Вполне хватит двоих — и то если против них выйдет редкостный исполин.
Не знали они Жеана Храброго…
А Кончини знал. К тому же Эскаргас, Каркань и Гренгай оставили итальянца — значит, они теперь могли находиться вместе с Жеаном. Вследствие этого он ни на миг не задумался нанять на все время раскопок еще три десятка отпетых головорезов.
Их разбили по восемь человек на четыре взвода — каждый под командой Эйно, Сен-Жюльена, Роктая и Лонваля соответственно. Три взвода искали Жеана, один должен был все время сторожить окрестности часовни: Кончини не забывал, что бретер собирается завладеть кладом.
Целый месяц искали они Жеана и не находили его. А тот, между прочим, вовсе и не скрывался! Просто он не сидел на месте, а все время сновал по окрестностям города: чутье говорило ему, что искать Бертиль нужно вне стен Парижа.
Поиски длились четыре недели, а он был не ближе к цели, чем в первый день. Он потерял терпение и остатки надежды и начал подумывать — уж не покончить ли счеты с жизнью ударом кинжала…
Однажды, тринадцатого июня, Жеан все утро бродил между холмом Копо и аббатством Сен-Жермен-де-Пре. Путь немалый!
Затем он вернулся в город, добрался до улицы Арбр-Сек, долго там простоял, забывшись в мечтах, под окошком той, кого разыскивал столь безуспешно, — и с тяжким вздохом двинулся дальше.
Голова его была пуста, сердце ныло от тоски; приступ яростного отчаяния овладел им. Машинально, не разбирая дороги, продолжая свой путь, он оказался на улице Сент-Оноре и сам не заметил, как прошел ее до конца.
В тот день как раз был большой конский базар у подножия холма Сен-Рок. Как известно, холм этот высится прямо у городских ворот — по правую руку, как выйдешь из города. По случаю базарного дня народа толпилось там множество. Жеан замешался в толпу. Мрачные мысли не оставляли его…
От ворот Сент-Оноре до Монмартрских, вдоль городского рва, тянулась длинная полоса земли, обсаженная деревьями — площадка для игры в шары. На такой же точно, перед Арсеналом, мы прежде видели Пардальяна.
Жеан Храбрый остановился и принялся наблюдать за игрой. Впрочем, он за ней не слишком-то следил: он весь был в своих мрачных думах, за гранью реальности… Он оцепенел от усталости и почти не воспринимал того, что происходило вокруг…
В это время через базар проходил Кончини со своими телохранителями. Жеан стоял к нему спиной, но итальянец его узнал. Глаза Кончини засверкали, губы его раздвинула зловещая усмешка, рука схватилась за шпагу. Он весь подобрался, как хищник, готовый к прыжку.
Накинуться на бретера, пока не опомнился, схватить, связать — вот была его первая мысль. Глаза Кончини налились кровью; он озирался кругом, яростно тряся головой. Нет — в такой толчее ничего не сделать! Флорентиец это понял, выругался про себя и, побледнев от ярости, заскрежетал зубами. Подумать только: упустить врага, когда можно разом покончить с ним!
Всадить Жеану кинжал между лопаток и тут же затеряться в толпе? Это возможно — но что за жалкая месть в сравнении с тем, что выношено в мечтах! Кончини еще помедлил — и на губах его вновь мелькнула злобная улыбка. Как хорошо, что он сумел сдержаться! Поняв, что Жеан не в себе, он сразу придумал, как быть.
Кратко отдав приказания, Кончини закутался в плащ и отошел в сторонку. Один из его людей бегом помчался прочь, трое остальных встали в нескольких шагах за спиной у Жеана, не сводя с него глаз. Особо прятаться им было ни к чему: Жеан их не знал. Тем более он не мог догадаться, что это люди Кончини.
