- Срань господня, - прошептал Пи-Джей. Старуха резко замерла. Она как будто прислушивалась. Снова раздался вой. Теперь уже - ближе.
- Заткнись, мать твою. Она тебя услышала.
- Нет, не услышала.
Но больше никто не произнес ни слова - они наблюдали молча. Старуха продолжала ласкать мраморную статую, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Похоже, она наконец услышала то, что ждала и хотела услышать, и принялась медленно снимать с себя одежду и, тихонечко напевая себе под нос, разбрасывать ее вокруг статуи. Она разделась догола. Терри разглядел две маленькие сморщенные груди и такую же сморщенную, лысеющую… ну, ту самую штуку, что есть у женщин.
- Ни хрена себе, - выдохнул он. Друзья погрозили ему кулаками. Заткнись.
А потом из леса, что за поляной, вышел волк - черный, с серебристыми ушами и рубиновыми глазами.
- Я, пожалуй, пойду отсюда, - заявил Давид.
- Заткнись, ты, дубина, - скривился Терри. - Ничего с нами не будет. Они нас не видят.
- Не нравится мне все это, - сказал Дэвид. Старая женщина продолжала петь. Это была странная мелодия - гола погребальный плач, то ли колыбельная. Не поймешь. Волк подошел к ней. Наверное, он был ручным. Терри чуть не стошнило, когда волк стал сосать грудь старухи, а та наклонилась над ним и принялась гладить по голове. Из ее сморщенного соска сочилась кровь, грязно-черная в лунном свете…
- Какая гадость, - прошептал Терри. И хотя ему было противно на это смотреть, он весь дрожал от возбуждения. Возбуждения от острого ощущения опасности - и действительно, это было рискованно, посреди ночи шпионить за Домом с привидениями, - и еще от того, что новые обитатели Дома оказались такими кошмарными извращенцами. - Гадость, гадость, гадость.
Дэвид закричал.
- Заткнись, мать твою! - в один голос шикнули Терри и Пи-Джей. Господи, подумал Терри, ну почему у него такой идиот братец?!
Но было уже поздно. Старая ведьма подхватила с земли черную юбку в блёстках, чтобы прикрыть срам, и принялась браниться с утрированным акцентом Бела Лугоши:
- Ах вы ужасные дети, я вас ловить, убивать, проводить эксперименты на маленьких детях, бегите домой, маленькие вонючки. Бегите, нока не поздно!
Это было настолько нелепо, что даже смешно. Терри буквально согнуло от смеха. Какой-то абсурд. А потом волк набросился на Давида, схватил зубами за шею, поволок к дому. Дэвид слабо отбивался. Терри сначала не понял, что происходит. Было так трудно сразу перестроиться со смеха на что-то другое…
- Вернись, идиот. Ты куда? Я так и знал. Не надо было брать тебя с собой, - закричал он, а потом: - Дэвид, о Господи, Дэвид…
- Он кусается, - заорал. Пи-Джей. - Помоги мне, давай. Терри рванулся вперед, схватил брата за руку и рванул со всей силы. Вместе с Пи-Джеем они вырвали Дэвида у волка и побежали прочь, поддерживая раненого мальчишку с двух сторон… В голове у Терри все перемешалось. Он слепо несся вперед, но ему почему-то казалось, что он бежит на месте. Он был в какой-то прострации. И Дэвид был совсем вялым, он едва передвигал ногами. Его шея, и грудь, и разодранная куртка - все было в крови… так много крови… а за спиной у них раздавался вой, кровожадный, свирепый, и старуха ругалась своим жутким скрипучим голосом…
Они бежали, спотыкаясь буквально на каждом шагу. Терри увидел, как Дэвид шевелит губами, как будто пытаясь что-то сказать, но только булькал, и кашлял, и плевался кровью. Терри крикнул Пи-Джею.
