Потому что я его непременно убил бы, — добавил он со столь свойственной ему горделивой убежденностью. — Тогда, что говорить, мне оставалось бы только броситься в Сену! Ах, шевалье, я обязан вам по гроб жизни… Эй! Да вы что, взбесились? Дьявольщина!
Вот чем были вызваны эти восклицания.
У Пардальяна, безусловно, имелись веские причини, чтобы остаться. С другой стороны, он знал, что лучший способ подружиться с влюбленным — это дать ему выговориться всласть, никоим образом не прерывая его излияния. Поэтому, решив пока не расставаться с Жеаном Храбрым, Пардальян слушал его с непоколебимым терпением. Однако в намерения шевалье не входило чрезмерно утомляться, а потому он поднялся на крыльцо и уселся, прислонившись спиной к одной из колонн. Вследствие этого он оказался в глубокой тени, и с улицы его нельзя было разглядеть, тогда как фигура стоявшего перед ним влюбленного, напротив, вырисовывалась весьма четко.
Слушая, казалось бы, с полным вниманием, Пардальян по старой привычке всматривался своими зоркими глазами в темноту ночи. Вот почему он сразу увидел, как кто-то коварно подкрадывается сзади к молодому человеку. Внезапно незнакомец прыгнул. Тускло блеснуло широкое и острое лезвие. Если бы не Пардальян, с влюбленным и с его грезами было бы разом покончено. Смертельный выпад был нанесен столь стремительно, что предупреждать юношу было уже бесполезно. Шевалье действовал решительно и без колебаний. Обхватив Жеана Храброго своими мощными руками, он оторвал его от земли и привлек к себе.
Убийца от неожиданности сломал свой нож о крыльцо.
Всегда бурная и часто опасная жизнь приучила Жеана не терять хладнокровия ни при каких обстоятельствах. Поэтому он не выказал ни волнения, ни испуга, а едва Пардальян отпустил его, ринулся вниз по ступенькам, которые только что преодолел против собственной воли, дабы свести счеты с нападавшим.
С изумительной быстротой оценив ситуацию, он понял, что противостоит ему какой-то оборванец — вероятно, неудачливый ночной грабитель. Оцепенев от изумления, тот растерялся настолько, что даже не пытался улизнуть и стоял, судорожно сжимая рукоять сломанного ножа. Этого для Жеана было достаточно. Негодяй не заслуживал удара шпагой — вполне можно было обойтись кулаками.
Между тем убийца, оказавшись с Жеаном лицом к лицу, вдруг испустил отчаянный вопль:
— Это не он!
Услышав это, Жеан вздрогнул, а Пардальян в то же мгновение вскочил на ноги. Оба, не сговариваясь, словно бы пораженные одной мыслью, обернулись к дверям дома Бертиль — дома, куда совсем недавно вошел король.
Дальнейшее произошло с быстротой молнии. Жеан схватил нападавшего за плечи, чтобы разглядеть, с кем имеет дело, и одновременно раздалось два возгласа:
— Равальяк!
— Жеан Храбрый!
Равальяк тут же добавил:
— Будь я проклят, что поднял руку на единственного человека в мире, пожалевшего меня в моих несчастьях!
— Итак, любезнейший Равальяк, — холодно произнес Жеан, — ты Хотел убить меня?
— О нет, не вас! — поспешно сказал Равальяк.
— Однако же, не будь этого достойного дворянина, ты проткнул бы меня своим ножом!
Но, быстро сменив гнев на милость, Жеан произнес тоном высокомерного превосходства, столь для него естественного и столь удивительного для человека без роду и племени, каковым его считали:
— В любое другое время, дражайший Равальяк, ты дорого заплатил бы мне за эту низость! Но сегодня сердце мое трепещет от радости… Сегодня я готов обнять всех живущих на земле! Дьявольщина! Тебя стоило бы хорошенько проучить, но я не хочу обижать такого горемыку, как ты! Ступай, я тебя прощаю!
