— Это место построено на камне. Они сжигают все, что могут, — она почесала нос и показала на несколько клубов дыма, которые отравляли воздух Кодеша. — То, что остается они или продают фермерам или отвозят на тележках в Модекан.
Совершенно нет. Единственный звук, который Павек услышал после этих слов — звук ударов собственного сердца. Он был так уверен в себе, когда увидел сверкающие костяные платформы и обшитые кожей котлы. Обычно он знал себя слишком хорошо, чтобы доверять своим суждениям… или суждениям Руари. Он посмотрел на мальчика, возраста Звайна, который вел цепочку животных через ворота. Они были предназначены для убийства, и Павек увидел свое собственное безнадежное лицо у каждого из них.
Джиола провела их за ворота вслед за мальчиком и его животными.
Кодеш оказался очень запутанным местом, сжатым внутри внешних стен. На его улицах два человека едва могли пройти, не задев друг друга. Серые здания твердо стояли на своих фундаментах, вытянувшись вверх, к солнцу, так что на узких улицах царил вечный полумрак. Когда одна из тележек с помоями, которые описывала Джиола, проезжала по такой улице, пешеходы разбегались в стороны, лезли в двери, если им везло и они были открыты, а то и карабкались на навесающие над улицей крыши домов, если у них были силы, стараясь уберечься от грязи; неудачникам приходилось бежать перед тележкой до ближайшего перекрестка, который редко находился ближе, чем в двадцати шагах.
Каждый булыжник и каждая стена на улице были запятнаны засохшей кровью. Даже пыль была темно-красного цвета, одежда, которую Кодешиты носили, была такая же темно-красная, как и их кожа. Запах смерти и гниения был повсюду, и становился еще хуже, когда смешивался с запахом готовящихся сосисок.
Звуки смерти смешивались с видами смерти и запахами смерти. Не было такого места в Кодеше, где бы не было слышно блеяние, визга и воплей животных, ожидавших смерти, крики которых прекращались только тогда, когда тесак падал на их шею.
Павек подумам о сосисках, за которые он заплатил хорошие деньги у ворот Урика, и почувствовал как его затошнило. На какое-то мгновение он решил никогда больше не есть мясо, но это было бессмысленно. На разоренном, сожженным темным солнцем Атхасе, еда означала жизнь. А человек ест то, что он может добыть своими руками, и он должен есть это сырым и неприготовленным, если так получается. Привередливые и разборчивые умирают молодыми. Павек сглотнул свою тошноту, вместе со своим недовольством.
Он начал побольше смотреть по сторонам, на те места, по которым Джиола вела их — в конце концов он заплатил за эту экскурсию. Они вышли на одну из площадей Кодеша: перекресток, где встречались пять улиц и бил фонтан, высотой с человека, из которого черпали воду все жители района. При всей своей кровавой атмосфере и унынии, Кодеш был обычной общиной, как и все остальные. Женщины приходили к фонтану с пустыми ведрами для воды и кучей стирки. Они вставали на колени рядом с камнями, оттирали грязь и пятна костяными скребками и вывешивали мокрую одежду на ребрах животных. Струи воды падали на землю рядом с женщинами, все вокруг их и включая их самих было мокрым. Вода крутилась вокруг их коленей и уходила в дыры между булыжниками.
— Вода. Откуда она берется? И куда уходит? — спросил Павек.
Джиола уставилась на него с неприкрытым презрением. — Из фонтана.
— Но где она была перед фонтаном? Как фонтан наполняется? И куда девается вода?
— Откуда, клянусь этим кровавым солнцем, мне знать? Я, что, похожа на ученого? Иди в архив Урика и найди себе жукоглазого сухаря, который знает, откуда вода берется и куда девается!
Несколько колких ответов прыгнули на поверхность сознания Павека. С некоторым трудом он отогнал их всех, напомнив себе, что большинство людей — и определенно большинство темпларов — не имеют его любознательности. Вещи являются тем, чем они есть, без всяких почему и зачем, перед и после. Жизнь Джиолы не измерялась сомнениями и вопросами, как его.
Но без ответов на вопросы он не мог ничего сказать, кроме, — Тогда пошли дальше. Мы все еще ищем путь под землю. Что-то вроде туннеля-Или здания, — прервала его Матра. Ее странный, лишенный эмоций голос хорошо подошел бы темплару низкого ранга. — Очень старое здание. Стены так же высоки, как и широки. Крыша плоская. Внутрь ведет только одна дверь, а в полу есть дыра, которая ведет под землю.
Павек обругал себя полным идиотом. Если уж он такой умный, что ищет второй проход в пещеру с резервуаром, почему он даже не подумал спросить о здании, которое выглядит точно так же, как то на эльфийском рынке, из которого Матра провела их под землю.
