бесстрастные, внешне полностью равнодушные к тому, что происходит вокруг.
Именно к этой карете Жеан и Пардальян повели девушку.
Опомнившись, начальник полиции бросился за ними и, встав перед дверцей, поднял руку вверх. С улыбкой, полной радостного торжества, он резко произнес:
— Именем короля, вы арестованы!
Жеан не ответил. Шпага была у него в правой руке. Переложив ее в левую, он тем же движением, что сбил с ног Кончини, отстранил господина де Неви, рухнувшего к ногам своих лучников. После этого он отворил дверцу кареты и все с той же нежностью промолвил:
— Прошу вас!
Бертиль подчинилась с прежней доверчивостью и, одарив его ослепительной улыбкой, вошла в карету.
Между тем Неви, брызгая слюной от бешенства и сгорая от стыда, вопил:
— Клянусь кровью Христовой! Вот уже во второй раз этот наглец посмел поднять на меня руку! Схватить это бандитское отродье!
Жеан, казалось, ничего не видел и не слышал. Он помогал Бертиль подняться на высокую подножку, и во всем мире для него существовала только она!
Но если юноша ни на что не обращал внимания, то этого нельзя было сказать о его спутниках. Увидев, что лучники двинулись к Жеану, Гренгай, Эскаргас и Каркань оскалились, выставив вперед рапиры, — они были похожи на боевых псов, готовых вцепиться в горло врагу.
Пардальян же, взмахнув шпагой, словно хлыстом, воскликнул:
— Назад! Под страхом смерти назад! Господин де Неви, ваша очередная глупость может вам дорого обойтись!
Это было сказано с такой повелительной интонацией и с таким величественным видом, что лучники остановились в нерешительности, а Неви встревоженно спросил:
— Что все это значит, сударь?
Пардальян холодно ответил вопросом на вопрос:
— Вы слышите конский топот по Шарантонской дороге? Слышите? Так вот, сударь, это приближается король со своими гвардейцами. Король, если сочтет нужным, объяснит вам, что все это значит.
— Король? — пролепетал в смятении начальник полиции. — Он не…
Пардальян лишь иронически пожал плечами.
В этот момент Жеан, удобно устроив Бертиль на подушках кареты, обернулся к Неви со словами:
— Вы что-то сказали, сударь?
В этой безмятежности Неви почудилась насмешка, и кровь ударила ему в голову. Забыв об осторожности, он прохрипел:
— Я сказал, что арестую тебя! Лучники, схватить этого человека!
Жеан прислушался. Топот заметно усилился. Королевская кавалькада была уже совсем близко. На губах юноши появилась лукавая улыбка. Вложив шпагу в ножны, он промолвил небрежно:
— Вы хотите меня арестовать? Будь по-вашему. Я не стану сопротивляться. Только прикажите им, — он показал на лучников, осторожно подбиравшихся к карете, — держаться на расстоянии. Даю вам слово оставаться здесь до прибытия короля, который и решит, заслуживаю ли я ареста.
Услышав это, Пардальян и трое храбрецов также опустили рапиры. Неви жевал свой ус, не зная, как поступить. Неожиданная покорность и одновременно непоколебимая самоуверенность этих людей привели его в смятение. Он чувствовал все возрастающее беспокойство.
Тогда он почел за лучшее заняться делом, к которому ему следовало приступить сразу же: обыскать усадьбу и удостовериться, что короля — живого или мертвого — здесь нет.
С ним было около шестидесяти лучников, занявших почти все пространство маленького тупичка. Уверенный, что пленнику не удастся сбежать, он взял с собой десяток солдат и вошел в одно из жилых строений. В глаза ему тут же бросился человек, лежавший на полу в углу. Он подбежал к нему, не сомневаясь, что это — труп короля. Надо отдать должное начальнику полиции: он был искренне потрясен, ибо любил своего государя!
Но это оказался не король. И не труп. Это был Саэтта, живой и невредимый, без единой царапины, но крепко связанный и на время забытый всеми там, куда его бросили Гренгай, Эскаргас и Каркань.
