Павек не имел ни малейшего понятия, в какой день они добрались до Модекана, но в деревне было тихо. Регистраторы Модекана никак не ожидали путешественников, по меньшей мере путешественников едущих на спинах канков короля-волшебника. Павек уже начал сожалеть о своем решении ехать через Модекан, в котором их внушительное прибытие будет предметом разговоров и самых невероятных слухов по меньшей мере еще год, если не десять.
Он насчитал по меньшей мере девятнадцать бешенных ударов деревенского гонга, пока они не приехали; в стенах деревни даже прибытие самого Лорда Хаману встречалось не более чем десятью ударами.
Все темплары Модекана выстроились у ворот, надев свои заляпаные пятнами желтые туники, которые никогда бы не вышли за стены бывшей казармы Павека. Все остальные Модекане собрались за их линией, шеи вытянуты, головы крутятся туда и сюда, чтобы лучше видеть. Три шага через ворота, и все пары глаз уставилась на Матру. Толстая женщина-человек, на рукаве желтой тунике которой было чуть больше нашивок, чем у остальных, поторопилась вперед, к канку Матры, и низко наклонилась, предлагая собственную спину в качестве подпорки при спуске с канка. Большие как птичьи яйца глаза Матры выпучились от изумления, и вместо того, чтобы спуститься, она поставила ноги на седло.
Это было настоящее оскорбление, нарушение всех традиций. Павек не мог себе представить, что регистраторам нравится изображать из себя подставку при канке — безусловно нет — но уж если они унижались, то ни один темплар, даже самого низкого ранга, не должен был быть отвергнут. Неловкое положение только усились и угрожало стать по-настоящему отвратительным, когда деревенский темплар продолжала ползти в грязи, а Матра старалась сохранить равновесие на спине канка.
Павек взглянул на толпу и его взгляд немедленно сосредоточился на еще одном темпларе, достаточно молодом и злом, чтобы быть сыном женщины, лежавшей в грязи рядом с канком, его лицо стало красным от злости.
Когда опасный темплар пошевелился, Павек решил, что ему надо взять инициативу на себя, иначе все кончится очень плохо. Он спрыгнул с канка в стиле военного бюро — ноги махнули вперед над лукой седла, а не назад — так что всадник приземлялся глядя в глаза врага. Он видел, как это делают, но никогда пытался сам. Успех окрылил его.
— Кто здесь командует? — спросил он, скрестив руки на груди. Никто не ответил. Матра выглядела кем-то важным, но он сам был похож скорее на фермера. Павек повесил кожаный шнурок с медальоном на шею так, чтобы сторона с выемкой была на виду. — Кто здесь командует? — повторил он.
Наглость чаще всего побеждала в Пустых Землях, потому что цена за неповинение высшим была так высока, что мало кто был готов платить ее. Как темплары, так и жители деревни прекрасно знали о наказании для того, кто выдаст себя за высшего темплара. Так что они уставились на Павека так, как если бы его медальон был сделан из чистого золота. Последовало долгое мгновение, когда его сердце совсем не билось; потом женщина вскочила на ноги. На ее лице была радостаная улыбка, когда она шла к нему; более раннее оскорбление было забыто; теперь она предвкушала честь разоблачить его перед высшими властями.
Потом она увидела выемку в медальоне, который он держал в руке, и ее улыбка слегка увяла. Павеку не нужно было быть ни магом ни псиоником, чтобы услышать сомнения, борющиеся в ее сознании, но она все-таки протянула руку. Однако они оба были потрясены и на мгновение ослепли, когда из-под ее пальцев вылетели яркие багровые искры.
— Великий! — крикнула она, нянча обожженные пальцы и падая на колени. — Великий, Лорд, прости меня. Я не хотела проявлять неуважение.
Все остальные немедленно последовали ее примеры, родители схватили детей, вставая на колени и прижимая их к себе. Дети протестующе заплакали от грубого обрашения, но раздалось и несколько вполне взрослых всхлипов. Павек мог бы убить их всех на месте, никто не задал бы ему ни единого вопроса. Он мог сделать их всех рабами, мог продать, не обращая внимание на родство. Он мог сделать все, власть высших темпларов Короля-Льва была почти безгранична.
Павек пожевал свою нижнюю губу, ему уже стало плохо от того, что он сделал, надо было помыслить, как все исправить. Единственным высшим темпларом, которого он встречал во плоти и крови, был Элабон Экриссар, а он скорее бы умер, чем стал следовать такому примеру.
— Произошла ошибка, — наконец пробормотал он. Ошибки делают люди, и между прочим, умирают из-за них. — Вы не ждали нас. — Они должны были ехать через Кело. — Ничего плохого не случилось, ни с нами ни с вами, нет причин для кровавого пота.
