— Ты смелая девчонка, маленькая рабыня, — сказал он. — Но к мискам с овсянкой тебя допускать опасно.Она снова уронила голову.— Ну, хватит! — тут же пробурчал Хо-Ту. — Живо в камеры!И Вирджиния Кент, некогда преподававшая в колледже на Земле древнюю историю, мигом вскочила на ноги и, босая, в короткой тунике рабыни, побежала в камеры для ожидающих, откуда её поутру вместе с остальными отправят на невольничий Куруманский рынок, где она, стоя на деревянных подмостках рядом с Филлис и Элизабет, будет своим выставленным на продажу телом, как и сотни других девушек, зарабатывать деньги для дома Кернуса.Хо-Ту поглядел ей вслед и усмехнулся:— До чего смелая девчонка.— И весьма опасная, когда у неё под рукой оказывается миска с овсянкой, — напомнил я.— Да, верно, — согласился он.Я окинул взглядом опустевший зал. Теперь здесь оставались только охранники и члены обслуживающего персонала. Мне уже хотелось вернуться в свою комнату.Прощание с Элизабет давалось мне тяжелее, чем я мог предполагать.Внезапно в зал вошли два охранника, толкая перед собой женщину.Я заметил, что лицо Хо-Ту покрылось мертвенной бледностью. Его рука потянулась к кривому ножу на поясе.Женщину подвели к столу, к тому месту, где сидел Кернус. Вокруг её талии был завязан ярко-алый шнурок, с которого свисала длинная полоса красного шелка. Волосы женщины были распущены, а руки стянуты цепями за спиной. На левой лодыжке у неё ещё позвякивали прикрепленные колокольчики, по звон их уже не казался таким мелодичным, как раньше. И шокера для рабов у неё на поясе тоже не было.— С Кейджералией тебя, Сура, — приветствовал женщину Кернус.— С Кейджералией, господин, — с неприкрытой злостью ответила она.Хо-Ту не выдержал.— Пусть она вернется в свою комнату, — обратился он к Кернусу. — Сура хорошо служила нам. Она лучшая наставница во всем Аре.— Ей следует напомнить, — ответил Кернус, — что она всего лишь рабыня.— Я прошу вас! — воскликнул Хо-Ту.— Это решено, — сказал Кернус. — Пусть разыграют, кому она достанется.Несколько мужчин оставили свои места и собрались вокруг одного из столов, на котором тут же появились игральные кости и пустой кубок. Сура с низко опущенной головой продолжала неподвижно стоять перед Кернусом на коленях. Охранник пристегнул к её ошейнику цепь, а ключ от крохотного замка — кусок загнутой на конце проволоки — повесил себе на грудь. За спиной женщины мужчины возбужденными криками сопровождали каждый бросок игральных костей. Я начинал догадываться, что это уже не просто очередной розыгрыш; за всем стояло нечто большее. Гордость Суры и занимаемое ею в доме положение, хотя она и была всего лишь рабыней, признавались и большинством охранников, и членами обслуживающего персонала. Похоже, даже Кернус решил, что она заходит слишком далеко, поэтому и счел необходимым унизить её, позволив использовать Суру как обычную рабыню красного шелка.— Она — моя! — радостно воскликнул один из бросавших кости. — Я буду с ней первым!Послышались завистливые возгласы его товарищей, и дележка женщины продолжилась с удвоенной силой.До меня наконец дошло, что они разыгрывают очередность обладания ею и что ей предстоит обслужить каждого из них.Я взглянул на Хо-Ту. К моему удивлению, его глаза уже не горели злобой, в них стояли слезы. Но рука судорожно сжимала рукоятку кривого ножа.Сура застыла на коленях на каменном полу с низко опущенной головой и рассыпавшимися по плечам густыми волосами, лишь бедра были прикрыты клочком красного шелка, с руками, стянутыми цепями за спиной. Я заметил по её плечам, что она плачет.Тогда я неторопливо поднялся с места, подошел к не замечающим ничего вокруг возбужденно бросающим игральные кости мужчинам, не говоря ни слова в ответ на возмущенные выкрики, раздвинул их и забрал у очередного игрока кубок с костями. Тот недовольно нахмурился, но возражать не посмел. Я пристально посмотрел каждому из них в лицо и вытряхнул игральные кости из кубка прямо под ноги. Бросок был плохой, очков выпало мало. Кое-кто из стоявших вокруг меня рассмеялся. Но тут я обнажил меч и концом лезвия перевернул кубики так, что они стали показывать наибольшее количество очков.Лица игравших исказила злобная гримаса. У кого-то вырвался гневный крик. Они едва сдерживались от возмущения.— Она — моя, — произнес я, стараясь сохранять спокойствие и невозмутимость. — И я буду пользоваться ею один.— Нет! — закричал стоящий рядом охранник, бросаясь на меня.Я внимательно посмотрел на него, и он, сжимая побелевшие пальцы в кулаки, резко развернулся и, бормоча себе под нос проклятия, быстрыми шагами оставил зал.— Каждый из вас, кто захочет, — предложил я, — может оспорить у меня это право.