По-прежнему задумчивый, он двинулся дальше. Три соглядатая не отставали от него ни на шаг. Кончини следовал поодаль за своими клевретами, надвинув шляпу на глаза и закрыв лицо плащом.
— Радости вам и преуспеяния, господин Жеан, — произнес вдруг степенный голос.
Жеана словно кто ударил. Подобно человеку, вернувшемуся из иного мира, он рассеянно поглядел на того, кто его приветствовал. Тут он пришел в себя, и по губам его пробежала тень улыбки.
— А, это вы. Равальяк! — негромко сказал он. — Говорите, радости и преуспеяния? Провались все к дьяволу! Знать бы мне, исполнится ли ваше пожелание! Когда вы меня окликнули, я как раз думал, не всадить ли себе в сердце кинжал — сами видите, как много радости в этом сердце. А что до преуспеяния… У меня в кармане есть три экю, и это все мое богатство.
И он хрипло и отрывисто расхохотался, подобно безумному.
Равальяк глядел на Жеана с глубоким состраданием; лицо его исказилось, словно и сам он томился той же скорбью…
— Вы так бледны… — сказал он, покачав головой. — Похудели, глаза у вас блестят, как в лихорадке… Уж не больны ли вы?
— Болен? Нет, я здоров как никогда. Вот что болит!
И Жеан несколько раз с силой стукнул себя в грудь.
Равальяк побледнел. По лицу его разлилось отчаяние, взор наполнился страшной мукой, отражавшей тяжкую душевную борьбу. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но лишь глухо застонал.
Жеан, в свою очередь, внимательно вгляделся в Равальяка — и лицо его также выразило сострадание:
— Да ведь и вы, бедный, сами на себя не похожи! Это все ваши мрачные видения. Мало вам бедности — еще нужно нарочно изнурять плоть и стать палачом собственному телу. А ведь вы человек нестарый, неглупый, образованный, собой недурны… Мало ли на свете таких, которые вас не стоят, а живут куда лучше. И вы бы так могли — а отказываетесь от этого ради каких-то химер! Куда же они вас заведут? Страшно вымолвить! Что-то с нами будет?
Жеан с ласковой улыбкой взял Равальяка под руку и продолжал:
— Знаете, я ведь богат. Я вам уже сказал — у меня есть целых три экю. Пойдемте — я вас угощаю. Съедите добрый обед; выпьете бутылочку — и поймете, что не стоит так мрачно смотреть на жизнь. Пойдемте же!
Равальяк с невыразимым умилением молча глядел на него. Слеза блеснула на его ресницах, прокатилась по исхудалой щеке, пропала в клочковатой рыжей бороде. Он вдруг схватил руку Жеана и поднес к губам.
— Полноте! — в изумлении и в смущении воскликнул Жеан. — За что мне такие почести?
— За вашу неизреченную доброту, — взволнованно ответил Равальяк. — Вы забываете свои беды и скорби, чтобы утешить несчастного. А я ведь вам никто. Но знали бы вы…
Он загадочно посмотрел на Жеана; тот — на него.
— Я знаю больше, чем вы полагаете, — произнес Жеан.
Равальяк вздрогнул; взгляд его стал тревожен. Тогда Жеан прибавил с деланной веселостью:
— Прежде всего, я знаю, что сейчас пять часов, я совсем забыл про обед, а теперь умираю от голода и с ума схожу от жажды. Черт побери мою забывчивость! От голода мне и было так тоскливо — как я раньше не догадался! Пойдемте — поев, мы станем другими людьми, вот увидите!
Равальяк не тронулся с места, но вовсе не из застенчивости, как подумал было Жеан. Вот каковы были мысли Равальяка: «Что это? Или у меня камень вместо сердца? Даже такая доброта — и то не может тронуть меня! А отчего? Все этот демон ревности! Он любим… он, он, а не я! Он пожалел меня. Он — меня пожалел! А я не пожалел его юности, оставляя наедине с отчаянием! Возможно ли? Но нет! Я не простой человек — я вершитель Божия правосудия, и останусь им и впредь. Я должен быть выше людских слабостей. Если я промолчу — буду недостоин своей миссии. Итак, я все скажу. Так надо — я должен очиститься этой жертвой. «
Решение было принято. Душа Равальяка успокоилась, лицо прояснилось. Он покорно пошел вслед за Жеаном.
