По обе стороны алтаря были развешаны белоснежные туники и венки.А за алтарем — что просто не укладывалось в голове — слева виднелась картина, на которой была нарисована Пречистая Дева, попирающая ногой чудовищного Змея. Но эта странная смесь христианства и язычества вовсе не казалась кощунственной. Впрочем, возможно, святой образ оставили на стене случайно…Перед алтарем стояла курильница на золотом или позолоченном треножнике. На возвышении виднелся бюст мужчины; его странное лицо невольно приковывало к себе внимание. Непосвященный решил бы, что это сатир или фавн: искаженное гримасой улыбки лицо, покрытые шерстью уши, рожки на лбу. Но поэты знали, что перед ними — голова Пана, великого Пана, повелителя Природы.Мы дополним эту картину, сообщив читателю, что справа от алтаря из стены торчало позолоченное железное кольцо, к которому был привязан козел, настоящий живой козел, увенчанный цветочным венком и украшенный листьями. В данный момент козел меланхолично жевал рассыпанную перед ним сочную траву.Жан Дора достал из ниши туники и венки и протянул их друзьям. Облачившись в эти одеяния, поэты стали похожи на жрецов храма в Дельфах; головы их теперь украшали сплетенные листья лавра.Поэты выстроились слева от алтаря и запели что-то на греческом языке. Закончив одну часть гимна, они дружно переместились направо и исполнили вторую часть, строго следуя античным канонам чередования строфы и антистрофы.Ронсар шагнул вперед и возжег благовония, лежавшие в чаше перед алтарем. По комнате заструился легкий светлый дымок, распространяя вокруг аромат мирры и киннамона.Ронсар склонился перед ухмыляющимся бюстом, воздел руки к потолку и воззвал к древним божествам:— О, великий Пан! О, фавны, сатиры и дриады! Ореады и нимфы! Вы, беззаботные обитатели лесов, чья жизнь безмятежно течет среди зелени жимолости, под сенью буков и дубов! Вы, друзья дерев, легкомысленные и свободные! Вам неведомы лицемерные наставники, лукавые исповедники и злокозненные педанты, отравляющие наше существование! О, почему я не могу принять участие в ваших невинных игрищах? О, прелестные дриады и хохочущие фавны, как мечтаю я, укрывшись в лесной тиши, склоняться над прозрачными ручейками, вдыхать ароматы дубрав, наблюдать за листом, падающим с ветки, любоваться шалостями белок, вслушиваться в музыку могучих ветвей, колеблемых ветром! Как я хочу оставить суету городов, тщеславный двор, злобных святош, епископов, готовых преследовать невинных, жалких куртизанов, бледных самозванцев, королей, пьющих кровь собственного народа, солдат и полководцев, которые не выпускают из рук аркебуз и чьи сумеречные души требуют все новых и новых жертв! О великий Пан, о Природа! К тебе стремится душа несчастного стихотворца! Тебе поклоняюсь я, великий Пан! Жизнь, о вечная Жизнь, непостижимая для суетного ума простого смертного! Прими же молитвы поэтов, о Пан! Прими дух наш в лоно твое! Ты недостижим для нас, так пусть же душа твоя снизойдет в наши души! Вдохни в нас любовь к свободе, к уединению под сенью лесов, к журчащим родникам! О Пан, вдохни в нас любовь к любви, к дружбе, к природе, к жизни! И прими нашу скромную жертву! Да будет приятна тебе кровь этого козла! Будь благосклонен к нашим мольбам! Пусть прольется в искупительной жертве кровь благородного животного! Пусть наполнятся кровью этой наши кубки, и мы поднимем их во славу великого Пана! Во славу вечной красоты Природы! Во славу непобедимого могущества Жизни! Во славу вашей непреходящей молодости, о, ореады, сатиры и дриады!..Тут опять вступил хор, а Ронсар вновь насыпал благовония в горящие угли курильницы. Вперед вышел Понтюс де Тиар, взял с алтаря длинный нож с серебряной рукояткой, схватил козла за рога и подтащил его к камню, в котором был выбит желоб.В следующий миг по желобку потекла кровь.— Эвоэ! — в один голос вскричали поэты.Напрасно наши читатели испугались: козла вовсе не зарезали. Понтюс лишь рассек ему ножом шкуру на шее, так что побежала тонкая красная струйка. Обряд был завершен.Козла отпустили. Он встряхнулся и опять принялся жевать траву. Пение поэтов стало более протяжным и вскоре смолкло. Друзья скинули туники, но так и не расстались с венками. Дверцы ниши захлопнулись, вновь грянул гимн во славу Вакха. Удивительный языческий обряд подошел к концу, и поэты один за другим чинно прошествовали в соседнюю комнату, к накрытому столу. Вскоре из-за стены донеслись звон бокалов, веселые голоса и взрывы безудержного хохота.«Либо они настоящие сумасшедшие, либо настоящие философы», — подумал шевалье де Пардальян.Читатели, конечно, не забыли, что Жан притаился в каморке, собираясь при первом же намеке на опасность молниеносно скрыться в подвале.