Просто в голове не укладывается. И ведь, подумай только, я тоже был с ним знаком.
– Не ты один. Многие из нас с ним якшались. Наверное, любой человек не совсем такой, каким тебе кажется.
– Это точно. Что ж, заболтался я. Пока, Гарри.

* * *

Вечерело. Босх стоял на веранде, опираясь на новые дубовые перила. Вглядываясь в сумерки, он думал о черном сердце. Черное сердце стучит так громко, что способно задать ритм жизни целого города. Это неспокойное сердцебиение всегда будет определять и его собственную жизнь – жизнь полицейского. Бреммера теперь нет – он навеки спрятан от людей.
Но следом за ним придет кто-нибудь другой. Черные сердца не бьются в одиночку.
Босх закурил и вспомнил Хани Чэндлер. Какой он видел ее в последний раз? В памяти всплыл образ решительной женщины, страстно выступающей на суде. Это место – навсегда за ней. В ее ярости было что-то необыкновенно чистое – как в синем пламени догорающей спички. Даже когда это пламя было направлено против Босха, он не мог не любоваться им.
Потом вспомнилась статуя у ступенек здания суда. Ее имя тоже не давало покоя. «Цементная блондинка» – так называла эту статую Чэндлер. Интересно, а что она думала о правосудии в самом конце? Ее собственном. Босх доподлинно знал, что правосудие без надежды невозможно. Неужели, даже умирая, она хранила в душе надежду? Наверное, хранила. Как чистое синее пламя, вспыхнувшее, прежде чем погаснуть. Гаснущее, но жаркое до самого конца. Оно и помогло ей победить Бреммера.

* * *

Он не слышал, как в дом вошла Сильвия. Босх обернулся, лишь когда она оказалась на веранде. Ему захотелось тут же подбежать к ней, но он сдержался. На ней были голубые джинсы и темно-синяя рубашка – тоже из джинсовой ткани. Эту рубашку он подарил ей на день рождения, и то, что она сейчас ее надела, было хорошим признаком. Должно быть, Сильвия пришла прямиком из школы, где занятия перед выходными заканчивались на час раньше.
– Я позвонила тебе на работу, но там сказали, что ты в отгуле. Вот и решила навестить тебя, посмотреть, как ты живешь. Я прочла о твоем деле все, что только можно.
– Со мной все в порядке, Сильвия. Как ты?
– У меня тоже все хорошо.
– А как дела у нас с тобой?
Улыбка лишь слегка тронула уголки ее губ.
– Звучит, как надпись на наклейке – из тех, что лепят на задний бампер. «Как я веду машину?..» Если честно, Гарри, я не знаю, как обстоят дела у нас с тобой. Именно поэтому, наверное, и пришла к тебе.
Наступило молчание. Теперь Сильвия вглядывалась в сумерки. Босх смял сигарету и бросил ее в пустую банку из-под кофе возле двери.
– Ого, новые сиденья на креслах…
– Ага.
– Гарри, ты должен понять, почему мне понадобилось какое-то время…
– Понимаю.
– Не перебивай! Я так долго готовилась к этому разговору, что должна высказать все до конца. Я просто хотела сказать, что мне, нам обоим будет очень трудно, если мы останемся вместе. Нам будет очень тяжело. На нас будут давить наши тайны, наше прошлое, но особенно – твоя работа, тот груз, который ты всякий раз приносишь домой.
Босх терпеливо ждал. Он знал: она еще не все сказала.
– Знаю, что не следует тебе напоминать, но я однажды уже пережила все это с человеком, которого любила. Я видела, как все рассыпается, и ты знаешь, чем все это кончилось. Мы оба многое пережили. И ты должен понять, почему мне потребовалось остановиться и оглянуться. Оглянуться на нас с тобой.
Босх кивнул, но она не смотрела в его сторону. Это смутило его еще больше, чем ее слова. К тому же он не мог заставить себя говорить. Просто не знал, о чем.
– Вся твоя жизнь – один нескончаемый бой, Гарри. Жизнь полицейского. Но как бы это ни влияло на тебя, я вижу, что ты очень благородный человек.
Теперь она смотрела на него во все глаза.
– Я по-настоящему люблю тебя, Гарри. И хочу попытаться сохранить любовь к тебе, потому что это самое лучшее из всего, что есть в моей жизни. Лучшее из всего, что я знаю. Нам будет трудно. Но кто знает, может, это и к лучшему?
И тогда он приблизился к ней.
– Кто знает? – эхом прозвучал его вопрос.
Они стояли, обнявшись. Босх вдыхал аромат ее волос и кожи, прижимая Сильвию к груди так нежно и осторожно, словно держал в руке бесценную фарфоровую вазу.
Потом они разжали объятия, чтобы вместе сесть на шезлонг. И тут же снова обнялись. Они сидели вместе очень долго – до тех пор, пока небо не потемнело, окрасившись на горизонте в пурпурные тона. Босх знал, что рассказал Сильвии далеко не все о своей жизни. Пусть эти тайны пока останутся с ним. И пусть подальше отступит одиночество.
– Не хочешь поехать куда-нибудь на выходные? – спросил он. – Сбежим из этого города. Могли бы поехать в Лоун Пайн. Провели бы завтрашний вечер в хижине.
– Было бы здорово. Мне… нам это было бы в самый раз.
Но через несколько минут она засомневалась:
– Вряд ли мы раздобудем хижину, Гарри. Их так мало – к пятнице свободных обычно не остается. Их заказывают заранее.
– У меня есть одна в резерве.
Она обернулась, чтобы лучше видеть его лицо. Потом хитро улыбнулась и сказала:
– Значит, ты знал заранее. Знал и спокойно ждал, когда я вернусь. И никаких бессонных ночей, никакой неожиданности…
Босх не улыбнулся. Он только покачал головой и несколько секунд смотрел, как гаснущий закат отражается на западной стене Сан-Габриэля.
– Я не знал, Сильвия, – ответил он. – Я надеялся.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56