https://wodolei.ru/brands/Huppe/x1/
Наш ужин остынет!
— Бригитта, — радостно вскричал Каркань, — это друзья! Откройте, дорогая.
Но Бригитта скорчила недовольную гримасу. Было очевидно, что этот визит не входил в ее планы. Положительно, славный юноша позволял себе слишком многое.
«Как? Он вошел сюда четверть часа назад и уже ведет себя, будто хозяин дома. Командует и распоряжается. Из-за него придется ужинать раньше времени. А теперь ко мне ворвутся еще и его дружки! Кто бы мог подумать? Нет, когда я вытяну из него то, что мне нужно, мигом выставлю его за дверь… Иначе обо мне соседи начнут судачить! Да и глотка у него, судя по всему, такая, что он не моргнув уничтожит все запасы, накопленные моими трудами!»
Каркань, видя, что она не сдвинулась с места, устремился к двери сам. Ключ торчал в скважине. Наш молодец впустил своих друзей, не обращая внимания на поджатые губы матроны и на ее выразительные взгляды.
Итак, Гренгай и Эскаргас вошли в дом, а Каркань, словно истинный дворянин, представил их даме сердца. Матрона приняла незваных гостей с каменным выражением лица, что могло бы привести в смущение любого, но только не двух голодных головорезов, которые, предвкушая дармовой ужин, решили не замечать ничего. Они усиленно кланялись, расточая самые любезные улыбки, а Эскаргас непринужденно объявил:
— Простите нас, мадам, если мы нарушили ваше приятное уединение. Но наш друг Каркань, наверное, забыл, что мы имели честь пригласить его отужинать с нами.
— Да, черт возьми! Для нас уже все приготовлено на постоялом дворе «Паспарту», самом лучшем в Париже, если вы не знаете, — добавил Гренгай.
Колин Коль посмотрела на Карканя с беспокойством; неужели он собирается уйти? Ведь она была так близка к цели! Нет, этого нельзя допустить. Каркань же тем временем говорил:
— Извините меня, господа, но сегодня я не могу.
И взглянул на мегеру масляным взглядом. От радости та даже забыла сделать вид, что краснеет.
Гренгай и Эскаргас переглянулись, притворяясь оскорбленными до глубины души. Каркань же небрежно продолжал:
— Но есть средство все уладить ко всеобщему удовольствию. Я Не могу пойти с вами… но вы можете остаться у нас. Разделите нашу скромную трапезу. Уверен, мадам почтет за честь видеть вас за своим столом.
От изумления и негодования Колин Коль лишилась дара речи. Впрочем, ее разгневанная физиономия, уничижительный взгляд, коим она одарила троих бедняг, с беспокойством ожидавших решения своей судьбы, да и весь ее облик говорили красноречивее всяких слов.
Гренгай и Эскаргас сочли, что молчание можно считать за согласие. Лица их расплылись в улыбках, и они воскликнули, подражая поведению дворян в подобных обстоятельствах:
— Ей-богу, это чрезвычайно любезно с вашей стороны.
— Мы не в силах вам отказать.
Тут скупая мегера, живо представив себе, какой понесет убыток, разразилась дикими воплями:
— Вы с ума сошли/ Мои дом вам не харчевня и не кабак! Или вы думаете, я обязана кормить всех бездельников округи? Да я таких негодяев…
Она наговорила бы еще много любезностей подобного рода, если бы Каркань, решая судьбу партии одним ударом с лихостью заправского игрока, не прервал ее с видом оскорбленного достоинства:
— Стыдитесь, мадам! Так-то вы цените оказанную вам честь? Господа, прошу вас. Мадам обманула мои ожидания… Я полагал, что у нее щедрое и великодушное сердце. А вижу перед собой сварливую, алчную мегеру. Идемте!
Колин Коль едва не лишилась чувств. Как? Он уходит? Но это же разорение! Великолепная комбинация рассыпалась в прах только потому, что ей стало жалко нескольких су. Следовало ли смириться с этим и принять неизбежное? Да, тысячу раз да!
— Господа, господа, — забормотала она умоляющим тоном, — вы меня не поняли. Я хотела сказать, что в моем доме не найти такого изобилия, к которому, конечно, привыкли кавалеры, вроде вас… и вино у меня поплоше, чем в кабачке!