Как бы неряшливы и недисциплинированы были эти регистраторы, они были темпларами и хорошо знали, что такое кровавый пот. Некоторые головы поднялись и на него уставились недоуменные взгляды. Скорее мекилоты могли бы летать, прежде чем высший темплар пожалеет дураков, так что Павек только что отрастил для них крылья.
— Нам надо воду для питья, смыть с себя грязь, тележку для нашего багажа. Потом мы пойдем дальше. У нас дела в Урике.
Еще больше голов поднялось, еще больше народа благословили свою счастливую судьбу. Толстая женщина-регистратор встала на ноги, прижимая обожженную руку к груди. Она взглянула на медальон, потом на лицо Павека.
— Все что желаете, Великий, Лорд. Все, что бы вы не захотели. Пожалуйста, Великий скажите нам как вас называть?
— Павек, — буркнул он недовольно, чувствуя себя почти так же неловко, как и она.
Судя по отсутствию реакции, его имя, которое было связано с наградой в сорок золотых монет еще год назад, как следует забыто. Губы регистратора заработали, набираясь силы духа для следующего вопроса.
— Простите меня, Лорд Павек, мы здесь совершенно изолированы. Мы знаем только своих крестьян, рабов и фермеров, но мы совершенно не знаем имя вашего благородного дома, Великий Лорд Павек, не могли бы вы нам сказать его, чтобы мы могли обращаться к вам с соответствующим уважение.
Ну конечно. Как и аристократы, живущие в своих поместьях, высшие темплары имеют второе имя, выгравированное на их медальонах. Павек конечно мог дать какое-либо фальшивое имя этим нервным регистраторам, чтобы удовлетворить их, и он обязан сделать это, ради их и себя, но как на зло ничего не шло ему на ум.
— Согласно Декрету Хаману, Лорда Гор и Лесов, Короля МираОни все совершенно забыли о Матре, которая все еще сидела на спине своего канка, скрестив ноги. Лорд Хаману должен был приготовить ее для этого момента, по меньшей мере Павек надеялся, что король-волшебник научил ее подходящим словам когда давал свое послание, которое она должна была отвести в Квирайт. Альтернативой была возможность, что голосом Матры в данным момент говорит сам Лорд Хаману, псионически. Павек заметил, что не он один ищет взглядом желто-зеленые глаза в небе над ее головой. Он не нашел.
— Лорд Павек является единственным наследником Дома Экриссара. Вы можете называть его Лорд Экриссар.
Вот это имя узнали все, одновременно со страхом и презрением, решил Павек. Модекане глядели на него еще более неуверенные в себе, чем раньше, и даже Руари со Звайном были совершенно ошеломлены таким поворотом дела. Если подумать, это не должно было так, до дрожи в теле, поразить их — Король-Лев сказал, что ему нужен другой высший темплар на замену полуэльфу — но поразило. А Павек почувствовал себя так, как если бы на его коже появилось клеймо, плохое и смертельное, которое теперь останется до конца жизни.
Женщина-регистратор отступила на полный шаг. — Мы пошлем в Кело за носилками, Лорд Экриссар. Она махнула рукой, и два эльфа-темплара уже помчались со все ног. — У нас здесь их нет.
Еще одна причина, чтобы ехать через Кело. На ездовых или вьючных животных ездили за пределами Урика, и в полосе между городом и его рыночными деревнями. В самом Урике высшие темплары и аристократы обычно ездили в роскошных носилках, которые нанимали в Кело.
— Для этого нет времени, — запротестовал Павек, обнаружив, что он вспомнил о своем голосе слишком поздно, чтобы отозвать эльфов. — Воду и тележку, это все, что нам надо; потом мы поедем дальше.
Они получили воду, столько сочных фруктов, сколько могли съесть, но не ручную тележку. Не было никакой возможности, чтобы главный регистратор дала высшему темплару, особенно такому, который называл себя Лорд Экриссар, уйти из ее деревни, толкая перед собой хлипкую двухколесную тележку из костей и кожи со своим багажем.
В деревне было не меньше двух десятков здоровенных молодых мужчин, которые хотели бы иметь честь толкать эту тележку. Ее собственный сын очень хотел бы толкать вторую тележку с самой элегантой, в оценке чьего ранга он так ошибся несколько часов раньше.
— Но, Лорд Экриссар, неужели вы хотите, чтобы она шла?
Павек знал, что Матра далеко не так хрупка, как выглядела на первый взгляд, но ее сандали совершенно не подходили для долгой прогулки до города. После безуспешного ворчания, он решил принять совет регистратора. Кровавое солнце не успело передвинуться и на два своих диска по безоблачному небу, а ему уже опять говорят, что надо делать, почтительно и вежливо, но говорят.
