Я не испытываю к вам злобы, но и не чувствую страха при виде вас. Вы такой же человек, как и я, и моя шпага стоит вашей. И если вы попытаетесь заставить меня замолчать, я тотчас же отброшу все неприятные воспоминания, которые омрачили когда-то наше знакомство, и просто-напросто буду готов скрестить свой клинок с вашим.Анри де Монморанси пожал плечами и сказал:— Сядьте, господин де Пардальян, и давайте побеседуем спокойно!Маршал, конечно, прекрасно понял, кого имел в виду Пардальян в своей гневной филиппике. Понял, но ничего не возразил в ответ. Может, он счел для себя недостойным вступать в спор с таким собеседником. А может, поведение старого солдата восхитило Данвиля, и маршал всерьез решил предложить Пардальяну участвовать в одном опасном деле.Так или иначе, Данвиль спокойно опустился на стул и без всякого волнения обратился к Пардальяну:— А знаете, господин де Пардальян, ваши глаза посуровели… Вас и раньше многие боялись, но теперь вы можете кого угодно напугать до полусмерти.— Вы преувеличиваете, монсеньор! Хотя, конечно, шпагой я орудую неплохо…— И возраст не сказывается?— Ах, монсеньор, вы же сами заметили, что я нисколько не постарел. Годы меня не меняют…— Помню, как-то на вас напали трое и вы с ними расправились в мгновение ока. Что, и сегодня могли бы повторить этот подвиг?— Если противников будет всего лишь трое, не сомневайтесь, повторю хоть сейчас.— Вижу, вы сохранили завидное хладнокровие, рука ваша по-прежнему сильна и тверда…— Знаете, монсеньор, когда проводишь целые дни в дороге, всякие встречи случаются. Так что моей шпаге отдыхать не приходилось. Не в упрек вам будь сказано, у вас в замке мой клинок маленько заржавел. Но с тех пор, слава Богу, я немало потренировался и наверстал упущенное.— И вам все еще не надоели рискованные похождения, отчаянные шутки и игры с огнем?— Надоесть-то надоели, да только не часто выпадает возможность от души насладиться любимыми забавами.— Ну, а если вам такую возможность предоставят?..— Смотря что вы имеете в виду, похождения бывают разные…— Слушайте меня внимательно, господин де Пардальян. Это чрезвычайно серьезно…Маршал, похоже, на миг заколебался, ко потом решился и спросил:— Господин де Пардальян, как вы относитесь к королю Франции?— К королю Франции, монсеньор? А как может к нему относиться такой нищий оборванец, как я? Король — он и есть король…— Признайтесь честно, что вы думаете о государе? Клянусь, это останется между нами.Пардальян отчего-то поежился, однако смело начал:— Я с его величеством не встречался, но мне рассказывали, что он человек безвольный и мстительный, к тому же хворый и во время припадков ничего не соображает; его считают пугливым и жестоким. Таковы слухи и сплетни, монсеньор, сам я ничего утверждать не берусь. Но твердо знаю одно: такой повелитель вряд ли может рассчитывать на любовь и верность своего народа.— Если вы и впрямь так полагаете, мы с вами, похоже, договоримся. Вы человек независимый, волевой и отважный. Так для чего вам попусту растрачивать столь прекрасные свойства своей натуры на какие-то бессмысленные выходки? Примкните к людям, имеющим великую цель! Помогите им заменить слабого, злопамятного, хилого правителя другим — юным, смелым, щедрым и добрым, к тому же происходящим из знатного рода. Такой государь, стремясь прославить свое имя, даст возможность выдвинуться и всем своим соратникам.— Монсеньор, вы что, вовлекаете меня в заговор против монарха?— Совершенно верно, — кивнул Анри де Монморанси. — Боитесь?