Более всего удивился своей победе сам Каркань. Он и не подозревал, что сумел произвести столь сильное впечатление на достойную женщину. Но доказательства были налицо. Трое храбрецов вздохнули с облегчением и обменялись победоносными улыбками — ловко они уладили это дельце. И тем дороже была победа, что досталась она с большим трудом.
— Мы люди не слишком требовательные, — сказал один.
— Удовлетворимся тем, что есть, — добавил второй.
— Все заменит удовольствие отужинать в столь приятном обществе, — подвел итог Каркань, взглянув на хозяйку с убийственной нежностью.
Эти заверения несколько успокоили старую скупердяйку.
Наконец ужин, завоеванный в бою, был подан на стол: он состоял из супа, чей запах едва не лишил дара речи изголодавшегося Карканя, чечевичной каши и нескольких кусков жареной свинины, за которой Бригитта, скрепя сердце, сходила в погреб. Скудная трапеза: всей этой провизии едва хватило бы — чтобы заморить червячка — лишь одному из нашей троицы. Колин Коль сочла великим благодеянием пожертвованные ею две бутылки вина — иными словами, каждому досталось бы по наперстку.
Храбрецы тоскливо переглянулись. Но Каркань, полностью уверившись в своем триумфе, нашел способ укротить мегеру: цыкнув на нее, он завладел ключами и спустился в погреб, откуда вернулся с шестью винными бутылками, дюжиной яиц и громадным окороком. Колин Коль, готовая удавиться от отчаяния, возразить не посмела. Ободренный этим успехом, Каркань нагло обшарил буфет, достав из него несколько горшочков с вареньем и кувшин с сидром.
Бригитта улыбалась. Но улыбка выходила у нее кривой, а в душе клокотала ярость. Ей пришлось готовить этим мерзавцам омлет! С каким удовольствием она подсыпала бы в него яду, если бы не собиралась все же извлечь пользу из этого визита. Как бы то ни было, обогащенный трофеями Карканя ужин мог утолить голод храбрецов, а все остальное не имело для них никакого значения.
Истребив все до последней крошки, они перешли к комнату, служившую гостиной, не забыв прихватить с собой кувшин с сидром — с очевидным намерением выпить его до последней капли. Размякнув после трапезы, они перебрасывались только им понятными фразами, суть которых сводилась к тому, что дом Колин Коль был в сущности не так уж плох и что со старухой, если выдрессировать ее хорошенько, можно было бы иметь дело — чтобы как-то перебиться, пока Жеан не разбогатеет. В последнем они не сомневались ни секунды.
Между тем Колин Коль жаждала выставить их как можно скорее. Ее душило холодное бешенство, сдерживаемое лишь мощным усилием воли. Видя, как они повеселели и оживились, она рискнула наконец задать вопрос, обжигавший ей губы:
— Вы сказали, господин Каркань, что состоите на службе у могущественного принца. Как же его зовут?
Ответа она ждала с трепетом. Каркань раскрыл было рот, но, почувствовав, как ему надавили на ногу каблуком, осекся.
— Это принц Флорентини, — поспешил сказать Гренгай.
— Двоюродный брат королевы Марии Медичи, — добавил Эскаргас.
В глазах мегеры вспыхнул алчный огонек, и она стала усиленно шмыгать носом, что означало сильнейшее волнение. Наконец-то! Теперь она знала имя похитителя Бертиль. И это имя она продаст очень дорого наперснику короля… или даже самому королю. Кто знает? Ведь тот может еще раз навестить ее дом. Сейчас она уже не жалела, что впустила к себе трех негодяев, сожравших двухнедельный запас провизии.
— И вы говорите, что он недавно уехал из Парижа? — спросила она с притворным равнодушием.
— По правде говоря, он отправился во Флоренцию, на свою родину, и больше уже не вернется.
Это признание оглушило матрону, подобно удару дубиной по голове.
— Но как же? — пролепетала она. — А девушка? Та девушка, что жила у меня… она-то куда подевалась?
Ответа матрона ожидала с большой тревогой. Девушку можно было бы найти через похитителя. Но если похититель уехал навсегда, то где ее искать?
— А вы разве не знаете? — произнес Гренгай. — Девушка в полной безопасности, ей покровительствует сам король… Она, кажется, очень знатного рода… близкая родня нашему государю.