Переругиваясь вполголоса и бросая на меня ненавидящие взгляды, они медленно разошлись по залу.Я повернулся к Кернусу. Он рассмеялся и развел руками.— Если никто не хочет оспорить её у тебя, она твоя, — сказал он и, посмотрев на Суру, криво усмехнулся: — С Кейджералией, рабыня!— С Кейджералией, господин, — едва слышно прошептала она.— Отведи меня в свою комнату, рабыня! — как можно резче бросил ей я.Она, пошатываясь, поднялась на ноги, и стоявший рядом охранник поспешно отстегнул цепи от её ошейника. Я направился к выходу, и она робко побрела за мной, оглашая притихший зал грустным позвякиванием привязанных к щиколотке колокольчиков. Сейчас ничто не напоминало в ней надменную и грациозную рабыню красного шелка Кернус за моей спиной громко сказал.— Я слышал, что Несущий Смерть знает, как обращаться с рабами.Сура на мгновение замерла, низко уронив голову, но, так и не найдя в себе сил повернуться и взглянуть ему в лицо, торопливо выбежала из зала.— Несущий Смерть! — донеслось до меня.Я обернулся. Рука Хо-Ту все так же лежала на рукоятке кривого ножа.— Она не обычная рабыня, — сказал он.— Значит, я могу рассчитывать на необычное наслаждение, — усмехнулся я и вышел из зала.Сура провела меня через многочисленные залы дома Кернуса, мимо помещения, где она проводила занятия с девушками, и остановилась у дверей своей комнаты.Когда мы вошли, я снял висящий у неё на шее ключ, отомкнул замок на цепях, сковывающих её, и бросил их в угол комнаты.Она стояла, потирая затекшие руки, на её запястьях виднелись красные отметины. В её обращенном ко мне взгляде были ненависть и отвращение. Я осмотрел комнату. Здесь стояло несколько сундуков, очевидно, с одеждой, косметикой и украшениями. На полу лежали богатые шкуры. В углу лежал шестиструнный калик. На стене невысоко на крюке висел шокер для рабов.Сура стояла неподвижно, перестав растирать запястья, хотя красные полосы на них были все ещё хорошо заметны. Распущенные волосы её, ниспадающие на плечи густыми, тяжелыми прядями, выглядели сейчас особенно красиво; черные заплаканные глаза тускло мерцали, гибкое, тренированное тело с удивительно пропорциональными формами замерло в напряженном ожидании, в тонких чертах лица, в складках губ чувствовался едва уловимый, но ставший столь знакомым для меня за эти долгие месяцы лежащий буквально на всем отпечаток дома Кернуса.Я огляделся, ища глазами что-нибудь выпить, кувшин с ка-ла-на или с пагой, хотя и сомневался, что здесь может находиться что-нибудь подобное. Разве что спрятано где-то в сундуках. Я откинул крышку ближайшего из них, затем следующего. Сура все ещё стояла не шевелясь. Я подошел к очередному сундуку.— Пожалуйста, не открывайте его! — попросила она.— Да ну, чепуха, — небрежно ответил я, полагая, что здесь-то, вероятно, и должны храниться какие-нибудь напитки, и поднял тяжелую крышку.— Прошу вас! — воскликнула она.Ну, точно, решил я если что-то у неё припрятано, то именно здесь. Я порылся среди шелковых лоскутов, связок бус, каких-то украшений, но ни на шаг не приблизился к предмету своих поисков. Это ж надо — столько барахла, а того, что действительно необходимо, нет! Хотя, конечно, все эти тряпки представляют для неё определенную ценность, вероятно, её запасам могла бы позавидовать даже иная свободная женщина Ара.— Пожалуйста, не надо здесь рыться! — воскликнула она.— Молчи, рабыня, — огрызнулся я, занятый своим делом, и тут заметил на дне сундука выцветшую тряпичную, местами порванную куклу размером не больше фута, одетую в костюм свободных, — обычную куклу, с которыми играют все девочки в любом городе, наряжая её или рассказывая ей сказки.— Что это? — недоуменно спросил я, показывая куклу Суре.С диким криком рабыня красного шелка сорвалась с места, схватила со стены шокер и привела его в готовность. Я заметил, что стрелка указателя мощности на нем дошла до красной, смертельной отметки. Металлический наконечник почти мгновенно раскалился докрасна. Мне даже было больно смотреть на него.— Умри! — закричала она и, выставив перед собой шокер, бросилась ко мне.Я выронил куклу и, сделав шаг в сторону, поймал женщину за запястье. Шокер выпал из её завернутой за спину руки и покатился по полу. Затем я оттолкнул от себя Суру, подобрал шокер, выключил его и повесил себе на пояс.Сура стояла, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза и отвернув голову.— На, возьми, — протянул я ей куклу.Она прижала куклу к груди.— Извини, — сказал я.Она стояла с куклой в руке, не сводя с меня встревоженных глаз. Я отошел от неё и, сняв с пояса шокер, повесил его на прежнее место, откуда она снова могла взять его, если, конечно, захочет.— Извини, я просто искал ка-ла-на.