Сантехника супер, здесь 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Владея таким богатством, они вполне могли утолить голод и жажду даже в столь поздний час и невзирая на все запреты полиции.
Итак, с улицы Фур они свернули на улицу Гренель и подошли к улице Сент-Оноре со стороны церкви. Здесь перед ними предстал позорный столб. Миновав его с вполне понятным омерзением, они устремились на улицу Шан-Флери, прославленную своим гостеприимством в любое время суток.
К полудню следующего дня они все еще сидели в кабачке, правда, переместившись на улицу Тиршап, параллельную улице Арбр-Сек. Инстинкт привел их поближе к жилищу вожака -Жеана.
Естественно, именно о нем они и говорили. И о маленькой мадемуазель — так они называли Бертиль, — которая оказалась дочерью короля. И о достойном дворянине (Пардальяне), которого пришлось разбудить посреди ночи. И о Кончини, с которым они сыграли такую славную шутку накануне, что теперь к нему лучше было не соваться. Словом, они заново переживали все перипетии недавнего приключения.
— Однако же мы остались без работы, — заметил практичный Каркань. — Пора подумать о пропитании. Боюсь, миновали для нас хорошие денечки.
— Ба! Да разве наш Жеан о нас не позаботится?
— Еще бы! Он женится на своей мадемуазель… а та, должно быть, богата, как… как королевская дочь, черт возьми! И мы пойдем к нему на службу.
Эта приятная перспектива несколько успокоила Карканя.
— Эх! — воскликнул Гренгай, вдруг залившись смехом. — Какую рожу, верно, скорчил Кончини, когда господин Жеан пришел развязывать его.
— Ты думаешь, он туда вернулся?
— Сам рассуди, Каркань, неужели господину Жеану не о чем переговорить с Кончини?
— Бедняга Каркань, — жалостливо произнес Эскаргас, — он почти так же глуп, как брат Парфе Гулар.
— Откуда же мне было знать? — пробурчал недовольно Каркань, очень задетый сравнением с Парфе Гуларом, чьи глупость и невежество вошли в пословицу.
— Можешь не сомневаться, — серьезно промолвил Гренгай, — Жеан туда вернулся, как только вышел из Бычьего дворца… и объяснил Кончини при помощи одного из своих неотразимых ударов, что к его невесте лучше не приставать.
— Так что Кончини сейчас, — авторитетно подтвердил Эскаргас, — наверное, уже помер, проглотив несколько дюймов стали. Такое угощение переваривается с большим трудом.
— И пусть сатана примет его душу! — елейным тоном добавил Гренгай, которого немедля поддержали товарищи, возгласив проникновенно:
— Аминь!
И наши храбрецы от души расхохотались.
Выйдя наконец из кабачка, они двинулись куда глаза глядят и буквально через пятьдесят шагов натолкнулись… на кого бы вы думали? Да на Кончини же! Он, только что ими похороненный, шел прямо на них! Живой Кончини — из мяса и костей, в полном здравии, такой же нарядный и элегантный, как всегда. Они едва успели нырнуть в ближайшую подворотню. Кончини прошествовал мимо, не заметив наших храбрецов.
Приятели переглянулись, не говоря ни слова. Все были бледны, и во взглядах читалась одна и та же мысль. Гренгай, опомнившись первым, схватился за эфес шпаги и сказал просто:
— Пошли!
Никаких объяснений не потребовалось. Меньше чем через минуту они уже стояли у дома Жеана.
Гренгай помчался наверх, перескакивая через четыре ступеньки разом; но спустился почти тут же с вытянувшимся лицом.
— Ну что? — вскричали двое других в тревоге.
— Дверь не заперта, кровать не разобрана. Значит, к себе он не возвращался.
Они удрученно переглянулись. Гренгай размышлял, дергая себя за нос.
— Может быть, он все-таки не ходил на улицу Ра? — робко предположил Каркань.
— А Кончини сам развязался! — промолвил Гренгай, пожимая плечами.
— Однако Кончини не смог бы справиться с нашим Жеаном, — сказал Эскаргас. — Но мы своими глазами видели Кончини.
— Господин Жеан разделался бы с Кончини в два счета, если бы захотел, — решительно заявил Каркань.
— Ослы вы оба, — заявил без всяких церемоний Гренгай. — Да разве не понятно вам, остолопы, что если Кончини гуляет живой и невредимый на свободе, то он подстроил нашему Жеану какую-нибудь предательскую ловушку? Что дом этот на улице Ра, что его хозяин большого доверия у меня не вызывают.
Состоялось нечто вроде военного совета, в результате которого они решили установить наблюдение за любовным гнездышком Кончини. Проведя там весь остаток дня, они так и не смогли проникнуть вовнутрь. Наступила ночь. Они говорили себе, что если Жеан еще жив, то Кончини непременно явится, чтобы разделаться с ним. По правде говоря, они еще не придумали, что делать в этом случае. Их заветной мечтой было войти в дом.
Подменяя друг друга, они не спускали с дома глаз — пока один сторожил, двое других спали, завернувшись в плащи. К счастью, жизнь их достаточно закалила, и ночь на свежем воздухе не казалась им слишком тяжелым испытанием.