Для Колин Коль, которой было известно, что Бертиль дочь короля, эти слова имели особое значение. Она чувствовала себя раздавленной, уничтоженной. Если Бертиль находилась под защитой короля, то весь хитроумный план вымогательства рушился бесповоротно. Ее разорили, ограбили, раздели до последней нитки! Эти трое бандитов явно знали больше, чем говорили! Они попросту смеялись над ней! О, ну теперь-то она им покажет!
Бледная от ярости, Колин Коль резко поднялась и, уперев руки в бока, с угрозой осведомилась:
— Но если ваш господин вернулся на родину, вы остались без места, не так ли?
— Да, черт возьми, — меланхолично отозвался Эскаргас.
Это было весьма неосторожное замечание. Провансалец понял свою оплошность, но было уже поздно.
Колин Коль, бросив быстрый взгляд на окно, убедилась, что опасаться ей нечего. Было еще светло, на улице полно народу — в случае чего, к ней придут на помощь. Она схватилась за метлу и, взмахнув ею над головой, завизжала:
— Так вы остались без места? Так, значит, вас выкинули за дверь и вы шатаетесь без гроша в кармане? Решили из меня дойную корову сделать, чтобы я вас кормила и поила? Вы меня разорили, сожрали всю мою провизию, выпили все мое вино! Вон отсюда, собаки! Подлое отребье, бандиты проклятые, мошенники, воры!
Каждый эпитет сопровождался ударом метлы. Трое храбрецов, ничего не понимая, кое-как уворачивались от разъяренной мегеры, но еще не сообразили, что надо поскорее уносить ноги.
— Дорогая Бригитта! — попытался воззвать к чувствам Каркань.
— Я вам не дорогая Бригитта! — завопила старуха вне себя. — Я честная женщина! А вы меня разорили, разорили дотла! Вон отсюда, говорят вам!
И подбежав к окну, она распахнула его настежь, закричав во всю глотку:
— Пожар! Караул! Грабят!
Тут им стало ясно, что если они задержатся в этом гостеприимном доме еще хоть на минуту, сюда сбежится весь квартал. Отступление было неизбежным. Они ринулись к двери и слетели со ступенек крыльца, словно громадные испуганные птицы, а затем помчались во весь дух к воротам Сент-Оноре, где и остановились, только здесь осознав, что никто за ними не гонится. Несколько успокоившись, они побрели домой.
Каркань, улучив момент, когда остался один, сразу же достал из кармана тот блестящий предмет, что вынудил его споткнуться на пути к честной жизни. Это был дешевенький футляр из белого металла. Наш храбрец открыл его. Здесь были: железное кольцо, также не имевшее никакой ценности, и какой-то документ, написанный тонким убористым почерком на непонятном Карканю языке. Но он не расстроился и, взяв в руки колечко, сказал себе:
— Отдам Гренгаю, пускай подарит Перетте. Вдруг ей будет приятно?
А футляр Каркань положил во внутренний карман старого рваного камзола — он его давно уже не носил. Совесть его успокоилась, он улегся на тюфяк, накрылся одеялом и вскоре уснул.
Это был тот самый футляр, который Колин Коль вытащила из шкатулки Бертиль. Она тогда бросила его к себе в буфет и вскоре сама про него забыла…
КНИГА ВТОРАЯ
СЫН ШЕВАЛЬЕ
Глава 38
РАСКОПКИ У ЧАСОВНИ МУЧЕНИКА НА МОНМАРТРСКОМ ХОЛМЕ
С тех пор, как пропала Бертиль, прошло около месяца.
Часовню Мученика обнесли высоким частоколом и начали раскопки. С первыми же ударами лопаты рабочие наткнулись на крутые лестничные ступени. Кто прежде не верил, что в пресловутой бумаге все написано верно, — мог теперь убедиться сам.
Дальше решили вести работу крайне осторожно, не спеша. Зачем такая осторожность? Да затем, чтобы не повредить случайно крипту, где в давно прошедшие времена гонений на христиан святой мученик Дионисий собирал свою паству вокруг скромного каменного алтаря. Надо же было соблюсти интересы Мари де Бовилье. Ведь когда подземную часовню откроют, она станет местом паломничества и принесет немало доходов монастырю. Аббатиса про это не забывала.