Они вошли в кабачок, сели в углу под сводами. В другом углу заняли стол люди Кончини. Они ничего не могли слышать, но из вида Жеана не теряли. Пока им этого было довольно.
Жеан бросил на стол экю и приказал проворно подбежавшему хозяину:
— Еды и вина на все деньги, — а затем обернулся к Равальяку и добродушно сказал: — Осталось еще два экю. Разделим их по-братски!
При этом слове Равальяк опять вздрогнул. Юноша протянул ему экю. Равальяк ответил взглядом, в котором смешались и благодарность, и братская любовь, и безнадежность.
Они долго молчали — оба были голодны. Жеан и вправду забыл про обед, бедняга же Равальяк постился гораздо чаще положенного… Немного подкрепившись, он первый нарушил молчание:
— Вы помышляли о самоубийстве? Поистине невыносима должна быть ваша скорбь! Такому человеку, как вы, подобные мысли не приходят, если только чаша его терпения не переполнена.
Сердце Жеана жаждало в этот миг раскрыться — казалось, оно разорвется, если юноша не поведает кому-нибудь своей тайны. Но он все еще сдерживался. Почему? Да потому, что был из числа людей замкнутых, ревниво хранящих печали свои при себе.
Однако сил молчать уже не было — и он заговорил. Как ни убеждал, как ни ругал он себя — все напрасно. Таинственная неодолимая сила понуждала его быть откровенным с несчастным, которого он, собственно, вовсе не знал — просто однажды оказал ему милость. Разумеется, он догадывался о тайной страсти Равальяка, но не видел в нем своего соперника. Впрочем, обо всем, что могло Равальяка задеть или огорчить, Жеан деликатно умолчал.
Рассказал же он о покушении Кончини (не называя имени злодея) и о том, как удалось спасти девушку. Рассказал, как отвез ее в дом, где, думал он, ей ничего не грозит. О том, как она загадочно исчезла. О своих упорных, но безуспешных поисках.
Равальяк сосредоточенно слушал его — то качал головой, то поддакивал. Он словно хотел убедиться: Жеану действительно изменяют последние остатки сил и мужества. Вот тогда жертва Равальяка спасет его! А быть может, он просто оттягивал роковой миг, не находя в себе довольно сил одолеть свою муку?
Как бы то ни было, он тихим голосом произнес вот что:
— Она видела, как вокруг ее дома рыщет король, и решила скрыться. Ведь она чистая, честная девушка.
Жеан вздрогнул. Это был не вопрос, не предположение — Равальяк был уверен в истине своих слов.
— Вы ошибаетесь, — сказал Жеан, пристально на него глядя. — Король ей ничем не опасен. Совершенно ничем — понимаете?
Равальяк бросил на Жеана безумный взор, побледнел, задрожал. Невыразимая тревога загорелась в его глазах.
— Вы уверены? — прошептал он.
— Полностью. Говорю вам — король здесь ни при чем. У нее есть враги. Она угодила в какую-то хитрую, гнусную западню.
Равальяк знал: Жеану всегда можно верить. В душе его все перевернулось; он лихорадочно соображал: «Так значит, она в опасности? А я уже месяц знал об этом — и молчал! Вдруг с ней случилась беда? Вдруг она погибла? Если так — то это я убил ее! Я! О, будь я проклят!»
И внезапно, отбросив сомнения, он глухо сказал:
— Послушайте! Я молчал до сих пор потому, что был уверен: она скрылась сама. Я, как видно, ошибся. Теперь я вам все скажу… Дай Бог, чтобы не было поздно!
