Пользуясь вашим расположением, прошу вас свидетельствовать свою признательность этому юноше. Он, несомненно, заслужил ее — без него Вашего Величества уже не было бы в живых.
Генрих недружелюбно посмотрел на Жеана и ничего не сказал. Жеан выдержал его взгляд хладнокровно, можно сказать — равнодушно.
Беарнец находился в затруднении. Как бы там ни было, Жеан Храбрый ему нравился, в глубине души он им даже восхищался. Но вот эта кровавая история у Монмартрского эшафота… Судя по докладам, наглеца нельзя оставить безнаказанным. Поэтому король был недоволен и смущен.
Пардальян словно не заметил монаршего недовольства. По-прежнему невозмутимо, но на сей раз вполне серьезно он продолжал:
— Если бы не он, меня бы здесь не было, и, следовательно, я бы не мог вас избавить от верной гибели… Вы сказали, государь, что мне могло переломать все кости. Верно — но мой старый скелет не такая уж большая жертва ради жизни Вашего Величества. А юноша этот еще находится на заре своих дней; он любит, любим — У него есть все причины желать прожить как можно дольше… Однако он, не колеблясь, выручил вас. Потому говорю еще раз: если королю благоугодно свидетельствовать свою признательность — то ему в первую очередь!
От Генриха Ждали, так сказать, окончательного приговора, и он поневоле подчинился… Обращаясь к Пардальяну, он сурово произнес:
— Я велел этому юноше, чтобы он исчез, и тогда бы о нем забыли. Но вчера и сегодня мне о нем много говорили — даже слишком много. Его считали мертвым — и хорошо, что так, иначе бы его по меньшей мере вздернули. Вы говорите, я обязан ему жизнью… что ж, я помилую его, и мы будем в расчете.
Он повернулся к Жеану, стоявшему с каменным лицом:
— Даем вам сорок восемь часов, чтобы покинуть наш город. До той поры вас не будут преследовать, но далее я ни за что не ручаюсь. Больше, молодой человек, ни о чем меня не просите.
Жеан поклонился с унаследованным от отца благородным достоинством и строго ответил:
— Я уже имел честь говорить Вашему Величеству, что не могу сейчас уехать из Парижа.
— Вот как? Очень жаль!
— Вашему Величеству вовсе не стоит сожалеть об этом.
— Что такое?!
От тона, которым разговаривал король, любой царедворец скончался бы на месте. Жеан же держался с уверенностью, которую, казалось, ничто не могло поколебать.
Пораженные безмолвные свидетели этого разговора — герцоги Бельгард и Лианкур — в ужасе смотрели на несчастного юношу. Как он не может понять: король гневается, гроза вот-вот разразится — и тогда он погиб!
Пардальян неподвижно стоял, смотрел на сына и глаза его радостно сверкали.
Король же, проговорив «Что такое?», отвернулся с видом полного равнодушия. Даже полному профану в этикете стало бы ясно: разговор окончен.
Однако у Жеана Храброго было свое на уме. Он с усмешкой поглядел на Пардальяна, что значило: я все понял, но не все еще сказал.
До Пардальяна дошел смысл его взгляда.
«Что он собрался делать? Черт! Надо быть начеку!» — не без тревоги подумал он.
Не сдвинувшись с места, Жеан многозначительно произнес:
— Ваше Величество и вправду думает, что лошади понесли случайно?
Генрих разом обернулся, словно услышал в траве шуршание ядовитой змеи. Все его величие вмиг пропало, и на смену ему явилась тревога, совершенно нескрываемая тревога. Дрожащим голосом король произнес:
— Что вы хотите сказать?
— Спросите этого человека, — все так же многозначительно кивнул Жеан на кучера. — Он теперь, кажется, понял, в чем дело.
Кучер давно уже слез с козел и осматривал лошадей, пытаясь разобраться, отчего же они взбесились. В тот самый миг он как раз принюхивался к острому характерному запаху, исходившему из конской пасти… Бледный, обескураженный, он повернулся к королю.
Генрих скорым шагом подошел к нему. Бельгард и Лианкур, забыв об этикете, последовали за королем. Пардальян с Жеаном остались стоять на месте. За спиной у короля Жеан вновь тайком улыбнулся отцу: он-де кое-что задумал…
— Ну что? — беспокойно спросил Генрих IV.
— Боже, Ваше Величество! — ответил кучер. — Некий преступник напоил лошадей водкой! Это не случайное происшествие — это подлое, умышленное покушение!
Генрих побледнел. Мы с вами знаем: страх покушений был кошмаром, отравлявшим ему жизнь. Безумными глазами он поглядел на своих спутников — Бельгард и Лианкур были еще бледнее.
— Ох, злодеи! — прошептал Генрих. — Убьют меня, ей-богу, убьют! Тыщу раз я говорил себе: живым из этого города мне не выбраться!
Он вновь повернулся к Пардальяну с Жеаном:
— И вы это знали?
Отец и сын кивнули. Король в гневе стиснул кулаки и выругался про себя. Жеан медленно и веско заговорил:
— Да, мы знали. Слава Богу, в этот раз мы успели вовремя. В этот раз… Не обманывайтесь, государь: то, что не удалось сегодня, завтра повторится каким-либо иным образом.