Отцу Котону, духовнику Его Величества, удалось добиться назначения себя руководителем этих работ. И король, и королева считали его человеком надежным, но мы-то с вами знаем, что он был покорным орудием в руках Аквавивы…
Про клад, разумеется, никому ни намеком объявлено не было. Официально целью работ были раскопки подземной часовни святого мученика Дионисия. Дело благочестивое — вот и поручили его духовной особе. Ничего удивительного.
Итак, Котон надзирал над раскопками, распоряжался там всем и к тому же установил наблюдение за окрестностями часовни. Туда не то что перекрыли доступ, но расставили повсюду соглядатаев. По всему Монмартру можно было ходить совершенно свободно, но к самой часовне пробраться не стоило даже и пробовать: незримые стражи следили за самыми безобидными действиями всех прохожих.
Для слежки Котон набрал много монахов. Никто из них, надо правду сказать, не принадлежал к Обществу Иисуса (по крайней мере явно). Следует, однако, предположить, что подбирали их не случайным образом.
Все это было предпринято с ведома и одобрения короля, а равно и королевы. Кроме того, Сюлли и Кончини, опасаясь друг друга, предприняли, каждый со своей стороны, еще кое-что. В итоге — на первый взгляд ничего нельзя было заметить, а на деле часовня очутилась словно в осаде.
Кончини был совершенно уверен в успехе. На место Жеана Храброго, Гренгая, Карканя и Эскаргаса он взял четырех истинных дворян. Звали их: господин де Роктай, господин де Лонваль, господин д'Эйно и господин де Сен-Жюльен. Все они были совсем еще молоды — старшему не более двадцати шести лет, младшему едва сравнялось двадцать два.
Кончини мечтал собрать вокруг этой четверки большой отряд. Когда он станет полным хозяином в королевстве, это будет его личная гвардия.
Первое и пока единственное поручение Кончини новым своим клевретам было: разыскать Жеана Храброго и арестовать его. В том случае, если юношу доставят связанного по рукам и ногам, Кончини обещал в тот же день отсыпать на четверых двадцать тысяч ливров.
Молодые люди были сильны, отважны и сознавали свою силу. Вчетвером против одного? Тут и делать-то нечего, думали они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Бригитта, — радостно вскричал Каркань, — это друзья! Откройте, дорогая.
Но Бригитта скорчила недовольную гримасу. Было очевидно, что этот визит не входил в ее планы. Положительно, славный юноша позволял себе слишком многое.
«Как? Он вошел сюда четверть часа назад и уже ведет себя, будто хозяин дома. Командует и распоряжается. Из-за него придется ужинать раньше времени. А теперь ко мне ворвутся еще и его дружки! Кто бы мог подумать? Нет, когда я вытяну из него то, что мне нужно, мигом выставлю его за дверь… Иначе обо мне соседи начнут судачить! Да и глотка у него, судя по всему, такая, что он не моргнув уничтожит все запасы, накопленные моими трудами!»
Каркань, видя, что она не сдвинулась с места, устремился к двери сам. Ключ торчал в скважине. Наш молодец впустил своих друзей, не обращая внимания на поджатые губы матроны и на ее выразительные взгляды.
Итак, Гренгай и Эскаргас вошли в дом, а Каркань, словно истинный дворянин, представил их даме сердца. Матрона приняла незваных гостей с каменным выражением лица, что могло бы привести в смущение любого, но только не двух голодных головорезов, которые, предвкушая дармовой ужин, решили не замечать ничего. Они усиленно кланялись, расточая самые любезные улыбки, а Эскаргас непринужденно объявил:
— Простите нас, мадам, если мы нарушили ваше приятное уединение. Но наш друг Каркань, наверное, забыл, что мы имели честь пригласить его отужинать с нами.
— Да, черт возьми! Для нас уже все приготовлено на постоялом дворе «Паспарту», самом лучшем в Париже, если вы не знаете, — добавил Гренгай.
Колин Коль посмотрела на Карканя с беспокойством; неужели он собирается уйти? Ведь она была так близка к цели! Нет, этого нельзя допустить. Каркань же тем временем говорил:
— Извините меня, господа, но сегодня я не могу.
И взглянул на мегеру масляным взглядом. От радости та даже забыла сделать вид, что краснеет.