Неви вздохнул с облегчением. Саэтту вынесли из дома и передали под присмотр лучников. Начальник полиции вышел, желая проверить второе строение, но в этот момент у тупичка остановилась целая кавалькада всадников. Неви застыл на месте, не зная, радоваться ли ему или огорчаться.
Во главе кавалькады был сам король, находившийся не только в полном здравии, но еще и в прекрасном расположении духа. Справа от него держались герцоги де Бельгард и де Лианкур, слева — маршал де Бассомпьер и герцог де Монбазон.
Чуть поодаль стоял капитан де Витри с ротой гвардейцев.
Король и его свита, спешившись, направились в тупик, а Витри стал выстраивать своих солдат в боевом порядке. Генрих IV двинулся прямо к Пардальяну и Жеану, стоявшим возле кареты. Окинув быстрым взглядом их растерзанные костюмы, окровавленные лица и руки, король успел заметить и троих храбрецов, вытянувшихся в струнку и бледных от сознания оказанной им высочайшей чести.
— Клянусь Святой пятницей! — воскликнул он с гораздо более сильным, чем всегда, гасконским акцентом, выдававшим его волнение. — Дело было горячим, как я погляжу.
Он обращался к Жеану. Юноша вместо ответа повернулся к Пардальяну, и в черных глазах его выразилась глубокая нежность вкупе с наивным восхищением. Во всем поведении Жеана ощущалось благоговение без самоунижения, а сияющее лицо лучше всяких слов говорило, как горд и счастлив он быть сыном такого человека.
Ибо истина была открыта ему в Лувре, в присутствии короля — в тот момент, когда он предложил монарху заменить его. собой в карете. Такое решение позволяло парировать удар, подготовленный Кончини и Аквавивой, никого не выдавая.
Пардальян понял, какие чувства испытывает сын, почтительно представляя ему право ответа. Это юное лицо было для него открытой книгой. Он был бесконечно тронут, но, не желая показывать этого, пожал плечами и сказал:
— Говори, сын мой. По трудам и почести, черт возьми!
Как ни силился он напустить на себя холодность, голос выдавал его: вместо иронии в нем прозвучала необыкновенная мягкость. И Жеан в свою очередь понял все, что творится в душе отца, и отблагодарил его доброй улыбкой.
— Сир, — произнес он, — дело было пустячным и заняло у нас всего несколько минут. Мерзавцы сбежали.
— А что с девушкой? — живо спросил Генрих.
— Она ожидает в карете Вашего Величества.
— Ах, так! — промолвил король.
И мысленно добавил:
— Значит, это правда!
Он двинулся было к карете, но тут же остановился, словно вспомнив что-то.
— А что с этим покушением? — осведомился он.
Жеан взглянул искоса на отца: тот, улыбаясь, показал глазами на начальника полиции, державшегося в стороне и очень обеспокоенного тем оборотом, какой приняло дело.
— Его удалось предотвратить, сир! — ответил Жеан. — Господин де Неви может подтвердить, что прибыл вовремя и успел схватить убийцу.
Это было сказано небрежным тоном, от которого содрогнулся несчастный Неви — Пардальян же улыбнулся одобрительно, словно встретил старого знакомца.
Тем временем король, повернувшись к Неви, вскричал с живостью, выдававшей его интерес к этому аресту:
— Наконец-то удалось схватить одного из этих негодяев! И теперь я смогу узнать… Где пленник, Неви? Я хочу сам допросить его.
— Сир, — пролепетал Неви, более всего желая провалиться сквозь землю.
— Что такое? — осведомился король, начиная приходить в раздражение.
— Сир, — вмешался безжалостный Жеан, глубоко кланяясь королю, — пленник господина де Неви перед вами.
— Что за глупые шутки? — гневно спросил король, устремив взор на мертвенно бледного начальника полиции.
