— Я? — недоуменно переспросила она.— Да, Сура, именно ты.— Это Куурус спрашивает серьезно?— Да, — подтвердил я, — Куурус совершенно серьезен.— Я знаю, чего бы мне хотелось, — после минутного замешательства ответила она, — но это так глупо.— Ну в конце концов ведь сегодня Кейджералия.— Нет, — покачала она головой, — это слишком нахально с моей стороны.— Что именно? — допытывался я. — Если ты хочешь, чтобы я постоял на голове, сразу предупреждаю — в этом я не мастер.— Нет, — ответила она, робко поднимая на меня глаза. — Не могли бы вы обучить меня игре?Подобная просьба меня очень удивила. Она тут же стыдливо потупила взгляд.— Да, конечно, — пробормотала она. — Я знаю. Я женщина. Рабыня! Извините.— У тебя есть доска и фигуры? — спросил я.Ее лицо озарилось счастливой улыбкой.— Вы меня научите играть? — недоверчиво спросила она.— Доска и фигуры у тебя есть? — повторил я.— Нет, — сокрушенно покачала она головой.— А бумага? У тебя есть карандаши или чернила?— У меня есть шелк. Есть румяна и банки с другой косметикой!Мы расстелили на полу большой кусок желтой шелковой материи, и я довольно добросовестно расчертил его на квадраты, закрасив нужные красными румянами.Затем мы вывалили из сундука огромный запас маленьких бутылочек, пузырьков и брошек и договорились, какая из них будет соответствовать какой фигуре.Меньше чем через час все уже было готово, и я прочел Суре краткий вводный курс об основных правилах игры и элементарных комбинациях. В течение следующего часа она, иногда путаясь, нерешительно попыталась перенести новые знания в конкретные перемещения фигур, не слишком, надо признать, глубокие по своей эффективности, но всегда обдуманные и логичные. Мы долго обсуждали каждый ход, рассматривая его сильные и слабые стороны, уделяя внимание его последствиям, пока она не воскликнула наконец: «Понятно!» — и мы не переходили к следующему.— Нечасто встретишь женщину, которую увлекла бы игра, — признался я.— Но ведь это так красиво! — воскликнула она.Мы играли недолго, но даже за столь краткий промежуток времени её ходы раз от разу становились все более точными, эффективными и дальновидными. Мне пришлось уже меньше указывать ей на то, каким образом следует развивать дальше ту или иную разыгрываемую ею комбинацию, и больше внимания уделить защите своего собственного Домашнего Камня.— Ты действительно никогда прежде не играла? — удивился я.— А что, у меня уже получается? — с видимым удовольствием спросила она.— Да, недурно, — признался я.Эта женщина начинала восхищать меня. Я не мог поверить, что она играет впервые в жизни. Стало ясно, что мне удалось столкнуться с одним из тех редких типов людей, которые обладают замечательной врожденной способностью к игре. У неё ещё ощущались определенные шероховатости и недостаточное владение ситуацией на доске в целом, но судя по тому, сколь стремительно она прогрессировала, все эти недоработки можно было очень скоро устранить. Ее лицо раскраснелось от возбуждения, глаза радостно засверкали.— Захват Домашнего Камня! — с торжествующим видом объявила она.— Может быть, ты лучше поиграешь на калике? — предложил я.— Нет-нет! — воскликнула она. — Еще партию!— Ты ведь всего лишь женщина, — напомнил я ей.— Пожалуйста, Куурус, сыграем ещё.Я неохотно начал расставлять фигуры. На этот раз она играла желтыми.С несказанным изумлением я наблюдал, как на моих глазах она разыгрывает дебют Сентиуса — один из наиболее сложных и мощных дебютов, сковывающий развитие фигур противника, особенно движения писца убара, и делающий его защиту весьма проблематичной.— Ты правда никогда раньше не играла? — снова начал допытываться я, считая нелишним окончательно выяснить этот интересный момент.— Правда, — ответила она, не отрывая взгляда от нашей импровизированной доски и изучая её с таким вниманием, с каким ребенок рассматривает новую игрушку.Когда наступил черед четырнадцатого хода красных, моего хода, — я посмотрел на неё особенно внимательно.— Как, по-твоему, мне следует сейчас ходить? — спросил я.Она напряженно всматривалась в расположение фигур на доске, просчитывая в уме возможные варианты.— Некоторые мастера предлагают выдвинуть убара к писцу, на клетку три, — пояснял я, — другие рекомендуют отвести лучника убары к убару, клетка два.Несколько секунд она обдумывала эти варианты.— Думаю, лучше выдвинуть убара к писцу, — ответила она.— Согласен.Я переставил своего посвященного убара — пробку от флакона — к писцу, на клетку три.— Да, этот ход действительно сильнее, — кивнула она.Ход, конечно, и вправду был самым сильным в данной ситуации, но, как оказалось дальше, даже он не принес мне успеха.