После ухода поэтов поднялись и гости.— Какое кощунство! Какое святотатство! — вскричал один из них, срывая маску.— Епископ Сорбен де Сент-Фуа! — охнул потрясенный Пардальян.— И я должен был молча наблюдать за этими сатанинскими игрищами! О, где ты, истинная вера?.. Тебя со всех сторон теснит ересь! Но хватит терпеть! Давно пора начать борьбу с дьявольским наваждением!— А чем вы недовольны, монсеньор? — удивился второй «чужестранец», тоже открывая лицо. — Дора — наш человек, и он оказывает нам большую помощь. А где нам еще встречаться? У вас? Или у меня? Чтобы через полчаса нас всех схватили?! Прево города Парижа не дремлет! А тут нам хотя бы не угрожает опасность.Пардальян понял, что эту речь произнес капитан королевских гвардейцев де Коссен.Однако неожиданности только начинались! Все «чужестранцы» отложили свои маски, и изумленный шевалье узнал герцога де Гиза и его дядюшку, кардинала Лотарингского. Остальные гости были Жану неизвестны.— Дурачества поэтов нас не интересуют, — успокаивающе проговорил кардинал Лотарингский. — Эту ересь мы в любую минуту сможем выжечь каленым железом. Но сначала нам необходимо взять в свои руки власть. Коссен, вы осматривали дом. Здесь точно нет чужих ушей?— Голову даю на отсечение!— Ну, раз так, перейдем к делу, — резко сказал герцог де Гиз. — Я согласен с вами, епископ, давно пора начать борьбу. Когда на французский престол взойдет человек, достойный носить корону, никто не помешает вам укреплять святую веру. Я вырву ересь с корнем! Так каковы же наши успехи? Давайте начнем с вас, дорогой дядя.— В результате своих изысканий, — неспешно заговорил кардинал Лотарингский, — я пришел к неопровержимому выводу, что Капетинги незаконно заняли французский трон, на который у их потомков нет ни малейших прав. Лишь вы, Генрих, происходя от Лотаря. герцога Лотарингского, можете считаться прямым потомком императора Карла Великого.— Маршал де Таванн! — рявкнул Генрих.— В моем распоряжении тысяча солдат, готовых подняться по моему приказу.— Маршал де Данвиль!Пардальян едва не подскочил, услыхав знакомое имя. Ведь этого человека шевалье недавно вырвал из лап разбойников! И потом получил от него Галаора!— Я могу предоставить вам четыре тысячи аркебузиров и три тысячи кавалеристов, — заявил Анри де Монморанси. — Однако сделаю это, как я уже говорил, лишь на некоторых условиях.— Да, я помню, — улыбнулся де Гиз. — Я должен заключить вашего брата Франсуа в тюрьму, а вас объявить старшим в роду Монморанси и вручить вам шпагу коннетабля, как она была вручена когда-то вашему отцу. Вы ведь этого хотели?Анри де Монморанси без слов отвесил поклон, и в его глазах заплясали злобные огоньки.— Месье де Гиталан!— Будучи комендантом Бастилии, я полностью отвечаю за ее казематы. Доставьте ко мне того самого заключенного и можете не сомневаться — живым он на волю не выйдет!— Что еще за «тот самый заключенный»? — насторожился шевалье.— Де Коссен!— Я командую гвардейцами Лувра, и они меня не ослушаются. По вашему знаку я арестую означенную особу, посажу в экипаж и передам месье де Гиталану!— Месье Марсель!— Мой противник, мэтр Ле Шаррон, лишил меня звания старшины купцов города Парижа, однако народ на моей стороне. Я могу созвать людей со всех парижских улиц между Бастилией и Лувром, и толпа пойдет за мной, куда вы захотите.— Епископ!— С завтрашнего же дня, — провозгласил Сорбен де Сент-Фуа, — я стану обличать в своих проповедях короля Карла, который защищает еретиков. Мои монахи начнут осыпать его проклятиями во всех парижских храмах.Генрих де Гиз немного помолчал.— Но ведь у короля есть братья… Герцог Анжуйский, герцог Алансонский… А что делать с ними? — внезапно вырвалось у де Таванна.— Весь их род проклят! — вскричал епископ. — Отрубим голову — умрет все тело…— Послушайте, — остановил их герцог де Гиз. — Не будем торопиться. Мы сошлись, побеседовали… Нам стало ясно, чем мы располагаем, берясь за исполнение нашей великой миссии. Вы можете целиком и полностью рассчитывать на меня, друзья мои. И не только сегодня, но и в будущем… Нас объединила данная нами клятва. Заверяю вас, что никогда ее не нарушу. Когда придет время, я дам вам знать… А пока займемся своими обычными делами и покинем этот дом…Все заговорщики по очереди поцеловали Генриху де Гизу руку. Юный герцог воспринял это как должное, хотя такая почтительность могла проявляться лишь по отношению к королю.Потом люди с красными перьями на шляпах по одному выскользнули на улицу. Коссен, уходивший последним, заглянул в каморку, однако Пардальян уже благоразумно спрятался в подвале. Коссен проследовал через клетушку в коридор, и Любен распахнул перед ним входную дверь.