- Езжай вперед, скажи маме. А Пи-Джей крикнул в ответ:
- И что, интересно, я должен сказать вашей маме. Я вообще сейчас вроде как и не с вами. Я типа сплю дома…
- Мне плевать, что ты скажешь. Скажи что-нибудь. Ты что, не видишь, он ранен?!
Он прижал брата теснее к себе. Господи, он вообще дышит?! Да. Вроде бы дышит, но слабо. Зачем я взял его с собой, зачем он вообще родился, этот маленький идиот, я его старше на две минуты… так думал Терри, пытаясь одной рукой вести оба велосипеда и прижимая брата к левому боку. Но вести оба велосипеда одной рукой было никак не возможно, один из них постоянно падал, и Терри понял, что надо их бросить. Потому что им надо спастись. Сейчас он должен быть сильным. И спасти брата. Хотя бы; ради мамы. Которой сейчас тяжело. Отца почти никогда не бывает дома…
Велосипеды упали в грязь. Теперь он держал Дэвида обеими руками.
- Давай, братишка. Продержись пару минут. Скоро мы будем дома, уже совсем скоро… - Он поскользнулся и упал плашмя, проехавшись пузом по влажной грязи. В рот попала земля. Где этот волк? Вернулся обратно в дом? Они там что, специально держат в доме волка, чтобы он кусал детишек?! Это, наверное, противозаконно. На них должна быть управа. Черт побери, мой родной брат-близнец! Он поднялся на ноги, помог встать Дэвиду и потащил его на себе вниз по тропинке. Каждый шаг давался с трудом.
- Давай, Дэйв, держись, - шептал он.
Они добрались до опушки леса. Впереди, сквозь просветы между деревьями, уже виднелись рельсы и супермаркет с париками в витрине. Еще несколько шагов - и резкий визг тормозов. Фургончик матери остановился на той стороне железнодорожных путей, буквально у самых рельсов.
Мама и Пи-Джей уже бежали к ним навстречу. Они подхватили Дэвида, и все втроем они усадили его на заднее сиденье. Терри сел рядом с братом, Пи-Джей - впереди. Через пару секунд они мчались по главной улице. Мама притормозила у поворота у знака “Стоп” и свернула к дому…
- Что случилось? Что случилось? - повторяла она как в бреду. Терри прижал руку брата к своей груди.
- Его укусили, мама. Там волки. - Он изо всех сил старался не разреветься. Папа всегда говорил, что мужчине плакать стыдно. Когда они свернули на темную улицу, где был их дом, он заметил, что с Дэвидом что-то не так. - Мама, мама… по-моему, это очень серьезно… по-моему, Дэвид умер, мама. - Странно, он не почувствовав ничего. Лишь обжигающий холод внутри.
- Твою мать, - тихо выругался Пи-Джей. - Мать твою за ногу.
Это было ужасно. И что самое страшное, мама даже не сделала Пи-Джею замечание, что ругаться нехорошо. Вот это было страшнее всего.
Терри выронил безжизненную руку Дэвида. Она свесилась с края сиденья. Маленькие лужицы крови собрались в тех местах, где они с братом однажды разрезали виниловую обивку своими швейцарскими перочинными ножами.
Мама как будто была не здесь. Она вообще ничего не замечала. Вообще ничего. Она только твердила, снова и снова:
- Надо позвонить Джеффу в Бойс, а вдруг он наяривает какую-нибудь городскую суку, а вдруг я уже недостаточно хороша для него?
21

камень, ножницы, бумага
Стивен сидел один у себя в номере в “Плаза”, в Нью-Йорке. Телевизор работал, хотя ничего не показывал - на экране рябили серые точки. Стивен хлопнул очередной стакан водки. Жизнь прекрасна и удивительна. Почти как опера.