Шестью ходами позже Сура, как я и боялся, решительно придвинула своего убара — маленькую бутылочку к убаре, на клетку пять.— Ну, теперь вам трудно будет ввести вашего писца убара в игру, — сказала она и, на секунду задумавшись, добавила. — Да, очень трудно.— Да знаю я, знаю! — чувствуя, как во мне начинает нарастать раздражение, огрызнулся я.— Вероятно, самым лучшим сейчас в вашем положении было бы пойти на размен фигур и таким образом попытаться разрядить обстановку, — продолжала она.— Действительно, ничего другого мне не остается, — признал я.Она рассмеялась. Я, не удержавшись, усмехнулся тоже.— Ты замечательно играешь, — сказал я.Мне частенько приходилось сидеть за игровой доской, и я считался, даже по мнению выдающихся мастеров этого искусства, отличным игроком, однако теперь мне стоило неимоверных усилий защищать свою честь перед этим красивым, три часа назад впервые взявшим в руки фигуры противником.— Это просто невероятно.— Мне всегда хотелось научиться играть, — призналась Сура. — Я чувствовала, что у меня это получится неплохо.— У тебя это получается великолепно, — ответил я.Я, конечно, знал, что это в высшей степени умная и способная женщина, я почувствовал это буквально с первой нашей встречи. Но даже если бы мне и не довелось познакомиться с ней лично, я мог бы составить о ней такое же мнение уже по тому, что она вполне оправданно считалась лучшей наставницей рабынь в Аре, чего она, естественно, не могла бы добиться без определенных дарований, подкрепленных незаурядным интеллектом, выделявшим её среди всех остальных преподавателей — людей, безусловно, хороших способностей.— Вам нельзя сюда ходить, — предупредила она. — Так вы на седьмом ходу потеряете Домашний Камень.Я внимательно изучил положение фигур на доске.— Да, — наконец с неудовольствием признал я, — ты права.— Вам лучше подвинуть первого наездника к убару, на клетку один, — посоветовала она.И снова правда была на её стороне.— Но тогда, — продолжала она, — я поставлю своего писца убары к посвященному убара, на клетку три.Я повертел в руках своего обреченного убара и положил его на нашу импровизированную доску, признавая свое поражение.Она захлопала от радости в ладоши.— Может, тебе лучше поиграть на калике? — с тайной надеждой спросил я.— Ну, Куурус! — воскликнула она.— Ладно, — ответил я, в очередной раз расставляя фигуры и размышляя над тем, как хорошо было бы переменить род наших занятий и, возможно, заинтересовать её чем-нибудь ещё более подходящим для женщины и не столь сокрушительным для моего чувства мужского достоинства.— Ты говорила, — напомнил я, — что Хо-Ту часто сюда заходит.— Да, он очень добрый человек.— Старший надсмотрщик дома Кернуса — добрый человек? — усомнился я.— Да, в самом деле, и очень терпеливый.Мне вспомнился плечистый, часто угрюмый Хо-Ту с неизменным кривым ножом на поясе и шокером.— Но ведь он добился освобождения благодаря поединкам на ножах, — напомнил я.— Да, но это было ещё во времена отца Кернуса. А тогда поединки проводились тупыми ножами.— Но и те поединки, которые я видел, тоже проводились тупыми ножами.— Это только с тех пор, как в доме появился зверь, — нахмурившись, объяснила она. — Сейчас дерутся тупыми ножами для того, чтобы бросить зверю побежденного живьем.— А что это за зверь?— Я не знаю, — ответила она.Как-то мне довелось услышать его крик, и я был убежден, что это не слин и не ларл. Я так и не смог распознать, кому принадлежит этот чудовищный рев.— Мне приходилось видеть остатки его пиршества, при этом воспоминании у нее, очевидно, мороз пробежал по коже. — От человека мало что остается. Даже кости, и те перемолоты и из них высосан костный мозг.— Ему скармливают только побежденных в поединках на ножах? — спросил я.— Нет, — ответила она. — Зверю может быть брошен любой, вызвавший неудовольствие Кернуса. Случается, так поступают даже с охранниками, но чаще всего это, конечно, рабы. Причем, как правило, рабы-мужчины, из тех, что содержатся в железных клетках. Но иногда ему скармливают и женщин, предварительно пустив им кровь.Мне вспомнилось, что рабу, проигравшему в поединке на кривых ножах, также перед тем, как бросить его зверю, было нанесено легкое ранение.— А для чего им пускают кровь? — спросил я.— Я не знаю, — ответила она, снова опуская глаза на наше шелковое игровое поле. — Может быть, давайте лучше забудем об этом звере, — она посмотрела на расставленные в боевом порядке бутылочки, пузырьки, пробки и брошки и улыбнулась. — Игра такая красивая.— А Хо-Ту, насколько я заметил, редко покидает дом, — продолжал я расспросы, делая очередной ход.— За последний год, — ответила Сура, — он только один раз оставлял дом на довольно продолжительное время.