Гренгай и Эскаргас переглянулись, притворяясь оскорбленными до глубины души. Каркань же небрежно продолжал:
— Но есть средство все уладить ко всеобщему удовольствию. Я Не могу пойти с вами… но вы можете остаться у нас. Разделите нашу скромную трапезу. Уверен, мадам почтет за честь видеть вас за своим столом.
От изумления и негодования Колин Коль лишилась дара речи. Впрочем, ее разгневанная физиономия, уничижительный взгляд, коим она одарила троих бедняг, с беспокойством ожидавших решения своей судьбы, да и весь ее облик говорили красноречивее всяких слов.
Гренгай и Эскаргас сочли, что молчание можно считать за согласие. Лица их расплылись в улыбках, и они воскликнули, подражая поведению дворян в подобных обстоятельствах:
— Ей-богу, это чрезвычайно любезно с вашей стороны.
— Мы не в силах вам отказать.
Тут скупая мегера, живо представив себе, какой понесет убыток, разразилась дикими воплями:
— Вы с ума сошли/ Мои дом вам не харчевня и не кабак! Или вы думаете, я обязана кормить всех бездельников округи? Да я таких негодяев…
Она наговорила бы еще много любезностей подобного рода, если бы Каркань, решая судьбу партии одним ударом с лихостью заправского игрока, не прервал ее с видом оскорбленного достоинства:
— Стыдитесь, мадам! Так-то вы цените оказанную вам честь? Господа, прошу вас. Мадам обманула мои ожидания… Я полагал, что у нее щедрое и великодушное сердце. А вижу перед собой сварливую, алчную мегеру. Идемте!
Колин Коль едва не лишилась чувств. Как? Он уходит? Но это же разорение! Великолепная комбинация рассыпалась в прах только потому, что ей стало жалко нескольких су. Следовало ли смириться с этим и принять неизбежное? Да, тысячу раз да!
— Господа, господа, — забормотала она умоляющим тоном, — вы меня не поняли. Я хотела сказать, что в моем доме не найти такого изобилия, к которому, конечно, привыкли кавалеры, вроде вас… и вино у меня поплоше, чем в кабачке!
Более всего удивился своей победе сам Каркань. Он и не подозревал, что сумел произвести столь сильное впечатление на достойную женщину. Но доказательства были налицо. Трое храбрецов вздохнули с облегчением и обменялись победоносными улыбками — ловко они уладили это дельце. И тем дороже была победа, что досталась она с большим трудом.
— Мы люди не слишком требовательные, — сказал один.
— Удовлетворимся тем, что есть, — добавил второй.
— Все заменит удовольствие отужинать в столь приятном обществе, — подвел итог Каркань, взглянув на хозяйку с убийственной нежностью.
Эти заверения несколько успокоили старую скупердяйку.
Наконец ужин, завоеванный в бою, был подан на стол: он состоял из супа, чей запах едва не лишил дара речи изголодавшегося Карканя, чечевичной каши и нескольких кусков жареной свинины, за которой Бригитта, скрепя сердце, сходила в погреб. Скудная трапеза: всей этой провизии едва хватило бы — чтобы заморить червячка — лишь одному из нашей троицы. Колин Коль сочла великим благодеянием пожертвованные ею две бутылки вина — иными словами, каждому досталось бы по наперстку.
Храбрецы тоскливо переглянулись. Но Каркань, полностью уверившись в своем триумфе, нашел способ укротить мегеру: цыкнув на нее, он завладел ключами и спустился в погреб, откуда вернулся с шестью винными бутылками, дюжиной яиц и громадным окороком. Колин Коль, готовая удавиться от отчаяния, возразить не посмела. Ободренный этим успехом, Каркань нагло обшарил буфет, достав из него несколько горшочков с вареньем и кувшин с сидром.
Бригитта улыбалась. Но улыбка выходила у нее кривой, а в душе клокотала ярость. Ей пришлось готовить этим мерзавцам омлет! С каким удовольствием она подсыпала бы в него яду, если бы не собиралась все же извлечь пользу из этого визита. Как бы то ни было, обогащенный трофеями Карканя ужин мог утолить голод храбрецов, а все остальное не имело для них никакого значения.