А что, если это действительно опера - какая-нибудь вагнеровская опера? Только представь: куда бы ты ни пошел, тебя окружают монументальные разливы симфонического оркестра - как будто у всех, кого ты встречаешь, есть невидимый плейер с той же самой мелодией, что звучит у тебя в ушах! У жизни должно быть либретто, очень подробное, с указанием каждой реплики и переводом. И если это действительно Вагнер, то у каждого основного персонажа и события должны быть свои лейтмотивы. Стивен представлял себе эти главные лейтмотивы, их названия указаны в программке в скобочках-звездочках, и они периодически проявляются - как пояснения-сноски к либретто жизни. В моем случае самым главным, наверное, будет “огонь”, подумал Стивен. В голове у него звучала тема волшебного огня из “Валькирии”. Он припомнил, что у Вагнера “огонь” означает также бога-обманщика, и иллюзию, и трансформацию…
Стук в дверь оборвал эти странные мечтания.
Это был Брайен Дзоттоли.
- Давай заходи. У меня есть водка, - поприветствовал его Стивен. - А где все?
- Засели в номере принца Пратны. Готовят очередной хитрый план, - сказал Брайен. - Я потихонечку смылся, хотел с вами поговорить. Вы - единственный из всей этой оголтелой компании, Стивен, кто кажется более или менее нормальным.
Стивен рассмеялся.
- И это при том, что я единственный из всей “оголтелой компании” лечился, в психушке. Садись. - Он указал на громоздкое кресло, якобы девятнадцатого века. - Не жалеешь, что примкнул к нашему скромному обществу?
- Нет. Я хочу отомстить.
- Ага, месть. Вожделенная месть, тема для великой оперы, - задумчиво проговорил Стивен, прислушиваясь к теме огня, что гремела у него в голове.
- Мне непонятно, почему именно Нью-Йорк?
- Какой ты все-таки наивный молодой человек. Ты уверен, что все дело в нескольких смертях, в потерянной племяннице, в одном большом доме, где собрались одержимые жаждой крови. Ты не знаешь этого мальчика так, как я. - Стивен начал рассказывать Брайену о своих предыдущих “знакомствах” с Тимми Валентайном, или Конрадом Штольцем, или с кем там еще, но сбился где-то на середине, упал на диван и налил себе еще водки. - Вот видишь. - Он открыл свой дипломат и вывалил его содержимое на журнальный столик. - Телеграммы. Меня зовут дирижировать. В любой театр, какой я скажу. Письмо от Терезы Бензино. Они готовы возобновить мой контракт, причем гонорар теперь вчетверо больше против того, что был раньше. А теперь смотри.
Он порвал все бумаги на мелкие кусочки, сложил их в пепельнице и поджег зажигалкой.
- Смотри, как проходит мирская слава и чахнет карьера неудачливого, в сущности, старика. Ты по-прежнему думаешь, что я тут единственный нормальный?
- Пожалуй, да.
- А почему именно Нью-Йорк… у меня тут есть знакомые из музыкальных кругов, которые могут знать, где сейчас Тимми Валентайн. Это все-таки лучше, чем целыми днями сшиваться у ворот особняка. Ты ничего больше не вычислил из тех газетных вырезок?
- Нет.
Стивен сказал:
- Когда-то я любил женщину. Но теперь она одержима. Этим вампиром. Однажды мне было видение… по крайней мере я думал, что это видение, но когда я в последний раз видел его, он был из плоти и крови…
- По-настоящему ты не с ними, правда?
- А ты как думаешь?
- Ты преследуешь что-то свое.
- Ну разумеется. Неужели ты думаешь, что меня хоть сколько-нибудь волнует великое отправление мистерии зла, которое затеял Пратна?! Я хочу вновь обрести себя, понимаешь?! Шестьдесят лет назад я заглянул в глаза призрачного существа и лишился души. С тех пор я жил лишь в тени реальности и обретал плоть, только когда смотрел ха огонь. Огонь! Огонь - это сама жизнь. В это верили древние персы, знаешь. Их религия и философия строились на бесконечной борьбе между жизнью и нежизнью, добром и злом, созиданием и разрушением. Для них огонь был воплощением самой жизни.
- Они поклонялись огню?