Равальяк с полубезумным видом покачал головой.
— Вы прощаете меня, очень хорошо! Иного я и не ждал от вас. Вы сама молодость, сила, смелость, великодушие… я знаю. А у меня ничего этого нет, я умею только плакать да молиться… но зато я памятлив на доброе и злое, я не забыл ваших благодеяний, и я себе никогда не прощу!
— Велика важность! Главное, что тебя простил я! Оставим это… Но кого же ты выслеживал? Отчего ты крикнул: «Это не он!»
Равальяк, поколебавшись, произнес мрачно:
— Я уже два дня ничего не ел… два дня бродил по улицам, как потерянная собака… Вы понимаете?
— Ах ты, бедняга! Да, я понимаю… Ты охотился за увесистым кошельком, чтобы раздобыть кров и пропитание… Но отчего же все-таки ты воскликнул: «Это не он»?
— Я шел следом за дворянином, у которого надеялся раздобыть тот самый кошелек… но потерял его из виду, сам не знаю как… Свою ошибку я понял, лишь когда увидел вас… Вот почему я и вскрикнул.
— Вот как? — сказал Жеан, по-видимому удовлетворившись этим объяснением. — Однако для человека твоих наклонностей рука у тебя тяжеловата… Ведь ты всерьез помышлял о сутане! Взять кошелек — это одно, но вот лишить жизни… Честно говоря, ты меня удивил.
— Голод — дурной советчик, — смиренно ответил Равальяк.
— Это верно! А пока я не желаю, чтобы кто-нибудь сказал, будто ты голодаешь по моей вине… Возьми несколько экю… Больше у меня нет. А если опять дойдешь до такой крайности, как сегодня, то не шатайся с пустым брюхом по улицам, а просто приходи ко мне… ты знаешь, где я живу. Дьявольщина! Какую-нибудь монетку я для тебя всегда найду… Ну, ладно! Ладно! Не надо благодарностей… убирайся отсюда!
Шевалье де Пардальян не сделал никакой попытки вмешаться, пока происходил этот диалог. Но, увидев, что Равальяк растворился в темноте, повернулся к молодому человеку с вопросом:
— Вы действительно поверили в то, что рассказал вам Равальяк?
— Ни единому слову не поверил, — холодно ответил Жеан.
— Черт возьми! Быть может, следовало с ним разобраться получше…
— Зачем? Сегодня у меня нет настроения обижать кого бы то ни было… И я знаю, где можно найти этого субъекта.
— Тогда оставим это, — равнодушно промолвил Пардальян.
— Сударь, — начал Жеан торжественным тоном, — вы только что спасли…
Но, очевидно, в этот день молодому человеку не суждено было выразить свою признательность. Пардальян снова прервал его на середине фразы, сказав с самым безразличным видом:
— Не кажется ли вам, сударь, что у вас еще есть время уйти подобру-поздорову… Что, собственно, удерживает вас здесь?
Вышедшая из-за облаков луна осветила темную доселе улицу, и Пардальян воспользовался этим обстоятельством, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова на влюбленного юношу.
— Но сударь, — промолвил слегка удивленный Жеан, — разве вы не слышали, что я обещал королю дождаться его?
— Слышал, черт возьми! Именно поэтому я бы и посоветовал вам поскорее убраться отсюда.
— Невозможно, сударь! Чтобы я спасался бегством?!
Пардальян продолжал настаивать с нарочитым простодушием:
— Когда вы дали это обещание королю, вы жаждали умереть… вы не знали того, что знаете сейчас…
— Довольно, сударь, — высокомерно произнес Жеан. — Я дал обещание и сдержу его, чем бы это мне ни грозило.
И он добавил несколько мягче:
— Знайте, что меня не так-то легко прикончить… Да и что я обещал? Сопровождать короля, куда ему будет угодно… Не более того! Я ограничусь именно этим.
