— Много раз Сила совершала то, чего нельзя было достигнуть ни с помощью оружия, ни стараниями ума и сердца. Колдунья наша, кажется, спит, и мы не можем её разбудить. Поэтому нам нельзя опереться на то, что подвластно её таланту. А как насчёт тебя, шаманка?
— Я могу подчинять себе зверей именем Арски, могу вызывать ветер и усмирять бурю и кое-что ещё. Но перед этим я в том же положении, что и ты, капитан.
Дыхание Труслы вырывалось прерывистыми толчками, как рыдание:
— Симонд! Симонд! — повторяла она его имя, словно мольбу или волшебное заклинание.
Симонд снова шевельнулся. Упёршись руками в землю, он приподнял туловище, но голова его бессильно повисла, словно у него не хватило сил её поднять.
— Симонд! Симонд!
Быть может, её призыв долетел до него, и не давал ему лежать, спокойно дожидаясь смерти.
— Охотник!
Это слово прозвучало так властно, что оторвало всех от созерцания погибающего человека на другом берегу.
То заговорила Одга. Она тоже пришла на берег. Однако это была новая, незнакомая Одга, не та несчастная девушка, сломленная ударами судьбы, лишённая даже того, что от рождения было дано ей природой, какой её знала Трусла. Приблизясь к Оданки, молодая салкарка одними кончиками пальцев дотронулась до его мускулистой руки. Он вздрогнул и открыл было рот, но так и не успел ничего сказать. Одга опередила его быстрым вопросом:
— Ведь ты хорошо знаешь лёд. Решился бы ты перейти, если бы появился воздушный мост? Но только ты один… — прибавила она, немного подумав. — Мне ещё многому нужно научиться.
— Мост? — повторил он в недоумении, словно не веря собственным ушам, так ли он её расслышал. — Для того, чтобы перебросить тут мост… — начал он объяснять, показывая рукой на вздувшуюся реку.
Трусла увидела, как у шаманки сузились глаза, затем Инквита вмешалась в спор:
— На охоте тебе ведь случалось, гоняясь за ластоногими, перепрыгивать со льдины на льдину. Ты мой щит и телохранитель, и я спрашиваю тебя, если найдётся мост — решишься ли ты по нему перейти?
Он затряс головой, точно не мог поверить, что Инквита болтает какую-то чепуху.
— Я на всю жизнь в долгу перед господином Симондом! Разве не он вырвал меня из самых зубов мерзких червей! Так покажи мне свой мост!
Одга отошла немного в сторону, как всегда делала Фрост, когда начинала вызывать Силу. Она широко раскинула руки, и между её ладонями раскинулась длинная полоса радужного мерцания, точно такая же, как те, что перебегали по стенам ледяных чертогов.
Она распустила веером пальцы левой руки, и с берега на речную воду метнулась радужная лента. «Как леска с удочки рыбака», — подумала Трусла, вспомнив Торовы болота. Кончик радуги опустился на плывущую льдину, которая была шире других, и потянул её к берегу. Затем он поймал другую и третью. Хотя волны и заплёскивали на льдины, Одга не тратила сил, чтобы их обуздать, потому что река протекала внизу, а льдины повисли в воздухе, — мост был готов.
— Беги побыстрее, — сказала Одга, — Потому что я не знаю, как долго…
Оданки уже успел сбросить с себя длинный меховой балахон и положить на землю лук и колчан. Однако копьё он взял с собой, и пользовался им таким способом, какого ещё никогда не видывала Трусла: он с разбега отталкивался им, как шестом, чтобы перепрыгивать с одной качающейся льдины на другую. Трусле хотелось закрыть глаза, ей казалось, что попытка, которую затеял охотник, превосходит все человеческие возможности.
Однако льдины, хоть и качались, но не сбрасывали его в реку. Глубоко воткнув копьё в край противоположного берега, он подтянулся и очутился на суше. Несмотря на то, что латт стал сильнее хромать, он передвигался быстро, почти что бегом.
Добежав до тёмного пятна, каким с другого берега выглядел Симонд, он, немного повозившись, взвалил его себе на плечо, как, наверное, взваливал добытую на охоте дичь. Рядом с Труслой Инквита издавала короткие резкие крики, словно большая птица, которая подбадривает себя перед решительными действиями.
У Одги было такое выражение лица, которое напоминало Фрост в минуты, когда та вызывала Силу. Неуловимо изменились даже типично салкарские черты её лица — это была Одга и в то же время как бы не Одга. Но светящаяся радуга по-прежнему вытекала из её рук.
В два шага Инквита оказалась у неё за спиной. Она сняла рукавицы и перчатки и осталась на морозе с голыми руками. Протянув руки, она обхватила пальцами шею Одги, белевшую над опущенным по плечам капюшоном. Глаза Инквиты были закрыты, и её лицо приняло выражение глубокой сосредоточенности.