На её лице отразилось полное замешательство.— Вино в последнем сундуке, — шепотом ответила она.Я подошел к сундуку, откинул крышку и обнаружил бутыль ка-ла-на и несколько небольших бокалов.— Ты пользуешься большим расположением в этом доме, рабыня, если тебе позволяют иметь в комнате вино, — заметил я.— Позвольте, я вам налью, — прошептала она.— Это уже без всяких штучек Кейджералии? — поинтересовался я.— Да, господин, — ответила она.— Тогда, если Сура позволит, я сам налью ей вина.Она безучастно посмотрела на меня и, продолжая прижимать куклу к груди, протянула руку за бокалом. Рука её дрожала, проливая на пол капли ка-ла-на, и мне пришлось поддержать её ладонь, помогая ей поднести вино к губам.Она пила, судорожно глотая, так же, как та темноволосая девчонка — предводительница рабынь с Горшечной улицы. Затем и я поднял бокал, позволяя ей осушить свой первой.— С Кейджералией.— С Кейджералией, господин, — прошептала она.— Куурус, — сказал я.— С Кейджералией, Куурус, — также шепотом ответила она.Я отошел в центр комнаты и уселся, скрестив перед собой ноги. Бутыль я, конечно, взял с собой.Она поставила рядом со мной свой бокал и подошла к сундуку, в котором хранилась её кукла.— Зачем тебе эта игрушка? — спросил я.Она молчала, аккуратно укладывая куклу на прежнее место среди лоскутов и украшений, на самое дно сундука, в правый угол.— Можешь не отвечать, если не хочешь, — сказал я.Она вернулась ко мне и опустилась напротив меня на колени. Я снова поднес ей вина и выпил сам.— Эту куклу подарила мне моя мать, — сказала она.— Я и не знал, что у рабынь красного шелка могут быть матери, — заметил я и тут же пожалел о своей нелепой шутке, увидев, что она не улыбается.— Ее продали другим хозяевам, когда мне было пять лет, и это все, что у меня от неё осталось.— Извини, — сказал я.Она опустила глаза.— Отца своего я не знала, — продолжала она, — но думаю, он был красивым рабом. Мать тоже мало что знала о нем, поскольку во время моего зачатия они оба были в масках.— Понятно.Она снова поднесла бокал к губам.— Хо-Ту любит тебя, — сказал я.Она отвела глаза.— Я знаю.— И часто на Кейджералию тебя вот так приносят в жертву?— Когда у Кернуса появляется для этого соответствующее настроение, — ответила она и спросила: — Можно, я оденусь?— Да, — кивнул я.Сура подошла к одному из сундуков и, достав длинный отрез красного шелка, обмотала его вокруг себя, закрепив на талии шнурком.— Спасибо, — сказала она.Я снова наполнил её кубок.— Однажды, много лет назад, на праздновании Кейджералии меня заставили отдаться рабу и я забеременела, — продолжала она.— Ты знаешь, кто это был?— Нет. Я была в маске, — она невольно содрогнулась. — Его привели откуда-то с улицы. Я до сих пор его помню. Он был такой потный, пухлый, с липкими, грязными руками. Он все время пыхтел и так противно похихикивал. Зато мужчины за столом веселились вовсю. Наверное, действительно забавное было зрелище.— И что с ребенком?— Я родила его. Но ребенка сразу забрали, так что я его никогда не видела. Скорее всего, получился такой же урод, как и его зачинатель.— Вряд ли, — сказал я.Она грустно рассмеялась.— Хо-Ту часто к тебе приходит?— Да, я играю ему на калике. Он очень любит слушать эту музыку.— Ты настоящая рабыня красного шелка.— Много лет назад, — задумчиво продолжала Сура, Хо-Ту был изувечен — его заставили выпить кислоту.— Я об этом не знал.— Некогда он был рабом, но завоевал себе свободу поединками на кривых ножах. Он был очень предан отцу Кернуса, а когда Кернуса-старшего отравили и фамильный медальон дома перешел к Кернусу-младшему, Хо-Ту позволил себе выразить недовольство, и его заставили выпить кислоту. Но он так и остался в этом доме.— А зачем бы ему было здесь оставаться?— Возможно, потому, что одна из рабынь этого дома Сура, — ответила она.— Понятно.Она засмеялась и покраснела. Я оглядел комнату.— Знаешь, у меня нет никакого желания возвращаться к себе, — признался я. — К тому же все в доме, очевидно, ожидают, что я задержусь здесь подольше.— Давайте я буду служить вам как рабыня для удовольствий, — предложила она.— Ты любишь Хо-Ту? — спросил я.Она ответила мне долгим задумчивым взглядом и медленно кивнула.— Тогда давай займемся чем-нибудь другим, — сказал я.— Хотя для других развлечений твоя комната, очевидно, мало что может предложить, — заметил я.— Да, кроме самой Суры — ничего, — смеясь, призналась она.Мой взгляд, в который раз скользнувший вдоль пустых стен, остановился на калике.— Вы хотите, чтобы я для вас поиграла? — спросила она.— А чего бы ты сама хотела? — поинтересовался я.Она, казалось, была ошеломлена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59