Странное дело, Пардальян, подстрекавший юношу нарушить слово — вероятно, из чувства симпатии к нему, — Пардальян, казалось, был доволен, что к совету его не прислушались.
— А вы сами, сударь, — продолжал Жеан Храбрый, — разве вы не понимаете, что вам бы тоже не мешало поскорее уйти?
— Это почему же? — спросил Пардальян с самым невинным видом.
— Так ведь после того, что вы ему наговорили, было бы крайне неосторожно встретиться с ним вновь.
Пардальян еле заметно улыбнулся.
— Ба! — сказал он небрежно. — Мы с королем старые знакомые. Он знает, что ему незачем делать из меня врага… Поэтому, можете мне поверить, поразмыслив, он поймет, что не стоит сердиться из-за таких пустяков. И трижды подумает, прежде чем предпринять что-нибудь против меня…
Жеан Храбрый зорко взглянул на человека, посмевшего говорить таким образом о самом могущественном государе христианского мира. В насмешливых глазах Пардальяна он не увидел никакой бравады. Красивое лицо дышало бесстрашной уверенностью, безмятежным спокойствием, величественной силой духа.
— Конечно, — продолжал Пардальян с язвительной кротостью, — я был несколько резок, сознаюсь. Быть может, король обиделся… Поэтому я тоже решил его дождаться и проводить до Лувра.
— Зачем?
— Чтобы посмотреть, чем дело кончится, — холодно ответил шевалье.
Жеан, стараясь не выдать своего изумления, говорил про себя:
— Поразительный человек! Смелый? Черт возьми, да! Смелый, как никто… Во всяком случае, мне такие прежде не попадались! Сильный? Еще бы! Одолел меня, а это кое-что значит! А ведь он в том возрасте, когда силы начинают слабеть… В самом деле, сколько же ему лет? Быть может, нет и пятидесяти, а, быть может, за шестьдесят. Если бы не седые волосы и усы, то и сорока нельзя было бы дать при такой тонкой талии и такой упругой походке… И кто он? По меньшей мере, принц, если судить по его надменности и по тону, с каким он обращался к королю… Если же посмотреть на костюм, совсем простой к даже слегка потертый, то на принца он не похож… Впрочем, он может быть переодет… ведь свой простой наряд сей господин носит с таким величием, что начинаешь теряться в догадках… Дьявольщина! Чего бы я ни отдал, чтобы иметь этакую дерзкую небрежность, этакое изумительное спокойствие… Хотя куда мне, ведь я бешеный… Взвиваюсь от каждого слова и сразу хватаюсь за кинжал или за шпагу.
Пока молодой человек размышлял таким образом, Пардальян, не обращая на него внимания, рыскал повсюду, словно потерял какую-то ценную вещь.
— Что вы ищете? — осведомился Жеан.
— Разве у короля не было спутника? — спросил, в свою очередь, шевалье.
— Вы о Ла Варене?
— А, так это был Ла Варен! Значит, я ищу Ла Варена.
— В самом деле, — сказал Жеан, — он, должно быть, валяется здесь, в канаве.
Пардальян только покачал головой. Ла Варен исчез. С этим пришлось согласиться и Жеану Храброму, напрасно обшарившему самые темные уголки возле дома Бертиль.
— Мерзавец сбежал, — сказал он беззаботно. — Пусть себе катится ко всем чертям.
— Полагаю, — кротко заметил Пардальян, — что он задержится где-нибудь поближе. Мерзавец, как вы его назвали, скорее всего отправился в Лувр… И вы скоро увидите, как он вернется сюда во главе вооруженного отряда, чтобы арестовать вас.
— Вы так думаете?
— Я в этом уверен… Впрочем, смотрите сами!
С этими словами Пардальян кивнул в сторону группы солдат, показавшихся в конце улицы, ведущей к Лувру, и устремившихся бегом прямо на них.