Он воздел руку к небу и продолжал тоном пророка:
— Смерть рыщет вокруг вас, тащит в пучину, хочет схватить вас своей костлявой рукой! Я вижу ее! Быть может, мне улыбнется удача, и я еще раз вовремя поспею отогнать ее. Итак, сегодня, а может быть и завтра Вашему Величеству не стоит жалеть, что я остался в городе, вопреки высочайшему повелению.
Эти слова и тон, каким они были сказаны, произвели на короля сильнейшее действие. Он невольно всем телом содрогнулся от ужаса.
Но в то же самое время Жеан исподтишка поглядывал на Пардальяна с тайным лукавством. Пардальян вновь все понял и подумал: «А ведь неглупо, ей-ей! Королю не хватило великодушия помиловать его — так мы напугаем его покушением и добьемся-таки своего! Парень защищает себя, и защищает смело, любыми способами… — Он усмехнулся: — Моя кровь, ничего не скажешь!»
В смятении король обратился к Пардальяну с красноречивейшим немым вопросом в глазах. Шевалье про себя засмеялся: «Погоди, я тебя сейчас утешу!»
С прекрасно известным Генриху непроницаемым видом он сказал:
— Молодой человек не преувеличивает… скорее даже недоговаривает.
— Дьявольщина! — похолодев, прошептал король.
— Разве господин де Сюлли не предостерег Ваше Величество относительно некоей церемонии?
— Как же! Я как раз хотел благодарить вас за это.
Все так же невозмутимо Пардальян возразил:
— И за это, Ваше Величество, благодарить надо не меня, а этого юношу. Если бы не он, мне бы не удалось предупредить господина де Сюлли о тайных планах злоумышленников.
Жеан насторожился: он понятия не имел, на что намекает шевалье. Пардальян между тем не лгал. И о планах Кончини, и о действиях Парфе Гулара он узнал потому, что разыскивал Жеана. По своей особенной логике Пардальян рассудил: не будь Жеана, он ничего бы не узнал. Значит, чья тут заслуга? Жеана! А раз так — честь по всей справедливости надлежит воздать юноше.
Генрих IV, как известно, верил каждому слову Пардальяна. Он утер рукой пот со лба, тяжело вздохнул и сказал:
— Так вы, молодой человек, знаете, кто те злодеи, что тайно преследуют меня? Так вы уже однажды спасли своего короля?
Пардальян поспешил ответить за сына:
— Ваше Величество ошибается: не однажды, а дважды. Совсем недавно он одним-единственным словом обезоружил человека, собиравшегося…
— Господин де Пардальян! — прервал его Жеан. — Прошу вас, не рассказывайте об этом королю!
— Нет, расскажите, тыща чертей! — возбужденно воскликнул Генрих. — Королю необходимо знать храбрецов, что так отважно и бескорыстно служат ему!
— Жеану Храброму, — продолжал Пардальян, сдерживая улыбку, — действительно много известно. Может быть, потому-то его и стараются очернить в глазах Вашего Величества. Так или иначе, он не хвастал — ему еще, возможно, придется сохранить жизнь королю. Что до меня, я уверен: отправив его в ссылку, Ваше Величество добровольно лишит себя преданного защитника. Вы сами заточите то оружие, которым вас лишат жизни.
Последние слова он произнес с необыкновенным пылом, а про себя подумал: «Ну-ка, попробуй, отвертись теперь!»
Генрих был в ужасе и в ярости.
«Три покушения! — думал он. — За один месяц! И никто не подозревал! И не будь этих двоих — мне конец! Что ж — слава Богу, теперь я предупрежден и найду защиту!»
Вслух он невольно сказал:
— Да, это дело другое!
Пардальян с сыном быстро переглянулись. Король действительно сильно перепугался и вел себя иначе — если прежде он разговаривал с Жеаном сурово и отчужденно, то теперь ласково, почти по-семейному.
— Итак, молодой человек, — добродушно произнес он, — вы хотите остаться в городе только затем, чтобы охранять нашу особу?
Жеан бесстрашно и честно ответил:
— Не только… но отчасти.
— Недурно, — прошептал Пардальян, с нетерпением ожидавший его ответа. И улыбнулся:
— И царедворец он будет такой же плохой, как отец!
Генриху ответ понравился. На душе у него сразу полегчало, и с громким смехом он произнес:
— Вот это откровенно! Признаюсь, молодой человек, вы мне по сердцу!
Лианкур с Бельгардом, видя, что дело для юноши приняло хороший оборот, любезно заулыбались ему, кстати вспомнив, что их он тоже спас. Прежде это им как-то в голову не приходило…
— Но скажите, — продолжал король с лукавой улыбкой, — откуда в вас такая перемена? Я ведь не забыл о самой первой нашей встрече. Тогда вы собирались любой ценой лишить меня жизни, а теперь так отважно ее защищаете.
— С тех пор, — без малейшего смущения отвечал Жеан, — я узнал нечто, чего не знал тогда.