И он рассказал, как встретил Бертиль на Монмартре вместе со старой крестьянкой, как последовал за ними к аббатству, как она вошла туда и не вышла.
Не дослушав его до конца, Жеан прицепил шпагу к поясу и вихрем вылетел прочь. Но вскоре он так же стремительно вернулся назад к столу, схватил Равальяка за обе руки, сжал их так, что кости захрустели, и тихо произнес, глядя собеседнику прямо в глаза:
— За услугу — услуга. Ты спас меня от отчаяния — я тоже тебя спасу. Тебя — и его… Ты знаешь, о ком я.
Он еще ближе притянул к себе Равальяка и еле слышно прошептал:
— Слушай меня, Равальяк. Я знаю: ты хочешь убить короля из ревности — ты видал его рядом с ее домом. Не спорь, я знаю, что говорю! Так я не дам тебе совершить такое злодеяние. Король ей отец, Равальяк! Понимаешь — отец! Убей же его, если смеешь!
Он отпустил Равальяка. Тот испустил глухой стон и застыл, словно статуя. Невидящими глазами он глядел вслед Жеану, который снова исчез — и уже не вернулся.
Глава 39
СХВАТКА НА ПУТИ В МОНМАРТРСКОЕ АББАТСТВО
Обезумев от радости, сам не помня себя, Жеан Храбрый стремглав бросился в первый же переулок. Его вела вперед одна лучезарная мысль: «Она жива! Я знаю, где она! Я обязан освободить ее, хотя бы камня на камне не осталось от этого аббатства!»
Раз уж он так спешил, путь его должен был бы лежать вдоль холма Сен-Рок и дальше полями за Виль-Левек: так вышло бы много короче. Но он побежал в предместье Сент-Оноре и дальше, не разбирая дороги; так и помчался прямо вперед.
Выбегая, он сильно толкнул дворян Кончини, но не остановился, не извинился — ему было некогда. За спиной у него раздались возмущенные крики, угрозы, ругательства… Он все слышал — но не ответил, не обернулся, не задержался ни на мгновение.
Дворяне хотели погнаться за наглецом и сразу его проучить, но Кончини их остановил.
Он увидел, куда побежал Жеан, и сразу же догадался: юноша мчится к Монмартру! Впрочем, возможно, он остановится в деревушке Руль близ дороги или повернет оттуда налево, к Шайо? Нет! Эти мысли Кончини отбросил в ту же секунду. Жеан спешит на Монмартр — сомневаться тут не приходится! Радость обуяла Кончини, и он прошептал:
— Теперь-то ты попался!
Один из четырех дворян уже успел исполнить приказ и привел с собой дюжину человек. Весь отряд устремился короткой дорогой, про которую не вспомнил Жеан.
А тот миновал предместье и за капуцинским монастырем повернул направо. Тут он пробормотал:
— Куда, собственно спешить? Теперь я знаю, где она; теперь я ее обязательно спасу. Только глупо было бы надеяться, что все совершится сразу, без всякого труда. Нет, само собой дело не сделается. Потребуется, полагаю, еще немало времени, терпения, осторожности. И главное, черт побери — это не привлекать к себе понапрасну внимания! Так что пойду я теперь спокойно, словно забрел сюда случайно, гуляя. Подойду к этому аббатству поближе, изучу все на месте, а там видно будет.
Так он и сделал: замедлил шаг и пошел, как праздный пешеход. Он миновал мост Аркан через Монмартрский ров, прошел еще несколько туазов и вновь свернул направо.
Тут нам придется подробно описать местность.
Большая дорога шла от моста Аркан до окраины Монмартрского предместья с запада на восток, слегка уклоняясь к югу. От предместья она продолжалась к северо-востоку, наискосок, в направлении деревни Клиньянкур. Неподалеку от нее стоял крест — тот самый, у которого молился Равальяк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91