— Чего мне бояться? Я не испугался даже вас, а других не страшусь и подавно…Маршал де Данвиль усмехнулся, восприняв слова Пардальяна как тонкий комплимент.— Так почему же вы колеблетесь? Вам не нужно будет ввязываться в само это предприятие. Вы займетесь другими делами.— Растолкуйте-ка получше, монсеньор.— Так знайте же, Пардальян: я один из заговорщиков и в любом случае от наших замыслов не отступлюсь. Но если нас постигнет неудача, я вынужден буду защищать свою жизнь. И я хочу, чтобы кто-то охранял меня, тогда я смогу действовать более свободно и уверенно.— Думаю, я понял вас, монсеньор. Вы желаете, чтобы я сыграл роль клинка, разящего без промаха. И никто не должен догадаться, чья рука орудует этим клинком.— Отлично сказано! Так вам нравится мое предложение?— Признаюсь, что оно кажется мне довольно занятным.— Какое вознаграждение потребуете?— Никакого, лишь деньги на расходы, которые возникнут в связи с моими новыми обязанностями.— Я буду ежемесячно выплачивать вам по пятьсот экю, этого хватит?— Более чем. Но это содержание, монсеньор, а вы посулили мне награду.— Если вы ничего не хотите для себя, значит, желаете, чтобы я вознаградил какое-то иное лицо. Кто же это?— Мой сын.— И что я должен для него сделать?— Если мы потерпим поражение, ему передадут сто тысяч ливров.— А если нас ждет успех?— Вы имеете в виду — если коронуется ваш ставленник? В этом случае, монсеньор, денег не понадобится, однако, полагаю, место лейтенанта королевских гвардейцев будет хорошим подарком сыну вашего преданного слуги. А лейтенанты быстро превращаются в капитанов…— Сто тысяч ливров я вручу вам немедленно, — заявил маршал. — А вот насчет лейтенанта мне придется поговорить с моими друзьями.— Спасибо, монсеньор. Пока довольно и вашего обещания. Когда я должен появиться в Париже?Маршал на миг задумался.— Видимо, месяца через два. Раньше мы ничего важного не предпримем. Итак, в начале апреля приходите в мою резиденцию.— Хорошо, монсеньор, возможно, я прибуду даже в марте.— Не нужно! До назначенного срока вам лучше в столице не показываться. А как только приедете — тут же ко мне, никуда не сворачивая и ни с кем не разговаривая!— Как скажете, монсеньор. Появлюсь ночью, в самом начале апреля.— Вот и отлично! Каковы ваши ближайшие планы?— Пошатаюсь месяц-другой вокруг Парижа.— У вас есть деньги?Не дожидаясь ответа, маршал де Данвиль кликнул лакея и что-то шепнул ему. Тот удалился и вскоре вновь вошел в комнату с тяжелым кошельком в руке, который и положил на скатерть перед Пардальяном.— Ага! Это, стало быть, десерт! — оскалился ветеран. — Давненько я таким не баловался.Все обсудив, сотрапезники отправились спать: Монморанси — на мягкие пуховики, а Пардальян — на сеновал, где и устроился со всеми удобствами. Пролетел час; весь постоялый двор погрузился в сон, но наши знакомые все еще бодрствовали.— Полагаю, я провернул сегодня удачную сделку, — размышлял маршал. — Герцог Гиз озолотил бы воина!А Пардальян-старший думал только о сыне:— Разумеется, я рискую жизнью, зато Жан будет уважаемым и состоятельным человеком… XXXIIIУЗНИЦЫ Пришла весна. В начале апреля Пардальян-старший — совершенно не похожий на себя в новом костюме — заспешил в столицу. Его сын в это время разыскивал Франсуа де Монморанси, а Жанна с Лоизой томились в плену, запертые в комнатах дворца Мем. Мать и дочь провели там уже две недели.