Потрясенный Пардальян вылез из подвала, привалился к стене каморки и погрузился в размышления. Его трудно было напугать — он не боялся разбойников и мог один, сжимая в руке шпагу, отважно дать отпор толпе обезумевшего сброда, но подслушанная им тайна наполняла его сердце леденящим ужасом. Так что же ему делать?Шевалье не страшился смерти, если сталкивался с ней лицом к лицу. Тогда он отважно встречал ее со шпагой в руке. Но постоянно жить в ожидании неминуемой гибели, оцепенев от ужаса, — нет, этого он вынести не мог! Ждать нападения из-за каждого угла? Бояться собственной тени? Не есть, подозревая, что хлеб пропитан одним из знаменитых итальянских ядов Екатерины Медичи? Навсегда распрощаться со свободой, беспечной жизнью? Нет, нет, тысячу раз нет!А что тогда? Смолчать? Безмолвно наблюдать за ходом надвигающейся трагедии? Ну уж нет! Сколько ненависти было в глазах этих людей!.. И не то чтобы Пардальян любил короля… Честно говоря, ему было наплевать на Карла. И все же король есть король. К тому же юношу поразила подлость заговорщиков. Ведь именно король осыпал их чинами и богатствами… Все они постоянно бывают при дворе, бесстыдно льстят королю и заверяют его в своей преданности, а тем временем собираются нанести своему государю предательский удар в спину!Так как же поступить? Донести?.. Нет! О такой мерзости даже думать противно… Что же предпринять?Такие мысли мелькали в голове у юноши, пока им на смену не пришло еще одно, но очень здравое соображение: прежде всего неплохо было бы выбраться из темной каморки! А то, если его здесь застанут и сообщат герцогу Гизу, что постороннему человеку стали известны планы заговорщиков, Пардальяну придет конец!Пробираться через комнату, где пировали поэты, было рискованно, и юноша, закутавшись в плащ, прошмыгнул в коридор, где немедленно налетел на Любена, который закрывал входную дверь за де Коссеном.Брат Тибо ясно сказал Любену, что через коридор дом покинут восемь сочинителей. Все они уже были на улице, и теперь Любен предвкушал, как славно он наконец отужинает в обществе монаха.Увидеть девятого иноземного поэта слуга явно не рассчитывал.— Эй, а вы как тут оказались? — заверещал удивленный Любен.Но толком закричать ему не удалось. Крепкая затрещина отбросила Любена к стене, после чего бедняга повалился на пол. Пардальян легко перепрыгнул через распростертое на пороге тело и, не обращая внимания на душераздирающие стоны бывшего монаха, пулей вылетел на улицу. XVIIХИЩНИК В ЗАСАДЕ В это время улицы, прилегающие к постоялому двору «У ворожеи», были темными и безлюдными. Все окрестные торговцы давно позапирали свои лавки; вокруг царила мертвая тишина. Немногие храбрецы отважились бы разгуливать по городу в одиночку: ночью улицы Парижа оказывались во власти разбойников и наемных убийц, скупщиков краденого и воров, шулеров и плутов. Однако Анри де Монморанси смело вышел в ночную тьму и зашагал по улице Сен-Деки, пряча под плащом руку, в которой держал короткий кинжал.Он двигался по правой стороне улицы, приближаясь к Сене; Анри не прятался, но и не стремился к встречам со случайными прохожими. Внезапно Анри застыл на месте, потом быстро скользнул в темноту, за большую колонну — и замер.Дело в том, что шагах в двадцати от себя он заметил каких-то людей, идущих ему навстречу. Когда они приблизились, он разглядел, что их было четверо.«Разбойники!» — подумал маршал де Данвиль и крепче сжал рукоять кинжала. Но нет! На разбойников эти люди не походили. Они шагали, не таясь и явно не боясь столкнуться с ночным патрулем. Незнакомцы тихо разговаривали, и маршал услышал негромкий смех.— Да перестаньте же! — попытался образумить весельчаков их спутник. — Это не повод для шуток! Вы знаете, как называют эту даму?Изумленный Анри де Монморанси узнал в говорящем герцога Анжуйского.— И как же? — поинтересовался человек, шедший рядом с герцогом.— На улице Сен-Дени она известна как мадам Жанна, или Дама в трауре.— Дама в трауре? От такого прозвища прямо мороз по коже.— Не буду спорить. Прозвище мрачноватое. Впрочем, мать могут звать как угодно; главное, что ее дочь — красотка! О, крошка Лоиза — самое очаровательное существо на свете! Друзья мои, я, так и быть, позволю вам полюбоваться этим сокровищем, и…Больше маршалу ничего услышать не удалось: компания удалилась, и голоса затихли в лабиринте улиц.Имя Жанны заставило Анри де Монморанси затрепетать, а когда до него дошло, что мужчины говорят о Лоизе, он лишь огромным усилием воли подавил в себе желание немедленно кинуться на герцога Анжуйского и всю его компанию, полностью презрев всякое благоразумие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67