На следующее утро Гренгай, взявший на себя командование, отослал Эскаргаса к дому на улице Сент-Оноре, а Карканя — на Новый мост. Каждый из них получил точнейшие инструкции. Сам же парижанин остался на улице Ра.
Тянулись бесконечные, мучительные часы, но терпение храбрецов не иссякало. Внезапно Гренгай, с силой хлопнув себя по лбу, разразился проклятиями по своему адресу:
— Ах, я олух царя небесного! Тупая скотина! Чтобы меня лихорадка скрутила! Чтоб кабан на части разодрал! Как же я не подумал об этом раньше?
И он помчался стрелой на постоялый двор «Паспарту» на улице Сен-Дени, намереваясь найти Пардальяна, даже имени которого он не знал. Однако Жеан в трудную минуту обратился именно к нему, стало быть, это был преданный друг. Оказавшись в свою очередь в затруднении, Гренгай решил обратиться к другу вожака.
Ему посчастливилось: Пардальян сидел в общем зале, за столиком у окна, и был занят разделкой весьма аппетитного на вид гуся.
Гренгай запыхался от бега и от волнения. Кроме того, весь облик Пардальяна внушал ему почтение, близкое к трепету; в крайнем смущении он уже говорил себе, что излишне погорячился и что не осмелится потревожить этого человека, в котором, несмотря на простоту манер, сразу угадал знатного вельможу.
Но было уже поздно, поскольку Пардальян заметил его. Собрав свою смелость, Гренгай приблизился к столу, подметая пол перьями шляпы и кланяясь на каждом шагу.
— Простите меня, монсеньор, — пролепетал он сдавленным голосом, — с моей стороны это. дерзость, но речь идет о серьезном деле… очень серьезном…
Пардальян пристально поглядел на бандита. Он увидел и смятение его, и тревогу. Того же беглого взгляда ему хватило, чтобы понять: бедняга давно ничего не ел. Действительно, Гренгай, оголодавший за время бдения у дома Кончини, не удержавшись, покосился на поджаристого гуся. Пардальян приветливо улыбнулся и спросил благожелательным тоном:
— Вам нужен именно я, храбрец?
— Да, монсеньор, — ответил Гренгай, согнувшись в поклоне пополам.
— Прекрасно, — спокойно промолвил Пардальян.
И поманив к себе хозяйку, миловидную, пухлую и улыбчивую женщину лет тридцати пяти, которая, судя по всему, относилась к нему с особым вниманием, приказал:
— Госпожа Николь, будьте любезны поставить еще один прибор.
А затем, повернувшись к ошеломленному Гренгаю, добавил:
— Присядьте, храбрец… отведайте этого гуся, потому что он вам, вижу, пришелся по душе.
При этом неожиданном приглашении на хитрой физиономии парижанина попеременно отразились самые разнообразные чувства: удовольствие, гордость, досада, сожаление… Поклонившись еще раз, он выпрямился и, честно поглядев в глаза Пардальяну, произнес с оттенком грусти, не лишенной достоинства:
— Монсеньор, вы забыли, что я обыкновенный бродяга… бандит. Это слишком большая часть для меня. И я никогда не позволил бы себе…
— Садитесь-ка, — мягко прервал его Пардальян. — Ешьте вволю, не называйте меня больше монсеньором и скажите, чем я могу быть полезен вашему вожаку. Ибо, полагаю, вы пришли ко мне ради него.
Госпожа Николь, поскольку именно так звали хозяйку «Паспарту», между тем исполнила распоряжение Пардальяна с быстротой, свидетельствующей о необыкновенном ее уважении к этому клиенту.
Гренгай не заставил себя больше просить. Усевшись напротив Пардальяна, он смело атаковал половину гуся, которую этот совсем не заносчивый дворянин уступил ему, и, запивая каждый кусок большим глотком вина, в изобилии поданного к столу, стал рассказывать о своих тревогах относительно судьбы Жеана. Он простодушно признался, в каком затруднении находится, ибо не знает, что делать дальше, дабы вызволить Жеана из ловушки, куда тот, по всей видимости, угодил. Наконец, окончательно расхрабрившись благодаря любезности и простоте манер Пардальяна, осмелился воззвать к его силе и уму в надежде, что ему удастся найти выход из этого безнадежного положения.
Одновременно с рассказом Гренгай прикончил гуся, успев прихватить еще и изрядный кусок пирога.
Увидев это, Пардальян встал и сказал очень просто:
— Пошли!
— Дьявольщина! — прошептал в восхищении Гренгай. — Вот это человек!
Вскоре они уже были на улице Ра. Первым делом Пардальян, естественно, осмотрел дом. Ему пришлось убедиться в правоте храбрецов: силой сюда пробиться было бы невозможно. Эту крепость надо было брать только хитростью и ловкостью.
Он задумался, и на лице его появилось озабоченное выражение.
В этот момент появился совершенно запыхавшийся Каркань, который при виде Пардальяна застыл в изумлении. Гренгай успокоил его в двух словах, и Каркань выпалил:
— Он идет! А за ним Галигаи… но он ее не видит! А за обоими следом — Эскаргас!