- Да. Они верили “о вселенский дух, Ахурамазяу, и в Ахримана, темную силу… - Стивен замолчал, вдруг решив, что Брайену это скучно. В конце концов, для большинства людей огонь - это просто огонь.
- Было бы намного праще, - сказал Брайен, - если бы эти двое, что сейчас шепчутся наверху, не питали такую страсть к пышным эффектам. Они одержимы. Вы понимаете, что я хочу сказать, да? Мы не такие, как они. Мы другие. Нами движут любовь и отчаяние.
- Нет! Я такой же одержимый, как и они!
Огонь в пепельнице догорал. И вместе с ним тускнел свет в глазах Стивена.
зал игровых автоматов: лабиринт: наплыв
Джефф Гиш сошел с поезда один. Нервно огляделся, постоял пару секунд на месте. Может быть, Нао его встретит. Но было уже за полночь. По дороге домой у него будет время подумать, как объясниться с женой, страдающей патологической ревностью. И подумать о смерти Дэвида.
Над перроном не было навеса. Только парочка указателей, закрытая билетная касса и лестница вниз, к стоянке.
Джефф пошел к лестнице и вдруг увидел Дэвида, который ждал его там. Только это был не Дэвид. Дэвид умер. Это был Терри.
- Терри, - сказал он.
- Здравствуй, папа. - Мальчик был необычно бледен. Но наверное, так только казалось из-за лунного света.
- Почему ты так странно одет? И вообще почему ты здесь? Сейчас уже за полночь. Тебе разве завтра не надо в школу?
- Одет? - Мальчик улыбнулся. Джефф подошел ближе. - А, это на похороны. - Он нахмурился, поправил галстук-бабочку, одернул черный смокинг. - Просто мне захотелось надеть.
- Терри, я…
- Я знаю, папа. Этого не должно было случиться. Такое вообще не должно случаться, ни с кем. Ты за меня не волнуйся, ладно? Со мной все в порядке. Все хорошо, папа.
- Нет, все плохо. Я должен был быть дома.
- Не вини себя, папа. Ты ни в чем не виноват. Нам надо идти. Мама не знает, что я пошел на вокзал. Она думает, что я сплю.
Джеффу вдруг захотелось обнять сына, но он подавил в себе этот порыв. А вдруг Терри отстранится? Они никогда не были особенно близки. У них в семье не приветствовались “телячьи нежности”.
- У тебя борода отросла, папа.
- Что? А, да.
Они вместе спустились по лестнице. По крайней мере, подумал Джефф, теперь у нас есть что-то общее. Горе. Он случайно коснулся рукой руки сына и непроизвольно отдернул руку. Такая холодная. Он подумал: вот что делает с человеком горе.
Они дошли до машины, которую Джефф оставил на стоянке пару недель назад. Кроме его машины, старенького “малибу”, стоянка была абсолютно пуста. Джефф уселся за руль, бросил сумку на заднее сиденье и завел двигатель. Потом он повернул голову и увидел, что сын отчаянно тарабанит в стекло пассажирской дверцы.
- Что с тобой? Забыл, как садятся в машину? - Джефф рассмеялся своей собственной идиотской шутке.
- Ты должен меня пригласить, - сказал Терри с легким раздражением в голосе.
Джефф вздохнул, перегнулся через сиденье, открыл дверцу и впустил Терри. Когда мальчик уселся и захлопнул дверцу, Джефф вдруг почувствовал запах. Весьма неприятный запах. Как будто в машине забыли кусок мяса, и оно сгнило.
- Господи, - сказал он. - Это еще что такое? Енот забрался в багажник и там издох?
Сын прижался к нему. Джефф даже вздрогнул - настолько это было непривычно.
- Папа, папочка, - прошептал Терри. - Когда ты останешься дома уже насовсем?
- Ты же знаешь, что я не могу. У меня работа.
- А я мог бы тебя заставить. - Мальчик вдруг рассмеялся. Высоким и жутким смехом, которого Джефф никогда раньше не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54