И, разгорячившись, добавил:
— Этот молодой человек один раз уже, рискуя переломать себе кости, спас нам жизнь… вы же подоспели, чтобы арестовать его! Сегодня он вновь оказал нам величайшую услугу, а вы хватаете его за шиворот, словно какого-нибудь злоумышленника. Дьявольщина, сударь, у вас весьма странные представления о долге и обязанностях, сопряженных с вашей должностью!
В полном смятении несчастный начальник полиции залепетал какие-то невероятные оправдания, но король оборвал его, сказав сухо:
— Довольно, сударь. Возвращайтесь к себе и ожидайте моих распоряжений.
Это была опала. Крах всех надежд. Неви пошатнулся, не выдержав подобного удара, и Жеану стало жаль его.
— Сир, — произнес он, — я осмелюсь испросить милости у Вашего Величества.
При слове «милость» Генрих IV поморщился, но сдержал себя и сказал с хитрой улыбкой:
— Посмотрим, что это за милость! Если вы не потребуете слишком много, я сегодня не откажу вам ни в чем.
— Сир, верните свое расположение господину де Неви, — просто ответил Жеан. — Он хотел меня арестовать, ибо ему это казалось необходимым. Он считал, что поступает правильно, и я не сержусь на него. Он совершенно ни при чем, и я могу заверить короля: он не знал о том, что здесь замышляется.
— Черт возьми! — проворчал король. — Именно это я и ставлю ему в упрек! Видно, мне на роду написано лишь то, что соизволят мне рассказать два этих дьявола!
А вслух произнес:
— Не могу отказать вам в этой просьбе, которая делает вам честь. Забудем об этом, Неви! Однако, Дьявольщина, постарайтесь больше не совершать таких ошибок!
Он взял Жеана за руку и возгласил так, чтобы его слышали все:
— Господа, я должен представить вам этого юношу. Перед вами Жеан де Пардальян, маркиз де Сожи, граф де Маржанси и де Вобрен… человек, четырежды спасавший меня на протяжении нескольких недель… человек, которого я люблю и уважаю более, чем кого бы то ни было… за исключением господина де Пардальяна, его отца и моего друга. Пусть об этом знают все, дабы этим двум людям оказывалось должное почтение.
Тут трое храбрецов не выдержали. Опьянев от радости и гордости, Гренгай, Эскаргас и Каркань вскричали во всю мощь своих легких:
— Да здравствует король!
Генрих IV поблагодарил их кивком.
А дворяне, лучники, гвардейцы загремели в едином порыве:
— Да здравствует король!
Сияющий Неви, надеясь загладить свою оплошность, торопливо проговорил:
— Сир, кроме господина маркиза, у которого я со всем смирением прошу простить меня, есть и другой пленник… и он, возможно, сможет дать нам какие-то сведения,
— Что же вы раньше не сказали? — проворчал король. — Где этот пленник?
— Вот он, сир, — сказал Неви, делая своим людям знак подвести Саэтту.
— Дьявольщина! Как же я про него забыл? — пробурчал Жеан. Вслух же он произнес: — Сир, господин де Неви ошибается. Это не его пленник, а мой,
— Так и есть! — признал Неви, закусив губу.
— Сир, — продолжал Жеан, — этот человек не может дать никаких сведений по той простой причине, что ничего не знает. Этот человек принадлежит мне. У нас с ним старые счеты, и я прошу Ваше Величество оставить его мне.
Генрих IV, посмотрев на Жеана и на Саэтту, равнодушно бросил:
— Быть по сему. Раз он принадлежит вам, забирайте его!
И он поднялся в карету, сев рядом с Бертиль.
Жеан, подойдя к Саэтте, собственноручно разрезал путы, стягивающие пленнику ноги и руки, а затем в сопровождении Пардальяна, Гренгая, Карканя и Эскаргаса повлек итальянца в дом. Тот, впрочем, не оказал никакого сопротивления.
Подобрав шпагу старого браво, Жеан встал перед ним и долго смотрел на него с задумчивым видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91