В ясном взоре Пардальяна зажегся радостный огонек. Он увлек своих спутников за угол и объяснил им:
— Раз Кончини идет сюда, ваш вожак еще не погиб, как я опасался. Итак, надо успеть проникнуть в дом прежде, чем Кончини совершит убийство, которого еще не успел совершить. Это я беру на себя. Я пройду вслед за мадам Кончини, поскольку она должна войти без ведома мужа.
Храбрецы совсем не знали Пардальяна. Но так велика была его уверенность в себе, таким мощным было воздействие его личности на всех, с кем он общался, что ни один из троих ни на секунду не усомнился в истине его слов. Гренгай же потирал руки с таким исступлением, что было ясно, как рад он счастливой мысли, вовремя пришедшей ему в голову, призвать на помощь этого необыкновенного человека.
Пардальян очень спокойно отдал им краткие распоряжения, выслушанные с благоговейным почтением. Затем, скрывшись в нише, они стали ждать.
Наконец Кончини появился. Они пропустили его, не шелохнувшись.
Когда фаворит вошел в дом, Пардальян проскользнул в другую нишу, которую заметил в двух шагах от двери.
Скоро показалась Леонора. Она остановилась перед дверью в ожидании, застыв с неподвижностью статуи, без звука и без жеста. Через несколько секунд дверь приоткрылась. Наружу выскользнула какая-то пожилая женщина и шепотом произнесла несколько слов.
Но у Пардальяна был тонкий слух. Он не двинулся из своего укрытия, а на губах его появилась удовлетворенная улыбка.
Леонора, что-то пробормотав в ответ, протянула кошелек, мгновенно исчезнувший в кармане старухи, затем вошла в дом и бесшумно затворила за собой дверь. Женщина, задержавшись на несколько мгновений у порога, пошла прочь, волоча ноги.
Пардальян, выйдя из ниши, догнал ее за одну секунду.
— Милое дитя, — сказал он с самым любезным и простодушным видом, — мне совершенно необходимо переговорить с господином Кончини, вашим хозяином. Не будете ли вы так добры открыть мне дверь этого дома, откуда вы только что вышли?
«Милое дитя» оказалось мужеподобной бабой лет пятидесяти. Она явно отличалась необыкновенной силой и, должно быть, исполняла в этом доме какую-нибудь зловещую работу — тюремщицы или, возможно, палача.
Слова Пардальяна она встретила с подозрительной недоверчивостью, однако, польщенная вежливостью этого любезного кавалера, ответила не без жеманности:
— Увы, сударь мой! Я не могу открыть вам, потому как ключа у меня нет. А стучать не буду, не гневайтесь… монсеньор приказал его не беспокоить, и меня выгонят, если я ослушаюсь.
Пардальян, протянув ей две золотые монеты, проговорил с наивным видом и с той же несокрушимой вежливостью:
— Но, милое дитя, я не прошу вас стучать в дверь. Я прошу только открыть мне ее.
В глазах бабищи сверкнул опасный огонек, но вид золота несколько остудил ее пыл. Схватив монеты и сунув их в карман, она присела в неуклюжем реверансе и сокрушенно произнесла, причем в тоне ее прозвучала некоторая насмешка:
— Да благословит вас небо, сударь мой. Какая жалость, что я не могу отблагодарить столь щедрого сеньора. Но я уже сказал вам: ключа у меня нет.
И она добавила с глухой угрозой:
— Не приставайте ко мне… и дайте пройти, добром прошу.
Нисколько не смутившись, Пардальян промолвил кротко:
— А как же тот ключ, что вы сделали для мадам Кончини? С его помощью вы предаете своего хозяина… но для меня он тоже сгодится.
Бабища побледнела. Но она была уверена в своей чудовищной силе, ибо легко справлялась с одним и даже с двумя мужчинами. Быстро оглядевшись, она убедилась, что улица пуста, и решительно надвинулась на Пардальяна, преграждавшего ей путь.
Тот не сдвинулся с места. Быстро протянув руку, он схватил ее за запястье, по-прежнему улыбаясь с самым любезным видом. Это движение никак не походило на резкий жест борьбы. Он взял ее за запястье, как мог бы взять за подбородок.
Но лицо служанки вдруг исказилось. На нем появилось выражение крайнего изумления, вскоре сменившегося мукой. Пардальян, услышав глухой стон, заботливо спросил:
— Неужели я сделал вам больно, красавица моя? Я ведь только слегка нажал.
Внезапно тон его совершенно изменился, и он промолвил холодно:
— Слушай, у меня мало времени. Если ты мне не откроешь, я подтащу тебя к двери, постучу сам и передам тебя в руки твоего хозяина, которого ты предала.
— Господи Иисусе! Да ведь это сам дьявол во плоти!
— Ключ! — властно приказал Пардальян.
И, поскольку она не желала подчиниться, потащил ее к двери, как и обещал, без видимых усилий, хотя она сопротивлялась со всей энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91


А-П

П-Я