— Вот как! И что же это?
Жеан почтительно склонился и сказал:
— Что она ваша дочь.
Глава 57
НЕУДАВШЕЕСЯ ПОКУШЕНИЕ
Смысл этих слов был Генриху совершенно ясен. Парой минут раньше такой ответ задел бы его и вызвал бы гневную отповедь. Но теперь он иначе относился к Жеану. Эти слова успокоили короля больше любых пылких заверений в преданности. Верность отцу Бертиль де Сожи, справедливо подумал он, будет гораздо сильнее верности государю. Что еще нужно человеку, который опасается за себя? Оба ответа Жеана были крайне рискованны, но оба раза ему удалось понравиться королю.
Однако Генрих IV, прежде чем ответить, долго еще стоял молча, глядя словно сквозь Жеана. Он думал о дочери.
«Почему я не сдержал слова? — размышлял он. — Почему не забочусь о ней? Да, ведь у меня было столько дел…»
В действительности его испугал и оттолкнул прием, который она ему оказала. Король Генрих чувствовал себя неловко перед этой удивительной девушкой. Она посмела судить его. Она не явила ни дочернего почтения, ни трепета перед королевским саном. Она, наконец, горделиво отринула почести, титулы, богатство, а главное — его отеческую привязанность. И он не смел более являться к ней.
Генрих думал, что теперь настала пора о ней вспомнить. Это был его долг — ведь ради нее у него появился защитник, одаренный чудесной силой и безумной отвагой.
Мысли его были чистосердечны, хотя от дела их отделяло еще немало. Отцовское чувство было в короле развито очень слабо. Притом он не мог открыто признать эту свою дочь, а ее несносный (по мнению короля) характер выводил его из себя.
Так что, скорее всего, вернувшись в Лувр, он про нее тут же забудет, как забыл и в прошлый раз. Генрих сам это чувствовал и заранее оправдывался перед собой:
— Да ведь ей только того и надо…
Тем временем со стороны аббатства послышался глухой топот копыт — он был все ближе, ближе… Никто не обратил на него внимания, и лишь Жеан Храбрый догадался, кто скачет.
В тот момент, когда король Генрих наконец-то собрался с мыслями, чтобы ответить, отряд во главе с Кончини, д'Эперноном и Неви с двух сторон обогнул часовню Святых Отцов и во весь опор помчался вдоль садов королевы. Генрих обернулся и увидел: множество всадников вихрем скачет мимо мельницы.
Он воспрял духом, довольная улыбка мелькнула на его хитроватой физиономии — и он забыл ответить Жеану.
Все, кто был там, также обернулись и принялись внимательно вглядываться в конный отряд.
Обернулся и Жеан, и Пардальян, не спускавший глаз с сына, заметил, что юноша вдруг встрепенулся и гнев и вызов загорелись в его глазах. Одним стремительным движением он подтянул перевязь и поправил шпагу, приготовившись к неминуемой схватке.
Все это Пардальян заметил моментально — и тут же все понял. Он перевел взгляд с Жеана на кавалькаду, потом — на короля, ничего не сказал (лишь усмехнулся недобро), тоже поправил шпагу и гордо выпрямился.
Меж тем д'Эпернон, Кончини и Неви заметили короля с его спутниками. Разом приподняв шляпы, они воскликнули что было мочи:
— Да здравствует король!
И позади всадников раздался, подобно эху, тот же клич. Это кричала толпа любопытных, устремившихся за кавалькадой; кричали жители предместья, ушей которых достиг молниеносно распространявшийся слух о готовившемся покушении… кричали те, кто сам не знал, почему надо кричать:
— Да здравствует король!
Генрих, повеселев, помахал всадникам рукой и крикнул:
— Спасибо, друзья!
Затем, так и сияя, он повернулся к своим спутникам:
— Тыща чертей! Да, есть негодяи, желающие нашей смерти, — но куда больше, благодарение Богу, добрых людей, спешащих явить свою преданность! Дьявольщина, до чего ж веселее становится от этого на душе!
Справа от короля в этот момент стояли Бельгард с Лианкуром, слева — Пардальян с Жеаном. Пардальян нарочно устроил так, чтобы Жеан оказался рядом с королем. Ему-то и были, соответственно, адресованы эти слова, а благосклонная улыбка говорила, что к Жеану они действительно относятся.
Юноша молча и со скептической усмешкой поклонился. Пардальян заметил и эту улыбку, и яростный взгляд, брошенный Жеаном на троицу во главе колонны.
Генрих же ничего не заметил. Он всматривался во всадников, но пока не мог их узнать: отряд был еще далеко, а зрение короля с каждым днем слабело. Он только поспешно приказал:
— Прошу вас, господа, не болтать об этом деле. Помните: это всего лишь несчастный случай.
И, не дожидаясь ответа, Беарнец пошел вперед — этот ртутный шарик не мог долго стоять на одном месте.
Вышло так, что Пардальян с Жеаном оказались позади короля и в нескольких шагах от двух герцогов. Те тоже с ненавистью смотрели на приближавшийся отряд — теперь лица всадников были ясно видны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91