Истребив все до последней крошки, они перешли к комнату, служившую гостиной, не забыв прихватить с собой кувшин с сидром — с очевидным намерением выпить его до последней капли. Размякнув после трапезы, они перебрасывались только им понятными фразами, суть которых сводилась к тому, что дом Колин Коль был в сущности не так уж плох и что со старухой, если выдрессировать ее хорошенько, можно было бы иметь дело — чтобы как-то перебиться, пока Жеан не разбогатеет. В последнем они не сомневались ни секунды.
Между тем Колин Коль жаждала выставить их как можно скорее. Ее душило холодное бешенство, сдерживаемое лишь мощным усилием воли. Видя, как они повеселели и оживились, она рискнула наконец задать вопрос, обжигавший ей губы:
— Вы сказали, господин Каркань, что состоите на службе у могущественного принца. Как же его зовут?
Ответа она ждала с трепетом. Каркань раскрыл было рот, но, почувствовав, как ему надавили на ногу каблуком, осекся.
— Это принц Флорентини, — поспешил сказать Гренгай.
— Двоюродный брат королевы Марии Медичи, — добавил Эскаргас.
В глазах мегеры вспыхнул алчный огонек, и она стала усиленно шмыгать носом, что означало сильнейшее волнение. Наконец-то! Теперь она знала имя похитителя Бертиль. И это имя она продаст очень дорого наперснику короля… или даже самому королю. Кто знает? Ведь тот может еще раз навестить ее дом. Сейчас она уже не жалела, что впустила к себе трех негодяев, сожравших двухнедельный запас провизии.
— И вы говорите, что он недавно уехал из Парижа? — спросила она с притворным равнодушием.
— По правде говоря, он отправился во Флоренцию, на свою родину, и больше уже не вернется.
Это признание оглушило матрону, подобно удару дубиной по голове.
— Но как же? — пролепетала она. — А девушка? Та девушка, что жила у меня… она-то куда подевалась?
Ответа матрона ожидала с большой тревогой. Девушку можно было бы найти через похитителя. Но если похититель уехал навсегда, то где ее искать?
— А вы разве не знаете? — произнес Гренгай. — Девушка в полной безопасности, ей покровительствует сам король… Она, кажется, очень знатного рода… близкая родня нашему государю.
Для Колин Коль, которой было известно, что Бертиль дочь короля, эти слова имели особое значение. Она чувствовала себя раздавленной, уничтоженной. Если Бертиль находилась под защитой короля, то весь хитроумный план вымогательства рушился бесповоротно. Ее разорили, ограбили, раздели до последней нитки! Эти трое бандитов явно знали больше, чем говорили! Они попросту смеялись над ней! О, ну теперь-то она им покажет!
Бледная от ярости, Колин Коль резко поднялась и, уперев руки в бока, с угрозой осведомилась:
— Но если ваш господин вернулся на родину, вы остались без места, не так ли?
— Да, черт возьми, — меланхолично отозвался Эскаргас.
Это было весьма неосторожное замечание. Провансалец понял свою оплошность, но было уже поздно.
Колин Коль, бросив быстрый взгляд на окно, убедилась, что опасаться ей нечего. Было еще светло, на улице полно народу — в случае чего, к ней придут на помощь. Она схватилась за метлу и, взмахнув ею над головой, завизжала:
— Так вы остались без места? Так, значит, вас выкинули за дверь и вы шатаетесь без гроша в кармане? Решили из меня дойную корову сделать, чтобы я вас кормила и поила? Вы меня разорили, сожрали всю мою провизию, выпили все мое вино! Вон отсюда, собаки! Подлое отребье, бандиты проклятые, мошенники, воры!
Каждый эпитет сопровождался ударом метлы. Трое храбрецов, ничего не понимая, кое-как уворачивались от разъяренной мегеры, но еще не сообразили, что надо поскорее уносить ноги.
— Дорогая Бригитта! — попытался воззвать к чувствам Каркань.
— Я вам не дорогая Бригитта! — завопила старуха вне себя. — Я честная женщина! А вы меня разорили, разорили дотла! Вон отсюда, говорят вам!
И подбежав к окну, она распахнула его настежь, закричав во всю глотку:
— Пожар! Караул! Грабят!
Тут им стало ясно, что если они задержатся в этом гостеприимном доме еще хоть на минуту, сюда сбежится весь квартал. Отступление было неизбежным. Они ринулись к двери и слетели со ступенек крыльца, словно громадные испуганные птицы, а затем помчались во весь дух к воротам Сент-Оноре, где и остановились, только здесь осознав, что никто за ними не гонится. Несколько успокоившись, они побрели домой.