Джиола почесала свои лохматые белокурые волосы. — Да-а, — сказала она медленно. — Маленькое здание прямо в середине скотобойни. Не используемое, так я всегда думала. Я никогда не замечала там дверь, но, впрочем, я и не искала.
— Скотобойня, — вслух подумал Павек. Скотобойня, где, как сказал Нанк, живет халфлинг, уже целую луну. Он сверкнул на Матру улыбкой и схватил ее за руку. — Это оно! Это то самое место.
Матра отшатнулась и рванулась, пытаясь высвободиться из его хватки, ее глаза были так широко открыты, что, казалось, вот-вот упадут на землю. — Что такое скотобойня? Я не знаю такого слова.
Он расслабился и освободил руку Матры. Как и элеганта, скотобойня была словом, которое скрывало больше, чем открывало. И зная, что она во многих отношениях была еще ребенком, Павек инстинктивно не хотел разрушать эту загадку точным значением. — Это…это…. — он искал фразу, в которой была бы правда, но не слишком много. — Это место, где животные умирают, — наконец сказал он, а потом быстро добавил, — и там мы найдем халфлинга, которого ищем.
Матра посмотрела на крыши домов. Как всегда воздух был наполнен звуками страха, пыток и смерти. Она вздернула голову, поводила ей из стороны в сторону, пытаясь найти главный источник звука. Когда она сделала это, она кивнула своим лицом в маске и сказала. — Я понимаю. Убивающая земля. Мы найдем его на убивающей земле.
* * *
Скотобойня была сердцем Кодеша. Это было очень старое сооружение, похожее по стилю на то маленькое здание, которое они надеялись найти внутри него, и отмеченное теми же самыми угловатыми непереводимыми символами, которые Павек заметил на эльфийском рынке. Многочисленные пятна, темные контуры и обрывки изображений на стенах заставляли взгляд поверить, что когда-то там были фрески, быть может великолепные, но каким-бы величием скотобойня не обладала в прошлом, в настоящем это было мрачное и угрюмое место.
Еще одна сторожевая башня темпларов поднималась рядом с разинутым ртом арки, вырезанной в толстой известковой стене. Здесь было ничуть не меньше мужчин и женщин в желтом, наблюдающих за скотобойней, чем у Нанка, стерегущего внешние ворота Кодеша. Стеллаж с самыми разнообразными копьями стоял по одну сторону двери башни, а стойка со щитами, сделанными из чешуек эрдлу, прикрепленных к деревянному гибкому каркасу, по другую. Внутри самой башни каждый темплар был вооружен мечом и носил на себе кожаную броню; это было совершенно необычно для гражданского бюро, зато прекрасно соответствовало репутации Кодеша, как занозе в пятке Урика.
Они приветствовали Джиолу с довольно дружескими лицами — так, как если бы она не была их врагом — но выглядели так, как будто надвигается Тирский шторм.
— Старший инспектор Нанк сказал, чтобы я привела эту деревенщину во двор, — сообщила Джиола темплару, возглавлявшему караул, дварфу, на чьем рукаве было немного меньше нашивок, чем на рукаве Нанка.
Дварф смахнул капли пота со своего лысого черепа, прежде чем соизволил подойти и приветствовать Павека и его товарищей.
— А кто будет отвечать, если я дам тебе и этим червям войти внутрь, а потом начнутся беспорядки? Мне это надо?
Он схватил Павека за рубашку, обычный жест, так темплары обращаются к любому обычному жителю Урика, но при этом схватился и за медальон Павека; мгновенный шок, и он отлетел на пару шагов.
— Будь я проклят, — поклялся он, частично испуганный, частично заинтересованный.
Павек мог видеть, как его мысли — вопросы, сомнения, колебания, возможности — промелькнули в прищуренных глазах дварфа. Он решил, что пришел момент раскрыться и вытащил медальон наружу, выемкой вперед.
— Будь я проклят, — повторил дварф.
На этот раз клятва определенно была ругательством, и прямо по отношению к себе. Павек даже испытал симпатию к дварфу; у него была точно такая же гнилая удача.
— Я Павек, Лорд Павек, и то, что я хочу на площадке для убийств, тебя не касается.
Стоя позади дварфа и будучи выше его по меньшей мере вдвое, эльфийка Джиола хорошо рассмотрела керамический диск, который Павек держал в руке. Она побледнела так, что вполне могла бы сойти за сестру Матры.
— Тысячи извинений, Великий, простите мою наглость, Великий, — пробормотала она, опускаясь на коленоо и ударяя себя в грудь кулаком. Но при всей ее внешней униженности и покорности, Павек уловил вспышку бешенства в ее глазах, когда она бросила взгляд в направлении сторожевой башни у внешних ворот, где ждал Нанк, втянувший ее во все это дело.
— Простите и меня тоже, Великий, — быстро сказал дварф. — Могу ли я спросить, не вы ли тот самый Павек…Лорд Павек, который был когда-то выслан из Урика?