Ла Варен и впрямь очнулся как раз в тот момент, когда король вошел в дом Бертиль де Сожи. Увидев два силуэта, он сразу же признал в одном из них того человека, что нанес ему жестокий удар сапогом. Во время стычки с Жеаном он не заметил Пардальяна и теперь принял его за сообщника разбойника, висельника, бандита — этими и другими столь же лестными эпитетами маркиз мысленно наградил Жеана.
В достойном своднике сочетались качества тюремщика и шпиона — впрочем, иначе и быть не могло. Затаившись, он навострил уши, стараясь не упустить ни единого слова. Осознав, что молодой человек, столь ему ненавистный, решил дожидаться короля у дверей дома, Ла Варен едва не зарычал от радости. Решение было принято немедленно: тихонько ускользнуть и помчаться в Лувр, к счастью, совсем близкий, дабы поднять тревогу. Одним ударом можно было убить двух зайцев — отомстить негодяю, оскорбившему и ударившему его, и оказать неоценимую услугу королю, ибо молодой головорез наверняка собирался заколоть Генриха. Положение Ла Варена при дворе было более чем прочным, однако же не следовало пренебрегать возможностью отличиться в деле государственной важности.
Воспользовавшись темнотой и тем, что оба ночных собеседника были поглощены разговором, Ла Варен ухитрился незаметно отползти в сторону, затем одним прыжком вскочил на ноги и вихрем полетел к Лувру.
В эту ночь в карауле стоял полк капитана де Пралена, и именно к нему обратился за помощью маркиз. Прален сразу понял, какой счастливый случай дарует ему судьба — при успешном исходе дела его придворная карьера была бы на всю жизнь обеспечена. Итак, он незамедлительно собрал дюжину своих людей, и маленький отряд устремился за Ла Вареном, указывавшим дорогу. Именно на этих солдат обратил внимание Жеана Храброго Пардальян.
Искоса поглядывая на молодого человека, шевалье небрежно произнес:
— Ну, теперь-то вам придется нарушить слово, данное Его Величеству.
— Почему же, сударь? — спросил Жеан с искренним удивлением.
— Так ведь вы, — нарочито простодушно сказал Пардальян, — думаю, вряд ли останетесь здесь. Не собираетесь же вы сразиться с ними? Их, по меньшей мере, дюжина.
Молодой человек ответил очень сухо, тоном, не допускающим никаких возражений:
— Ваши предположения ошибочны! Будь их даже тысяча, я не двинулся бы с места. Быть может, они убьют меня — хотя я в этом не уверен, — но я не навлеку на свою голову позор, нарушив слово.
— Прошу прощения, — очень спокойно возразил Пардальян. — Мне казалось, у вас есть причины дорожить жизнью. Видимо, я вас плохо понял. Оставим это.
Жеан Храбрый, вздрогнув всем телом, бросил короткий встревоженный взгляд на жилище Бертиль, но затем на лице его вновь появилось выражение прежней холодной решимости. И он промолвил тем же сухим, почти оскорбительным тоном:
— А вы, сударь, думаю, вряд ли здесь останетесь? Вы ведь никому ничего не обещали… Вы можете уйти, не навлекая на себя позора.
Лицо Пардальяна мгновенно обрело ледяное выражение, и он ответил юноше его же словами:
— Ваши предположения ошибочны! Я, хоть и по другой причине, также рискую навлечь позор на свою голову, если уйду отсюда.
На секунду Жеану Храброму показалось, что этот странный человек собирается защищать его. Гордыня вновь обуяла юношу, и он чуть было не произнес такое, что уже нельзя было бы исправить. Однако дремавший в нем инстинкт великодушия, о котором он сам не подозревал, смутные, неосознанные чувства справедливости, такта, красоты подсказали ему, что недостойно отвечать оскорблением на благородный порыв этого незнакомца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91