..— Колиньи очень хорошо отзывается о вас, молодой человек, — сказал Франсуа де Монморанси. — А адмирал обычно скуп на похвалы. Да я и сам заметил, что вы человек прямой и великодушный, решительный и смелый. Поверьте, я испытываю к вам искреннюю симпатию.— Вы льстите мне, маршал, — ответил шевалье с волнением, удивившим герцога. — Не смею думать, что ваши слова — это нечто большее, чем просто изысканная вежливость… Я не позволю себе питать напрасных надежд…Маршал не понял, о каких напрасных надеждах говорит его гость, и решил, что юноша собирается о чем-то попросить его. А шевалье все не мог оторвать взгляд от портрета.Франсуа печально улыбнулся:— Вы славный человек, шевалье… Вы так нравитесь мне, что хочется рассказать вам одну историю… Эта особа — супруга моего приятеля. Когда они встретились, она была почти нищей, их родители ненавидели друг друга, но он влюбился до безумия и обвенчался с ней, приведя в ярость своего всесильного отца, однако не побоявшись даже проклятия грозного старца… Сразу после свадьбы мой друг вынужден был отправиться в армию. И знаете, что выяснилось, когда он вернулся из похода?Пардальян безмолвствовал.— Эта прелестная дама с нежным взором, — резко отчеканил Франсуа, — оказалась обыкновенной распутницей. Еще до брака она уже обманывала своего жениха… Да, да… Так что не верьте женщинам, юноша!Шевалье пришло в голову, что те же наставления давал ему когда-то Пардальян-старший.— Эта дама была для моего друга всем. В ней в одной видел он любовь, надежду и счастье своей жизни… И что же он обрел вместо этого? Горечь и скорбь, страдания и муки. А кто виноват в его беде? Видимо, та самая коварная и развратная особа, — вздохнул герцог.— Ваш друг заблуждается, — решительно сказал Пардальян.Изумленный Франсуа посмотрел на шевалье: маршал никак не ждал подобных слов.— Вернее, заблуждаетесь вы, монсеньор, — добавил Жан.Герцог подумал, что его гость, молодой человек с чистой душой, полной юношеских иллюзий, просто решил заступиться за слабый пол, который столь часто бранят мужчины. Маршал любезно улыбнулся и, забыв о замечании Пардальяна, вежливо поинтересовался:— Итак, шевалье, о чем вы хотели со мной поговорить?— Позвольте мне объяснить вам все с самого начала, монсеньор. Я живу на постоялом дворе «У ворожеи», что на улице Сен-Дени. На другой ее стороне есть довольно убогое здание — из тех, в каких обычно снимают комнаты бедняки, зарабатывающие на пропитание нелегким трудом. Там и обитают две скромные женщины, о которых пойдет речь.— Две женщины? — тихо переспросил Монморанси.— Да, монсеньор. Мать и дочь…— Мать и дочь? И как их имена?— Это неважно, монсеньор. Вернее, пока неважно. Но мне очень хочется пробудить в вашей душе сострадание к этим несчастным, но благородным и гордым дамам, и я с удовольствием расскажу вам о них побольше.Все соседи их очень любят; особенным уважением пользуется мать. Вот уже четырнадцать лет занимает она крошечную мансарду, и никто никогда не подумал о ней ничего дурного, не посмел ни сплетничать, ни злословить. Люди знают о ней совсем мало: все свое время она проводит за вышивкой, однако дочери дала воспитание, достойное благородной барышни. Поверите ли вы, монсеньор: дитя скромной белошвейки обучено чтению, письму, рукоделию и искусству украшения святых книг. Эта юная девушка добра и прекрасна как ангел!— Шевалье, — перебил Пардальяна герцог, — вы так тепло отзываетесь об этих достойных женщинах, что я готов оказать им любую помощь. Что от меня требуется? Лишь скажите…— Прошу меня простить, но я еще не закончил, монсеньор. Мать, настоящее имя которой хранится в тайне, прозвали Дамой в трауре, потому что она всегда с головы до ног одета в черное. Жизнь этой милой женщины омрачила ужасная трагедия… и я готов ценой собственной крови искупить причиненное ей зло. Ведь среди тех, кто заставил жестоко страдать это благородное создание, оказался и близкий мне человек…— Близкий вам человек, шевалье?— Да, мой родной отец.— Но каким образом?..— Монсеньор, эту женщину постигло страшное горе. Когда-то у нее был муж. И однажды ему пришлось надолго покинуть ее… Видите, как схож мой рассказ с историей вашего друга. Через несколько месяцев после отъезда любимого молодая женщина родила девочку… Нежданно-негаданно супруг возвратился домой. И именно в тот день мой отец совершил преступление…— Преступление?— Да, монсеньор, преступление.Пардальян продолжал, несмотря на слезы, выступившие у него на глазах: ведь он лишал сейчас своего отца чести, а себя — надежды на счастье.— Батюшка украл малютку. И мать, мать, боготворившая свое дитя и готовая отдать жизнь за одну улыбку этого ангелочка, была поставлена перед чудовищным выбором: либо она признается, что изменила мужу, либо ее дочь погибнет!