В один из этих дней хмурый маршал де Данвиль нервно мерил шагами огромный зал на втором этаже своего дома. После того, как Анри увидел Жанну, его вновь охватили те же чувства, что и шестнадцать лет назад. Взглянув на нее, он убедился, что все еще любит эту женщину.— Почему меня так потрясла встреча с ней? Почему меня терзает страсть, которую я, казалось бы, давно вырвал из своего сердца? Неужели я по-прежнему люблю Жанну?.. О нет, не по-прежнему, а гораздо более пылко, чем раньше…Стук в дверь заставил маршала де Данвиля вздрогнуть. В зал вошел лакей, который сопровождал Анри в Пон-де-Се.— Монсеньор, — сообщил он, не дожидаясь позволения хозяина, — плохие новости. В Париж прибыл ваш брат.Анри де Монморанси побелел.— Я случайно столкнулся с ним на улице, — объяснил лакей, — и двинулся следом. Сейчас брат монсеньора в своей резиденции.— Ладно, оставь меня.Оказавшись в одиночестве, Анри опустился в кресло. Маршала трясло от волнения. Скверная весть словно придавила его к земле.Значит, Франсуа в столице. И каждую минуту он может ворваться сюда, бросить Анри в лицо страшные обвинения, вынести приговор и привести его в исполнение…— Если бы ее тут не было, я бы не беспокоился, — шептал Анри. — Я бы бестрепетно взглянул ему в глаза… Сам бы шагнул ему навстречу и смело сказал: «Ты приехал в Париж, чтобы разыскать меня? Так я перед тобой! Что ты от меня хочешь?.. « Но в моем доме — она! И я не могу жить без нее! Нельзя допустить, чтобы они встретились! Он никогда ее не увидит! А вдруг он тоже все еще любит Жанну?!Я помню, помню, как когда-то поджидал ее у изгороди из розовых кустов. Я стоял у той жалкой хижины, где она нашла приют, и чувствовал, что сердце мое готово разорваться при одной мысли: я потерял ее навсегда. Я хотел одного: чтобы она не досталась другому… этому сладкоречивому лицемеру, соблазнившему ее красивыми словами. Да, я готов был распрощаться с ней навеки, лишь бы она не принадлежала и ему.Я помню, когда Франсуа нанес мне удар шпагой и дровосеки принесли меня, раненого, в замок. Я больше всего страдал оттого, что они, может быть, воссоединились. Тогда весь мой замысел рухнул бы…Но, к счастью, у него ничего не получилось. Мой отец сделал все, чтобы разлучить их навсегда. Когда я узнал об этом, я едва не умер от радости. Я был счастлив!.. Но почему, почему я не бросился искать ее?!Данвиль замолк на несколько минут, потом ответил сам себе:— Потому что я ненавидел его гораздо сильней, чем любил ее. И годы не властны над моей ненавистью к брату! Я всегда, всегда не выносил его! И это чувство да еще жажда мести и стремление к власти привели меня в ряды заговорщиков, заставили ввязаться в эту опасную авантюру — затею Гиза, которая может стоить мне жизни.Целый час Анри де Монморанси метался по залу, как зверь по клетке. Но наконец маршал взял себя в руки и даже вдруг заулыбался. Похоже, он что-то придумал.— Да, я поступлю именно так… Там ее никто не найдет. И я знаю, как воздействовать на эту женщину… А дальше поглядим, — пробормотал маршал де Данвиль и поспешил в апартаменты, которые занимали теперь Жанна и Лоиза.Анри приблизился к заветной двери и прислушался, но в комнатах пленниц царила тишина. Он осторожно отпер замок ключом, с которым никогда не расставался, и замер на пороге. Жанна и Лоиза, прильнув друг к другу и будто ища спасения в нежных объятиях, стояли перед Анри и со страхом смотрели на своего тюремщика.Монморанси шагнул вперед, захлопнул дверь и обратился к Жанне:— Узнаете ли вы меня, мадам?Жанна де Пьенн заслонила собой Лоизу и сурово проговорила:— Как вы осмелились показаться мне на глаза? Как вы осмелились открыть рот в присутствии моей дочери?