К тому времени, когда жители Модекана напихали в тележку Матры буквально все подушки, которые только смогли найти, одетый в желтое эльф-темплар все еще не вернулся. Теперь темплары у ворот города предупреждены и не будут поражены так как здесь, в Модекане, неожиданным появлением высшего темплара и его свиты. А сам Павек не сможет обсудить со своими спутниками последнюю часть их путешествия как — глупо, как всегда — он надеялся.
Собственно говоря Павек вообще не мог сказать им ни слова. В добавок к двум мужчинам, толкавшим тележки, половина взрослого населения Модекана шла за ними, и каждый из них в полной мере старался найти справедливость или подать жалобу чуду из чудес, самому высшему темплару. Они обещали все, что только могли, предлагали свою службу на пятнадцатую часть, на сезон, или вообще на все года своей жизни, лишь бы он объявил себя их покровителем. Одна молодая но созревшая женщина предложила себя в жены, обещая много сильных сыновей для продолжения его знатного рода; трое у нее уже было, от мужчины, от которого она ушла, того самого мужчины который, в свою очередь, предложил себя на должность водяного слуги на десять лет и один день.
Он сказал, что подумает об этом, и положил маленький камешек с вытесненным на нем ее именем в кошелек, висевший на поясе. Еще один, более старый Модеканин, дварф с висящим ухом и покалеченной ногой, немедленно занял ее место, а Павек бросил взгляд на Матру, Руари и Звайна и со злорадством убедился, что на них тоже напали и все трое выглядят совершенно подавленными. Он обругал себя дураком, и обрадовался, что рядом нет Телами и она не видит всю эту суматоху, которую он устроил одним своим появлением, но тут дварф напал на него.
Оказалось, что дварф знает место, глубоко в пустыне, где песчаный шторм засыпал богатый караван, убив всех, кроме него одного. В течении двадцати лет он хранил тайну этих сокровищ, но теперь, если Лорд Экриссар даст ему всего двадцать золотых монет — для найма людей, запасов и инексов, которые доставят сокровище обратно в Урик — дварф охотно разделит с Лордом Экриссаром этот невообразимый клад.
Милосердие Хаману! Да они похоже считают его еще большим дураком, чем он был на самом деле.
Павек все больше сердился на себя и на назойливого дварфа, пока крыши и стены города не появились на горизонте. Он даже не подозревал, как ему не хватало Урика — он даже думал, что он совершенно забыл о нем — но вспышки солнечного света на желтых стеклянных глазах Короля-Льва, вделанных в величественные стены, отдались холодной дрожью восторга в его позвоночнике. Его тело стало сильнее, он пошел легче, чувствуя как жизненная сила Урика вливается в его ноги, хаотические ритмы разумной жизни, так отличной от медленной упорядоченности рощ Квирайта. Дварф немедленно отстал, как только Павек прибавил шагу. Возможно жестоко использовать более короткий шаг дварфа, но не несправедливо, в точности как Король-Лев, чьи гигантские портреты украшающие стены звали его домой.
Его бывшие начальники по гражданскому бюро ожидали их у южных ворот. Они то помнили его имя. По меньшей мере некоторые из них с радостью продали бы его Экриссару, если бы представилась такая возможность, чтобы получить сорок золотых. Зато теперь они заявляли, что он один из них, и гнали Модекан как словами так и палками, пока четыре путешественника не оказались одни внутри стен города.
— Всемогущий Лорд ожидает тебя, Великий, — сообщил Павеку старший инспектор южных ворот. — Мы послали слово во дворец, как только прибыл гонец из Модекана. — Манип — он показал на юношу с льняными волосами, носивший на рукаве нашивки регулятора, которые были так хорошо знакомы Павеку — ждал в коридоре. Он видел гонцов, посланных в квартал с ключами от твоего дома.
Инспектор сделал паузу, как если бы ему было что еще сказать и, как если бы было чистой случайностью, его рука с открытой вверх ладонью очутилась между ними. Темплары, стоявшие у ворот, не могли ничего требовать от высшего темплара, но Манип пошел на немалый риск, подслушав и подсмотрев то, что случилось во дворце. Павек порылся в своем кошельке; полезно знать, что есть и где спать, хотя это и зловещее предзнаменование. Он положил необрезанную керамическую монету в руку инспектора. Она мгновенно исчезла в рукаве темпларе, но больше информации не последовало, и Павек не был уверен, что Манип получит свою долю награды.
— Должен ли я сопровождать вас во дворец, Великий? — спросил инспектор.
Пааек понял, что тот ожидает еще одного вознаграждения, когда они будут около ворот дворца. Ему понадобилось какое-то время чтобы вспомнить, что теперь он высший темплар и ему не нужно награждать ни этого человека, ни любого другого. Никто не может заставить его принять службу, которую он не хотел принимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45