Каркань, улучив момент, когда остался один, сразу же достал из кармана тот блестящий предмет, что вынудил его споткнуться на пути к честной жизни. Это был дешевенький футляр из белого металла. Наш храбрец открыл его. Здесь были: железное кольцо, также не имевшее никакой ценности, и какой-то документ, написанный тонким убористым почерком на непонятном Карканю языке. Но он не расстроился и, взяв в руки колечко, сказал себе:
— Отдам Гренгаю, пускай подарит Перетте. Вдруг ей будет приятно?
А футляр Каркань положил во внутренний карман старого рваного камзола — он его давно уже не носил. Совесть его успокоилась, он улегся на тюфяк, накрылся одеялом и вскоре уснул.
Это был тот самый футляр, который Колин Коль вытащила из шкатулки Бертиль. Она тогда бросила его к себе в буфет и вскоре сама про него забыла…
КНИГА ВТОРАЯ
СЫН ШЕВАЛЬЕ
Глава 38
РАСКОПКИ У ЧАСОВНИ МУЧЕНИКА НА МОНМАРТРСКОМ ХОЛМЕ
С тех пор, как пропала Бертиль, прошло около месяца.
Часовню Мученика обнесли высоким частоколом и начали раскопки. С первыми же ударами лопаты рабочие наткнулись на крутые лестничные ступени. Кто прежде не верил, что в пресловутой бумаге все написано верно, — мог теперь убедиться сам.
Дальше решили вести работу крайне осторожно, не спеша. Зачем такая осторожность? Да затем, чтобы не повредить случайно крипту, где в давно прошедшие времена гонений на христиан святой мученик Дионисий собирал свою паству вокруг скромного каменного алтаря. Надо же было соблюсти интересы Мари де Бовилье. Ведь когда подземную часовню откроют, она станет местом паломничества и принесет немало доходов монастырю. Аббатиса про это не забывала.
Отцу Котону, духовнику Его Величества, удалось добиться назначения себя руководителем этих работ. И король, и королева считали его человеком надежным, но мы-то с вами знаем, что он был покорным орудием в руках Аквавивы…
Про клад, разумеется, никому ни намеком объявлено не было. Официально целью работ были раскопки подземной часовни святого мученика Дионисия. Дело благочестивое — вот и поручили его духовной особе. Ничего удивительного.
Итак, Котон надзирал над раскопками, распоряжался там всем и к тому же установил наблюдение за окрестностями часовни. Туда не то что перекрыли доступ, но расставили повсюду соглядатаев. По всему Монмартру можно было ходить совершенно свободно, но к самой часовне пробраться не стоило даже и пробовать: незримые стражи следили за самыми безобидными действиями всех прохожих.
Для слежки Котон набрал много монахов. Никто из них, надо правду сказать, не принадлежал к Обществу Иисуса (по крайней мере явно). Следует, однако, предположить, что подбирали их не случайным образом.
Все это было предпринято с ведома и одобрения короля, а равно и королевы. Кроме того, Сюлли и Кончини, опасаясь друг друга, предприняли, каждый со своей стороны, еще кое-что. В итоге — на первый взгляд ничего нельзя было заметить, а на деле часовня очутилась словно в осаде.
Кончини был совершенно уверен в успехе. На место Жеана Храброго, Гренгая, Карканя и Эскаргаса он взял четырех истинных дворян. Звали их: господин де Роктай, господин де Лонваль, господин д'Эйно и господин де Сен-Жюльен. Все они были совсем еще молоды — старшему не более двадцати шести лет, младшему едва сравнялось двадцать два.
Кончини мечтал собрать вокруг этой четверки большой отряд. Когда он станет полным хозяином в королевстве, это будет его личная гвардия.
Первое и пока единственное поручение Кончини новым своим клевретам было: разыскать Жеана Храброго и арестовать его. В том случае, если юношу доставят связанного по рукам и ногам, Кончини обещал в тот же день отсыпать на четверых двадцать тысяч ливров.
Молодые люди были сильны, отважны и сознавали свою силу. Вчетвером против одного? Тут и делать-то нечего, думали они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91