— Судя по всему, мадам, вы меня узнали, — насмешливо констатировал Анри. — Что ж, прекрасно. Значит, я не слишком постарел. А то один мой давний приятель заявил, что я выгляжу ужасно… Да вы его, думаю, помните… некий господин де Пардальян.Лоиза застонала и в отчаянии закрыла лицо руками.Материнская любовь удесятерила силы и мужество Жанны.— Сударь, — решительно сказала она, — вы не имеете права похваляться при моей дочери своими подлыми преступлениями. Самое лучшее, что вы можете сделать, — это выйти отсюда. Вы совершили последнюю гнусность, разрушив наше маленькое, тихое счастье!Анри задрожал от гнева, но стиснул зубы и взял себя в руки.— Теперь и я узнаю вас, мадам, — прошипел он, мрачно улыбнувшись. — Каждый раз, когда мы встречаемся, вы смотрите на меня с ужасом и омерзением… Но мне необходимо побеседовать с вами — и, как вы понимаете, лучше это сделать без свидетелей. Пусть ваша дочь подождет вас в другой комнате.Но Лоиза кинулась к матери, прижалась к ней и воскликнула:— Матушка, я не отойду от вас ни на шаг!— Разумеется, девочка моя, никто не разлучит нас. Каковы бы ни были планы этого чудовища, помни: твоя мать — рядом с тобой, она не даст тебя в обиду.Анри побагровел. Ему стало ясно: его надежды отнять у Жанны дочь неосуществимы. Естественно, он мог увести Лоизу силой, но глаза Жанны сверкали такой отчаянной решимостью, что Анри невольно отступил.— Чего вы испугались? — спросил он, и в его голосе удивительным образом слились злоба и нежность. — Если бы мне захотелось разлучить вас с дочерью, я уже давно бы осуществил свой замысел. Но я решил этого не делать. Вы вольны считать меня кем угодно, но должны признать, что я никогда вас не обманывал. И с этим вы не можете поспорить. Ваш любимый муж Франсуа отрекся от вас как последний негодяй, я же все это время хранил вам верность.Душу Жанны захлестнула волна негодования.— Подлец! — вскричала женщина. — Мерзкий лгун! Это твои козни отвратили от меня супруга. Но я не сомневаюсь: Франсуа страдает в разлуке не меньше, чем мучаюсь я!— О, дорогая матушка! Я вас не оставлю! — воскликнула Лоиза.— Конечно же, нет, девочка моя… Ты моя единственная радость…Анри хмуро глядел на мать и дочь, которые стояли, крепко обнявшись.— Ладно, — произнес он, пытаясь говорить хладнокровно. — Позже вы все узнаете и поймете, от какой ужасной беды я вас избавил; возможно, тогда вы посмотрите на меня с меньшим презрением. А теперь я объясню вам, зачем пришел. Оставаться в этом доме вы больше не можете. Та же опасность, что угрожала вам на улице Сен-Дени, подстерегает вас и здесь… Прошу вас собраться: через час экипаж доставит вас в одно место, где вы сможете жить спокойно… До свидания, мадам…Жанна радостно встрепенулась, что не укрылось от глаз Анри.— Хочу добавить, — ледяным тоном отчеканил он, — что не советую вам кричать, шуметь и устраивать скандалы по дороге. Все это совершенно бесполезно… Более того, это может очень плохо кончиться — особенно для вашей дочери…Услышав эти слова, Жанна ощутила предательскую слабость; смелость, которая давала ей силы противостоять ненавистному врагу, внезапно покинула ее. Женщина оцепенела от ужаса.— Мы погибли, — прошептала она. — Моя бедная доченька…Встреча с Анри де Монморанси убедила Жанну в том, что этот человек остался точно таким же, каким был много лет назад.Читатель, наверное, помнит, что Монморанси нанес узницам визит в первый же день их плена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67