Как ни старался Оданки, но он не мог бежать с прежней быстротой. С Симондом на плечах латт пошатывающейся походкой спускался к берегу. Дойдя до края, он на миг остановился, поудобнее перекинул свою ношу и сделал первый прыжок. Под их двойным весом льдина опустилась и нырнула в воду, но Оданки уже перепрыгивал на следующую ледяную плиту своего моста.
Трусла сама не могла бы сказать, что подтолкнуло её к тому, что она сделала в следующую минуту. До этого она стояла, оцепенев от страха, но тут вдруг почувствовала на своей ладони прикосновение маленькой лапки, и когда Канкиль потянула её за собой, она оказалась в состоянии сдвинуться с места и подошла к Инквите. Свободной лапкой Канкиль взялась за свисающую руку шаманки.
Трусла ощутила, как из её тела исходит какой-то ток. Но она продолжала с равномерными промежутками, словно волшебное заклинание, повторять имя Симонда, и при этом чувствовала, что так же, как из шаманки переливается Сила в Одгу, так и она включилась в эту общую силовую цепь. Она ощутила необыкновенный подъем воспрянувшей воли и всей душой старалась влить в эту цепь как можно больше своей силы.
Охотник уже миновал середину реки. Но Трусле вдруг показалось, что радужные полосы, по которым пролегала дорога, перестали гореть ровным светом, они то бледнели, то вновь разгорались ярче, словно сила, которая их поддерживала, была уже на исходе.
Джоул вместе с капитаном лихорадочно возились с длинной верёвкой, причём однорукий капитан часто только мешал своему товарищу делать полезное дело. Наконец капитан взял его в свои руки, связал на конце петлю и, прикинув расстояние привычным взглядом моряка, размахнулся и бросил конец. Петля точно попала на Оданки, а на берегу капитан держал другой конец верёвки. Радужные полоски замерцали, угасая, но салкары уже подоспели на помощь и изо всех сил потянули за верёвку. Оданки с размаху налетел на береговой откос. Одга опустила руку. Огни погасли, но шаманка уже прибежала на помощь, а вместе с нею и Трусла.
Бросившись плашмя на землю, они схватили и стали тащить обоих наверх, и общими усилиями кое-как выволокли охотника и его ношу на берег.
Трусла обняла Симонда, прижав к плечу его поникшую голову. Кажется, она всё ещё продолжала, как молитву, повторять его имя, потому что, открыв глаза, он посмотрел на неё и медленно-медленно, как будто с трудом раздвигая непослушные, застывшие на морозе губы, заулыбался.
— На этот раз… обошлось… моя радость! — Веки его заморгали, и глаза снова закрылись.
У путников не оказалось топлива, чтобы разжечь костёр. А огонь нужен был им, чтобы выжить. Инквита подошла к Одге. На лице салкарки снова появилась та пустота, которая владела им, когда девушка была во власти Урсеты, но стоило шаманке прикоснуться рукой к её плечу, как та вздрогнула и очнулась от беспамятства.
— Кто ты? — спросила её шаманка. Одга засмеялась.
— Я — Одга, волночея. Но когда та, чужая, превратила меня в свою рабыню, она вошла в меня. А после, когда удалилась, то забрала обратно то, что считала своим, но, видно, не до конца. Что-то крепко засело во мне. Точно так же, — заметила она со смехом, — какие-то мои, ненавистные ей, салкарские свойства навсегда остались в ней! Может быть и для неё это будет означать начало чего-то нового.
Шаманка кивнула:
— Спору нет, такое вполне возможно. Та женщина могла управлять теплотой. Как насчёт этого у тебя?
Улыбка исчезла с лица Одги:
— Шаманка! Ведь я не Урсета. Ко мне всего лишь перешла маленькая частица её Силы. Может быть, всё, что досталось мне от неё, уже пропало, потому что сейчас я чувствую в себе такую пустоту, что бесполезно даже пытаться.
— И не надо!
Все вздрогнули от неожиданности, услышав вдруг голос Фрост. Она появилась с тем усталым видом, который всегда бывал у неё после выхода из транса. Но её кристалл горел ярко, как никогда.
— Я разговаривала с Коринтом. Тамошняя Наблюдательница уже получила весть из Лормта, что требуется помощь. А теперь…
Фрост взяла кристалл и, держа его в сложенных лодочкой ладонях, провела сверкающим лучом над телом Симонда от головы до пят. Он тихо вздохнул, и ещё теснее прижался щекой к плечу Труслы.
— Не бойся, дитя! — сказала Фрост. — Вот так в беспамятстве он целым и невредимым дождётся тех, кто уже спешит нам на выручку. А теперь надо взглянуть на твоего защитника, Инквита. Он был правильно выбран и достоин самых высоких почестей.
Оданки тоже лежал на льду, но, в отличие от Симонда, с открытыми глазами. Сначала он смотрел с некоторой подозрительностью, но когда Фрост стала и над ним водить сверкающим знаком Силы, его взгляд смягчился, и латт следил за ним с выражением благоговения. Как и Симонд, он тоже погрузился в сон, и Инквита, сняв с себя плащ из перьев, укрыла им охотника.