Франсуа де Монморанси побелел как мел и хрипло проговорил:— Как их зовут? Не терзайте меня! Как их зовут?— А почему вас интересуют их имена, монсеньор?— Как вы все это узнали?— Сейчас объясню. Этих дам похитили… Но они оставили для меня пакет, который я должен передать одному знатному дворянину. Вот это послание, монсеньор!Потрясенный герцог отшатнулся и, не решаясь дотронуться до письма, в изумлении воззрился на пакет.Неужели это правда?! Это не бред! Юноша действительно поведал ему горькую историю Жанны де Пьенн… Пардальян не упоминал никаких имен, но и без них все было совершенно ясно.Значит, Жанна жива! И все это время она трудилась с утра до ночи — и воспитывала дитя, его дитя!— Возьмите же, монсеньор, — говорил меж тем шевалье, — возьмите это письмо! Когда вы прочитаете его, я постараюсь ответить на все ваши вопросы. Я не видел, как совершалось это злодеяние, но я сын человека, замешанного в нем… Мой отец мне рассказывал… Я тогда не все понял, но забыть его исповедь не смог…Франсуа де Монморанси схватил пакет — и тут же узнал почерк Жанны де Пьенн.Герцог жадно пробежал глазами письмо, затем несколько раз внимательно перечитал его…Наконец он оторвал взгляд от исписанных листков и перевел его на портрет. Беззвучные рыдания сотрясали тело Франсуа; упав на колени, он в отчаянии простер руки к изображению любимой и тихо прошептал:— О, прости меня! Прости! Прости!И без чувств упал на пол.Шевалье кинулся к маршалу и, стараясь помочь ему, поспешно расстегнул его камзол, смочил виски водой…Вскоре Франсуа пришел в себя; его веки дрогнули. Через несколько секунд он неуверенно поднялся на ноги. Пардальян попытался заговорить, но маршал не дал ему раскрыть рта. Глаза герцога Монморанси загорелись удивительным огнем.— Ни слова! Молчите, юноша… Я отлучусь, но ненадолго, подождите меня тут… Не исчезайте… Поклянитесь!— Не волнуйтесь, монсеньор. Клянусь.Маршал, не выпуская из рук послания Жанны, выскочил из комнаты. Он побежал на конюшню, самолично оседлал лучшего скакуна, велел распахнуть ворота, и до слуха Пардальяна донесся удаляющийся стук копыт.Пробило час ночи. Франсуа птицей пролетел через весь Париж и осадил коня у Монмартрских ворот, которые, как и все другие выезды из города, давно были на запоре.— Именем короля! — вскричал герцог.Появился перепуганный начальник охраны и, узнав маршала, кинулся открывать ворота и опускать подъемный мост.Франсуа миновал городскую заставу и помчался по дороге, по обе стороны которой простирались тихие темные поля. Он нещадно погонял почти обезумевшую лошадь и непрестанно бормотал в такт ударам копыт:— Жива!.. Жена!.. Дитя! Живы!..В деревню Маржанси герцог въехал, уже вполне владея собой. Недолго думая, он поспешил к той бедной хижине, в которой много лет назад, возвратившись с войны, нашел Жанну.— Только бы кормилица не умерла! — молился Франсуа.О счастье! Старушка была жива! Одряхлевшая, совсем седая и почти неузнаваемая, она, заслышав стук в дверь, выглянула на крыльцо.Кормилица тут же поняла, что на ее пороге стоит хозяин замка Монморанси.— Пожалуйте, монсеньор, я вас ждала… ждала долго, но всегда верила, что вы обязательно придете. Ведь перед смертью мне нужно непременно рассказать вам…Франсуа шагнул в комнату и в изнеможении упал на лавку. Он смотрел на верную нянюшку, спину которой согнули прожитые годы и нелегкий крестьянский труд.— Вы ведь приехали, чтобы услышать правду? — осведомилась бедная поселянка у всесильного маршала.— Да, — тихо прошептал тот.— Вам уже объяснили?..— Да!..— Значит, все-таки есть на свете справедливость! — радостно воскликнула седая женщина.И поманила гостя рукой:— Вот, взгляните, сын мой.Франсуа вошел вслед за ней в крошечную чистенькую каморку, в бедном убранстве которой чувствовался тем не менее тонкий вкус. На стене герцог увидел образ Божьей матери и распятие, а над кроватью — маленький портрет; с холста смотрело лицо молодого Франсуа.— Вот тут она и жила, монсеньор, — вздохнула старушка. — Она перебралась ко мне на другой день после вашего отъезда. В этой самой постели она четыре месяца пролежала, едва не отдав Богу душу: думала, что вы бросили ее. Здесь она горевала, молилась, здесь металась в горячке, непрестанно твердя ваше имя. А когда встала на ноги, облачилась в черное… навеки…— Дама в трауре, — простонал маршал.— И ваша дочурка появилась на свет на этой кровати, — рассказывала крестьянка. — Это дитя воскресило Жанну! Девочка росла, а Жанна потихоньку успокаивалась. Любуясь на малютку, она снова научилась улыбаться… Хотите ли вы узнать, что было дальше, монсеньор?