Павек не получил никакого удовольствия от их замешательства. — Я тот самый Павек, который сбежал из Урика, вместе со своей головой, оцененной в сорок золотых, — весело сказал он, стараясь развеять мрачное настроение.
Джиола встала. Она поправила свою одежду и сказала, — Великий, как приятно видеть вас живым, — удивив Павека ничуть не меньше, чем он удивил ее, показав свой медальон. — Никогда не было регулятора, живого или мертвого, чья голова стоила сорок золотых. Я не знаю, что вы сделали, но ваше имя шептали во всех тенях. Вы не остались без друзей. Удача сидит у вас на плечах.
Она сделала шаг своими длинными ногами, обогнула дварфа и протянула свою открытую ладонь, на которой были четыре куска керамической монеты, которые Павек дал ей раньше. Все говорили, что Атхас сильно изменился за последние несколько лет с тех пор, как Тиряне убили Дракона. Нанк сказал, что бюро сильно изменилось за время с ухода Павека и частично из-за него. И не могло быть большего символа изменений, чем регулятор, предлагающий деньги назад. Или сказать ему, в присутствии других темпларов, что она пришла к продавцу счастья и хочет купить у него немного для себя.
Человек мог изучать эльфов Атхаса всю жизнь и никогда не понять, что эльф на самом деле хотел сказать, когда он — или она — назвал его другом. Теперь есть целых два эльфа, которые за последние дни назвали его другом — если считать эльфом и Руари. И это всегда включало в себя какой-то жест, ярко-окрашенную ящерицу или четыре куска монеты. Вчера ночью Павек точно знал, что нужно принять ящерицу. Но и сегодня он точно знал, что все испортит, если возьмет эти грубо-обломанные куски.
— Друзьям нужно все счастье, которое они могут получить, — сказал он и осторожно взяв ее за руку, сжал ей пальцы в кулак.
Джиора вскинула голову, обдумывая его поступок, но потом решила, что ее чувство принято. Она сначала коснулась указательным пальцем правой руки своей груди, потом тем же пальцем его. Судя по отвисшей от изумления челюсти Руари, его удостоили редкой чести; в точности так, как он и предположил. Дварф, самый старший, за исключением самого Павека, по рангу темплар в сторожевой башне, должен быть почувствовать то же самое.
Он вышел вперед и встал перед Джиолой. — Великий, для нас будет большая честь помочь вам. Разреши мне лично сопровождать тебя.
Были некоторые традиции, которые сопротивлялись изменением больше, чем другие. Джиола отступила, и дварф повел их вниз по лестнице.
Скотобойня была не столько зданием, сколько открытым пространством, окруженным стенами и двухэтажной галереей, открытой к безжалостному солнцу Атхаса, и наполненному от начала до конца и от одной стороны до другой смертью и только смертью. Павек решил, что площадка для убийств ничуть не меньше, чем рыночная площадь Урика, квадрат, каждая сторона которого была по меньшей мере в шестьдесят двойных шагов. Трупов животных было во много раз больше, чем людей, но и люди так и кишели на всем его протяжении. Найти Какзима в такой толкотне уже было бы подвигом, зато найти двойника того здания в Урике, которое Матра использовала, чтобы спускаться и подниматься в пещеру с резервуаром, было проще простого: достаточно было поискать в центре площадки для убийств.
Было и еще одно дело. На скотобойне не стало тихо, когда одетый в желтое темплар и четыре незнакомца появились на галерее сторожевой башни, но их присутствие заметили, и не сказать что б с радостью. Павек быстро оглядел площадку для убийств, но не заметил никакого халфлинга со шрамами среди лиц, глядевших на него оттуда. И хотя Матра надела свою длинную черную шаль и накинула на голову капюшон плаща, ее белое лицо в маске выделялось так, как серебристая луна, Рал, на небе ясной ночью.
— Держитесь поближе ко мне, — прошептал Павек своим товарищам, когда они начали пересекать двор. — И не забывайте о Какзиме — особенно вы двое. — Он кивнул Матре и Звайну. — Вы знаете, как он выглядит. Но сегодня мы ищем не его. Мы дойдем до маленького здания, войдем внутрь, спустимся вниз, в резервуар и вернемся в Урик низом. — Последнее слово было решением, которое они принял только что. С каждым шагом к цели Павеку все меньше и меньше нравилось настроение толпы, заполнившей скотобойню.
Матра протянула руку вниз и схватила Звайна за руку.
Было ли это сделано, чтобы почувствовать себя более уверенно, или, напротив, чтобы Звайн почувствовал себя более уверенно, Павек не сумел угадать; он решил никак не отреагировать на этот жест. Дварф еще не вытащил свой меч, но держал руку на рукоятке и упрямо пробивался вперед, склонив голову и имея в голове одну единственную цель; именно таким образом у дварфов начинались неприятности, если дела шли не так, как они того хотели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45