— Госпожа, — обратился к Фрост Стимир, — ты упомянула о помощи, но в этом краю она должна прийти быстро, чтобы успеть.
— Не тревожься, она успеет. Все бубны бьют, призывая попутный ветер.
На мгновение она обернулась, чтобы ещё раз взглянуть на руины, оставшиеся от врат. Странный туман, скрывавший всё, что находилось по ту сторону, исчез; и там виднелись цепочки скалистых возвышенностей, тянувшихся к далёким горам.
— Надеюсь, — промолвила Фрост, — что возвращение в родной мир станет для неё таким же счастливым, как наше. Потому что в пришелице не было настоящего зла, а только инородность, а кроме того отчаяние и ужасное одиночество. Пожелаем же ей удачи, и, как знать, может быть, такие мысли проникнут через все видимые и невидимые преграды.
Поглядев вокруг, Трусла на всех лицах прочла, что призыв Фрост ни для кого не пропал втуне, . Пускай же Урсета Ван Ян обретёт хотя бы часть того, чего так надолго лишилась! А что касалось Труслы и её друзей, то они выполнили свою задачу, преодолев все опасности и преграды. Теперь им оставалось только ждать. Никто из них не сомневался, что обещание Фрост исполнится, и помощь подоспеет вовремя.
Эпилог
Город Эс, Эсткарп
Завершился круговорот года, и вновь настала весна, хотя в древней столице Эсткарпа не слишком заметны были признаки всеобщего обновления.
Однако на рейде теснилось множество кораблей, а улицы города украсились таким роскошным праздничным нарядом, какого не могли припомнить даже старейшие жители.
Не только гостиницы были переполнены съехавшимся в город народом настолько, что для новых постояльцев уже не находилось кроватей, и им приходилось довольствоваться матрасом на полу, но и в каждом доме хозяевам приходилось сильно потесниться, чтобы разместить понаехавших родственников с их друзьями.
На улицах повсюду, вплоть до самых глухих переулков, царило оживлённое движение, везде так кишел народ, что городской страже отдали приказ с раннего утра следить за порядком на дорогах, чтобы обеспечить беспрепятственный проезд подвод для доставки необходимого продовольствия.
Днём и ночью толпы народа собирались, чтобы поглазеть на приезжающих знаменитостей, о которых они раньше что-то слыхали, но даже не надеялись увидеть когда-нибудь в лицо.
Центром всей этой кипучей и суетливой деятельности, охватившей, как сетью, весь город, был большой зал крепости Эс, хотя временами её волны захлёстывали даже обширный двор, особенно когда нужно было с должной торжественностью встречать вновь прибывших гостей.
Развевающиеся знамёна знатных родов свидетельствовали, что сюда съехались представители всех выдающихся семейств, даже из охваченного распрями Карстена, где продолжалась ожесточённая борьба за обладание престолом, приехали те, кто мог отлучиться. И самым необычным зрелищем для жителей Эсткарпа были два знамени с изображением псов Ализона, которые прежде могли им встретиться разве что на поле боя.
Все собравшиеся для этой встречи сознавали, что в их мире в очередной раз произошли значительные изменения, хотя на сей раз при этом обошлось без вмешательства грозных сил, от которого рушатся горы и меняют своё русло реки — нынешние события знаменовали собой наступление новой эры.
Сходство же заключалось в том, что подобно тому, как пережившие землетрясение обитатели гор поневоле рады были начать новую жизнь в иных землях, их нынешним потомкам, несмотря на страх перед непривычными изменениями, пришлось смириться с неизбежностью.
В большом зале снова собрались те, кто владел Силой, — правители, в чьих руках сосредоточилась власть и от кого зависело будущее этого мира. При всей подозрительности, с которой они поглядывали друг на друга, они всё же прислушивались к чужим словам и, хотя порой ещё смутно, но всё же постигали смысл этих речей.
Места на возвышении распределили так, чтобы там оказалось по одному представителю каждой правящей династии, ибо пространство было ограниченным. И сидения сдвинули так близко одно к другому, что никто не мог пошевелиться, не потревожив соседей.
Среди них выделялась простым серым одеянием единственная представительница Колдуний — их нынешняя Хранительница Знания. В этом кругу она звалась Алмазом, так как настоящее имя вступившей в Совет Мудрейших тотчас предавалось забвению. Над её сидением не вывесили знамёна — для того, чтобы узнать Колдунью, не требовалось особых знаков отличия. На её бесстрастном лице не заметно было морщин; и все знали, что с недавних пор эту должность действительно заняла одна из сестёр младшего поколения.
Был там и Саймон Трегарт, пришелец из чужого мира; он и его супруга Джелит были основоположниками новой династии, которая за прошедшие годы оказала немалые услуги Эсткарпу и Эскору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83