— Когда это было?— В прошлом году, в ен'варе, когда он ушел из города по делам дома.— А что у него были за дела?— Приобретение рабов.— И в какой город он направился?— В Ко-Ро-Ба, — сказала она.Все во мне словно одеревенело.— Что случилось, Куурус? — удивленно спросила она, и вдруг её глаза, смотревшие поверх меня, наполнились ужасом. Она судорожно закрыла лицо руками.— Нет, Хо-Ту! Нет! — закричала она. Глава 18. ОКОНЧАНИЕ КЕЙДЖЕРАЛИИ Сметая бутылочки и броши, я резко упал на расчерченный шелк, подминая под себя Суру и стараясь защитить её своим телом. В ту же секунду воздух над моей спиной рассек длинный кривой нож, с глухим стуком вонзившийся в боковую спинку стоящего рядом кованого сундука.Я мгновенно перекатился на спину и, понимая, что не успею вскочить на ноги, попытался дотянуться до меча, пока тенью скользнувший мимо меня Хо-Ту высвобождал из деревянной поверхности сундука глубоко ушедший в неё нож. Ему это удалось быстрее, и через мгновение нож сверкнул у меня перед самым лицом.Защищаясь, я машинально выбросил вперед левую руку и тут же почувствовал, как острое лезвие распарывает мне предплечье. Сознание захлестнуло острой болью, у меня потемнело в глазах, но уже через мгновение, придя в себя, я обнаружил, что руки мои сомкнуты на запястье Хо-Ту и удерживают на весу его тело, которое всей своей тяжестью давило на нож, пытаясь пригвоздить меня им к полу.— Прекратите! — закричала Сура. — Хо-Ту, остановись!Хо-Ту удвоил усилия, опираясь на нож уже обеими руками и буквально повисая на нем. Тогда я резким броском отвел нож в сторону и выкатился из-под распластавшегося на полу тела Хо-Ту.Теперь я уже стоял над ним, обнажив свой меч и тяжело переводя дыхание. Он вскочил на ноги и, заметив висящий на обычном месте шокер, бросился к нему и схватил его со стены. Я не кинулся ему вдогонку, не имея никакого желания его убивать. Он обернулся, и я заметил, как его палец одним движением перевел указатель мощности до смертельного уровня. Хо-Ту, пригнувшись, словно приготовившись к прыжку, стал медленно приближаться ко мне.Сура бросилась между нами.— Не трогай его! — воскликнула она.— Отойди! — рявкнул Хо-Ту.— Нет! — закричала она.Хо-Ту отвел регулятор мощности со смертельной точки и направил наконечник шокера к Суре. Послышался звук электрического разряда, из наконечника вырвался сноп ярко-желтых искр, и женщина, завопив от боли, отшатнулась в сторону и повалилась на каменный пол.По лицу Хо-Ту пробежала мучительная судорога, но уже через мгновение он снова приближался ко мне. Я заметил, что стрелка показателя мощности опять стоит на смертельной отметке. Я отошел к сундуку, вложил меч в ножны и поднял с пола нож. Это был нож убийцы, короткий, хорошо сбалансированный, специально предназначенный для броска. Я уложил обоюдоострое лезвие на ладони.С бешеным криком Хо-Ту швырнул в меня шокер. Я отклонился в сторону, и оружие пролетело у меня над самой головой. Ударившись о стену, его наконечник изверг целый фонтан искр.— Ну, бросай! — приказал Хо-Ту.Я ещё раз внимательно взглянул на нож, потом на Хо-Ту.— Наверное, именно таким ножом в ен'варе прошлого года в Ко-Ро-Ба, на мосту вблизи Цилиндра воинов и был убит тот молодой воин из Тентиса, — сказал я.Хо-Ту выглядел удивленным.— Ты нанес удар ему в спину, — продолжал я, — трусливый, подлый удар.— Я никого не убивал, — ответил Хо-Ту. — Ты сошел с ума.Я почувствовал, как во мне поднимается холодная ярость.— Повернись ко мне спиной, — приказал я Хо-Ту.Тот, оцепенев от изумления, послушно повиновался.С минуту я дал ему так постоять. Сура, постанывая от боли, приподнялась с пола.— Не убивайте его! — прошептала она.— Куда мне нанести удар, Хо-Ту? — спросил я.Он не ответил.— Ну? Куда ты хочешь его получить? — допытывался я.— Пожалуйста, не убивайте его! — нашла в себе силы воскликнуть Сура.— Бросай! — закричал Хо-Ту.Женщина с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, встала между нами, спиной к Хо-Ту.— Пусть Сура умрет первой, — тихо сказала она.— Отойди! — закричал Хо-Ту, не оборачиваясь ко мне. — Отойди отсюда, рабыня!— Нет! — воскликнула Сура. — Ни за что!— Не бойся, — сказал я ей. — Я не стану убивать тебя.Хо-Ту повернулся ко мне лицом и оттолкнул от себя Суру.— Вытаскивай свой кривой нож, — бросил я ему, заметив, что у него на поясе другой нож.Хо-Ту, не сводя с меня глаз, выдернул длинный кривой нож из чехла.— Перестаньте! — закричала Сура. — Не надо!Сжимая в руке метательный нож, я пригнулся и приготовился к схватке. Следя за каждым движением противника, мы с Хо-Ту начали медленно сходиться.— Остановитесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59