— Да… Да, расскажи все, что тебе известно…— Хорошо. Идите за мной!Они покинули домик и через сад пошли к живой изгороди, образованной сплетшимися кустами ореха и боярышника. Тут женщина остановилась и указала на свою хижину:— Взгляните, даже сейчас, при лунном свете, можно рассмотреть вон то окно, а днем его видно еще лучше. Так что с этого самого места очень легко следить за тем, что происходит в комнате.— Но тогда… много лет назад, когда я вбежал в этот дом, мой брат как раз стоял у окна! — И Франсуа отчетливо увидел ту ужасную картину.— Но это еще не все, монсеньор. Мой старик заметил, как по сельской улице, прячась от людей, крался какой-то мужчина. Он прижимал к груди странный сверток, закрывая его полой плаща; муж подумал, что человек этот несет маленького ребенка, но не мог даже вообразить, какое горе нас ждет.— Меня-то самой не было дома, когда вы появились у нас, — напомнила кормилица, — так что о многом я только догадываюсь. А позже к барышне пришел один мужчина и вернул ей дитя. Жанна была так счастлива… Кинулась к вам… Мы не сумели ее догнать… И больше никогда не видели нашу голубку… Раньше, когда я была помоложе, я пару раз ездила в Париж, пыталась ее найти… Потом оплакала. Сейчас у меня уж и слезы кончились, но я все надеюсь… и, умирая, буду надеяться, что кто-нибудь вдруг принесет мне радостную весть и я узнаю: Жанна не погибла! Все ее беды в прошлом! Теперь она почитаема и любима! О, монсеньор, прошу вас, не скрывайте: что вам известно о ней?Герцог Монморанси упал перед простой крестьянкой на колени и голосом, прерывающимся от рыданий, произнес:— Благословите меня! Я говорю вам: Жанна жива и ее ждет счастье, которое вознаградит безвинную страдалицу за все горести и муки!И скромная старушка дрожащей рукой благословила всесильного маршала.Франсуа вернулся в домик и целый час оставался в бедной комнате, где провела тяжелые дни Жанна, где родилась Лоиза. Он не стал зажигать огня. Кормилица слышала, как он ходит по комнате, плачет, разговаривает с кем-то. Голос его звучал то заботливо и нежно, то гневно и грозно.Наконец Франсуа немного успокоился, распрощался со старой крестьянкой, вскочил на коня и умчался.Из Маржанси он поехал в замок Монморанси. Визит сеньора вызвал жуткий переполох, но герцог лишь быстро переговорил с управляющим. Франсуа сообщил, что скоро обоснуется в своем поместье навсегда, приказал все подготовить и отремонтировать одно из крыльев здания; там, заявил маршал, будут жить две знатные дамы.После этого герцог отправился к дому бальи Монморанси. Перепуганный бальи, увидев владельца замка, хотел тотчас же послать кого-нибудь ударить в колокола, но Франсуа запретил ему устраивать торжественную встречу. Маршал потребовал перо и пергамент и собственной рукой начертал несколько строк. На следующий день старая кормилица получила дарственную: сеньор передавал ей и ее потомкам дом и прилегающий к нему участок, а также двадцать пять тысяч серебром.В Париж герцог возвратился только утром, когда распахнулись городские ворота.Мысли Франсуа путались, он никак не мог осознать, что же произошло. Голова у него раскалывалась; ему казалось, что человек не может выдержать подобного потрясения.Жанна жива! Жанна никогда не изменяла ему! Жанна де Пьенн была и есть его единственная законная супруга! Но тут же он со страхом вспомнил, что Жанна в опасности… Надо ее найти, спасти, сторицей воздать ей за перенесенные страдания…Неужели он еще будет счастлив? Что надо сделать? Развестись с Дианой де Франс? Нет, сначала нужно разыскать Жанну, остальное потом…Пардальян ожидал его в кабинете. Всю ночь юноша в страшной тревоге пробегал из угла в угол.Почему маршал уехал? Куда он отправился? Может, просто решил проветриться и успокоить нервы? Пардальян мучительно размышлял над этим, пока не сообразил, что беспокоиться надо совершенно по другому поводу. Ведь главное сейчас — что сделает могущественный вельможа с Пардальяном-старшим, по вине которого жена герцога мучилась шестнадцать долгих лет!Разумеется, отец Жана вернул похищенного младенца матери. Шевалье отлично помнил, как старый вояка рассказывал об этом… И потом — он подарил Жанне алмаз!Впрочем, от этого не легче: ведь именно с кражи малышки начались те события, в результате которых маршал бросил любимую жену.Пардальян попытался поспать в кресле, но не только не сумел сомкнуть глаз, но даже не смог дольше минуты сидеть на месте. Он ходил взад-вперед по кабинету и с нарастающей тревогой ожидал возвращения маршала.Под утро двери кабинета неожиданно распахнулись, и на пороге появился тот самый привратник, с которым шевалье познакомился накануне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67